Спаситель Петрограда - Алексей Лукьянов

Это могло значить только одно: Романовы живы.

— Да Господи ты Боже мой, чего вы от меня хотите-то? — взмолился поднятый с постели премьер-министр. — Ну живы Романовы, и что теперь?

— Мы не можем посадить на трон кентавра, — ответил шеф Девятого отделения.

— Не сажайте — от этого ничего не изменится.

— Да как вы не понимаете? Есть возможность все сделать легально — на троне сидит настоящий Романов, никаких спектаклей и инсценировок, никаких двойников и, наконец, никакой секретности.

— Это вы мне говорите, Максим Максимыч? — усмехнулся премьер. — Под себя копаете?

— Простите меня, Борис Абрамыч. — Жандарм резко встал с кресла и вышел из-за стола.

Премьер поднял глаза. Шеф продолжил:

— Вы глупости говорите. Да, мистификация была потрясающая, но она затянулась и скоро перестанет срабатывать. Вы сами слышали, какие в Думе ходят настроения — долой, мол, монархию, даешь президентскую республику. Государь, мол, только и делает, что путешествует, организует балы и парады в свою честь за счет государственной, а не государевой казны. Вы перестанете быть первым человеком.

Борис Абрамович нахмурился.

— Пожалуй, что так. Но что вы хотите от меня?

— Мы отыщем всех родственников Возницкого, у кого-нибудь из них наверняка тоже найдется геном Романовых, и посадим на трон…

— Вот так легко, да? А как объяснить восшествие на трон какого-то там Васи Пупкина всему миру, но самое главное — всей стране? И какие полномочия лягут на плечи будущего царя? Без политического опыта, без знаний…

— Полномочия, я думаю, те же, что записаны в конституции, — ответил Максим Максимыч. — А вот объяснить… Думаю, необходимо рассказать все, как было.

— И кто же возьмет на себя смелость поведать об этом?

— Вы, — сказал жандарм. — Больше некому.

Юран не спал. Он думал, что вокруг творится какая-то мышиная возня, только вот мыши какие-то… величиной со слона. Почти десять дней во дворце — об императоре ни слуху, ни духу, как будто и не было его никогда.

Раны ныли, но, слава Богу, все пули попали в мягкие ткани, жизненно важных центров не задев. Заживет до свадьбы.

Вспомнилась Лючия, в смысле — Люська. Вспомнилась и Галя, тоже, между прочим, симпатичная.

Вспомнилась мама. Маме он обещал появиться четырнадцатого, а сегодня уже шестнадцатое.

Не забыть бы ей позвонить завтра…

Шепчук сидел за столом, будто лом проглотил. Также скованно вела себя и Дарья Михайловна Васильчикова, хозяйка квартиры, и только ее муж Филарет с Идеей Петровной оживленно болтали.

Вчера Георгий вместе с Розой и Ирой уговорили Идею Петровну не ехать в Питер на ночь глядя, а отложить поездку на утро. Та согласилась, как ни странно, с условием, что Шепчук переночует у них. О, женское коварство! Если бы знал Ювенальевич — ни за что бы не остался на ночь, нашел бы постоялый двор: ровно в пять утра мама Юры подняла на ноги весь дом и сказала, что пора ехать. Пока умылись, пока позавтракали, пока то да се — прошел час, за ночь дорога сильно обледенела, так что по прямой дороге добрались до Питера к восьми утра и к девяти добрались до Васильчиковых.

— Чаю? — Дарья Михайловна посмотрела на Шепчука.

— Лучше водки. — Ювенальевич был явно не в духе и жалел уже, что связался с Юриной мамой.

— С утра? — Госпожа Васильчикова округлила глаза.

— Что вы, это шутка! — замахал руками Георгий. — Я ведь за рулем.

Тут дверь в комнату распахнулась и на пороге возник Ваня. У кадетов на сегодня назначено было первенство по плаванию, в бассейн нужно было прийти к полудню, так что Иван позволил себе поваляться в постели подольше. Но едва он услышал, что кто-то с утра пришел, как поспешил встать и привести себя в порядок. Так что теперь он предстал перед гостями свежим и бодрым.

— Доброе утро, — поздоровался он.

Мужчина в очках и с бородой, казалось, где-то попадался Ивану на глаза, а вот полная пожилая женщина — Иван про себя назвал ее бабушкой — была совсем незнакомой.

— Доброе, — хором ответили взрослые.

— Это сынок ваш? — спросила бабушка у папы. — Как звать?

— Иваном. — Папа опередил маму, которая только-только собралась ответить. — Филаретыч, познакомься — это наша родственница, Идея Петровна. А это, — он обернулся в сторону полузнакомого дяденьки, — Георгий Ювенальевич Шепчук.

— Да? — Иван задохнулся. — Я вас узнал, вы про осень поете.

Шепчук не знал, куда деваться. Он по профессии был педагогом и даже некоторое время преподавал рисование в татарской деревне под Уфой, но с тех пор напрочь забыл, как общаться с незнакомыми детьми.

— Ой, что ж это я! — встрепенулась вдруг Идея Петровна. — Я фотоальбом с собой принесла, показать всех-то…

Ювенальевич готов был наброситься на бабку и задушить ее. Какого лешего он вообще поперся в этот Волхов, ведь мог просто позвонить.

Тем не менее все пересели на диван, Идея Петровна раскрыла на своих коленях потрепанный семейный альбом и начала представлять всех, начиная с двоюродного дяди Филарета Ильича — Марян-Густава Возницкого.

Шок ожидал всех на десятой странице альбома.

С фотографии улыбался щербатым ртом не кто иной, как Ваня Васильчиков.

— Мамочки, — простонала Дарья Михайловна.

— Господи, Божья твоя воля, — перекрестилась Идея Петровна.

Шепчук присвистнул. Филарет Ильич потер виски.

— А почему я без зубов? — немного обиженно спросил Ваня.

От дарения императору живого крокодила пришлось отказаться: откуда неучтенный крокодил в Питере? Кто его ввез? А лицензия где? Проверят обязательно.

Вторым затруднением являлась охрана. Вносить живого крокодила в приемный зал было бы небезопасно и трудоемко, эффект не оправдывал затраты.

Ну и, в-третьих, зачем государю живой крокодил? На цепь он его посадит, что ли?

— А чучело крокодила? — предложил чешуйчатый, разглядывая висящий на люстре муляж крокодильчика.

— Вы предлагаете вас выпотрошить и начинить тротилом? — усмехнулся Гиви Зурабович.

Крокодил пристально посмотрел ему в глаза:

— Послушайте, Муурики, почему вам доставляет такое удовольствие третировать меня?

Гиви Зурабович не смутился, хотя ничего не выражающий взгляд гада многих вводил в состояние ступора.

— А вы мне не нравитесь, — ответил он. — Особенно после того, как вы съели Никиту, а потом облажались.

— Во-первых, в истории с Никитой не я напал на него с топором, а он на меня. И во-вторых, я вам деньги плачу. Какая вам разница, удалась акция или нет? Вы не заказчик и даже не координатор — вы обеспечиваете акцию.

— Вот и не требуйте от меня больше, чем просто обеспечения. Что вы там насчет чучела говорили?

Крокодил вновь посмотрел на муляж.

— Мы подарим меня в качестве чучела. Я как следует высохну, устрою себе разгрузочную недельку, в тренажерный похожу — глядишь, скину килограммов пятьдесят.

— Вы все равно очень тяжелый.

— Мы объясним это тем, что внутри — металлический каркас.

— Да? — скептически поморщился Гиви Зурабович. — Черт с вами, звоню в посольство, авось, возьмут подарочек.

— Мне не надо авось, — поправил гад, — мне нужна стопроцентная гарантия.

— Я вам не страховая компания. Делаю, что могу.

Чертов финн, думал Крокодил, кто мне тебя сосватал?

Через пятнадцать минут Гиви Зурабович вернулся.

— Удивительно, но они согласились. Как раз, говорят, вовремя позвонили, сбились с ног, не знают, что русскому царю подарить. Двадцатого пришлют транспорт.

— Прекрасно! — Крокодил достал из жилетки трубку, забил в нее потуже несколько беломорин и начал пыхтеть. — Сегодня же надо заказать ящик длиной три метра.

— Куда такой длинный? — начал ворчать вечно недовольный Муурики.

— Это минимум, надо бы шесть… А хвост придется сложить. — Гад осклабился и добавил: — Вдвое.

Гиви Зурабович неодобрительно поцокал и вновь отправился звонить.

Фужеры еще раз звякнули, на этот раз — только два, потому что Галя уже без памяти лежала в кресле.

— Комарик, не юли! — Палец Юрана мельтешил перед носом штабс-ротмистра. — Куда царя подевали?

Витя Комарик находился уже в том состоянии опьянения, когда все кругом были такими милыми и приятными людьми, что не имело уже никакого значения, сколько у них ног и имеется ли у них хвост. Однако служба была превыше всего.

— Юран, дорогой ты мой человек! — Он ухватил кентавра за шею. — Пойми я тебя уважаю и ценю, героизм твой трудно переоценить, но не имею я права говорить тебе, где он. Это гос… пос… черт. Секрет, понимаешь?

— Я все монимаю. — Юран выпил уже три бутылки, поэтому язык у него заплетался не меньше, чем у Комарика. — Я только одного монять не могу: царь где?

Ротмистр зарыдал.