Былое без дум - Борис Поюровский

Друзья! В наше время, когда с каждым днем все заметнее стирается грань между актером и куклой, мы все с хорошей белой завистью наблюдаем, сколько делает Образцовский театр для развития международного рабочего движения и обслуживания трудящихся того мира...

Мы, ровесники "Необыкновенного концерта", который мы всосали с молоком матери, рады каждой встрече с вашими крупными куклами, формат которых не случаен. Он рассчитан на месячную заграничную поездку из расчета 7 кг сухой колбасы и 10 банок сайры в каждую куклу".

Другая форма поздравлений выглядела как закадровый голос к фильму, якобы снятый в честь юбиляра. Так мы с Адоскиным поздравляли Эфроса, Володина, Дурова.

Широкоформатная, стереофоническая лента, посвященная Льву Дурову, в двух сериях.

"Первая серия - "Белая птица с черной отметиной".

Вторая серия - "Не велика фигура, но Дуров"...

Сценарий Михаила Шатрова при участии закрытых архивов и открытого доступа к ним.

Постановка Никиты, Андрона и Сергея Михалковых.

Монтаж Антониони.

Перевод с французского песни "Русское поле" Яна Френкеля.

Действующие лица и исполнители:

Лев Дуров - Ролан Быков

Маленький Левчик - Донатас Банионис

Левин папа - Вячеслав Невинный

Левина мама - Рина Зеленая

Левины жены - выпускницы циркового училища им. Щепкина

Левины друзья - Георгий Вицин, Евгений Моргунов и Юрий Никулин

Веселый прохожий с системой за пазухой - Олег Ефремов

Эфрос в театре - Марчелло Мастроянни

Эфрос дома - Альберто Сорди

Эфрос в жизни - Борис Равенских

Москва! Колыбель Дурова... Калининский проспект - улица Горького - и, наконец, старая Москва. Марьина роща - центр культурной жизни Дурова... Вот они, его университеты - проходной двор между домом 4 и 5а, подворотня Старокаменного переулка, свалка у Миус... Движемся дальше... Лесная, Сущевский вал, Бутырская тюрьма - здесь каждый камень знает Дурова. Заглядываем за угол и натыкаемся на огромный особняк - музей-квартира Дурова... Входим в прихожую - все веет левизной: слева вешалка, слева дверь в узел, слева кабинет, в кабинете слева стол, на нем переписка - квитанции ломбарда, счета, домашние уроки - везде написано слева направо... В скромном уголке Дурова большой портрет Эфроса...

Дуров сегодня - совсем не то, что Дуров вчера, об этом говорят экспонаты... Рядом с вчерашней кепкой - велюровая шляпа, рядом со старой финкой и алюминиевой фиксой - фрак с почти свежим крахмалом. Отдельный стенд - печень трески. "Откуда? - спрашиваем мы у смотрителя музея, она же жена и няня Дурова. - Откуда это, Ирочка?" - "Прислали почитате-ли таланта, - ответила нам она, привычно прослезившись, - рыбаки Каспия, у них недавно давали..."

Дурова всегда тянуло к звездам. Вот портрет - Дуров на диване с чигиренком в руке тянется к Евстигнееву, стоящему на соседней крыше у своей голубятни.

На стене висит фрагмент татуировки с груди Дурова, выполненный со вкусом и тактом - на фоне лиры объемный барельеф Шах-Азизова и надпись: "Не забуду мать родную".

Очень много бывало на нашей "капустнической" сцене гостей столицы. Тебе должен бы запомниться довольно знаменитый номер, сделанный после очередной декады национального искусства в Москве. Он так и назывался "Участники ненады в Доме актера", где Всеволод Ларионов, в стеганом халате нараспашку, с голым пупком, приветствовал московских коллег.

Выходил и Державин - молодой, голубоглазый, лучезарный, с венком на голове, и я представлял его...

"Уважаемые коллеги! Вы, вероятно, знаете, что у нас в столице по приглашению знатных скотоводов Узбекского филиала ВТО гостит один из древнейших богов Греции - Аполлон. На Внуковском аэродроме почетного гостя, покровителя муз, встречали представители Музгиза, Музфонда, Музпроката, Музик-Холла и Серафима Бирман.

Бог и сопровождающие его лица побывали на Выставке достижений народного хозяйства, в Музее изящных искусств и в Юго-Западном районе столицы.

Во второй половине дня Бог посетил Клуб воинствующих безбожников и оставил памятную запись в книге почетных посетителей. Бог присутствовал на лекции бывшего церковнослужите-ля Осипова "Зачем я порвал с религией?".

Редакцию журнала "Октябрь" Бог не посетил, несмотря на просьбу журналистов дать дополнительные сведения о Теркине на том свете.

Почетный покровитель искусств посетил старейшие академические театры Москвы - МХАТ, Малый, встречался с руководителями этих театров и после прослушивания оперы Дзержинского "Судьба человека" в Большом театре возложил венок у подножия своего памятника на фронтоне здания.

Златокудрый Бог Света сейчас находится у нас в гостях. Мы попросили его рассказать о легендарных свершениях жителей Олимпа. Аполлон, не помню отчества, пожалуйста!

Славными трудовыми подвигами встречают жители горы Геликон приближающиеся Олимпийские игры. Кто не знает прославленные имена героев производства Алкиноя, Патрокла, Главка и Иракла Андроникова. Мы, скромные труженики Олимпа, дали обязательство в честь богини Мельпомены очистить авгиевы конюшни на два месяца раньше срока. Всего запланиро-вано убрать 4000 га. Это на 800 пудов больше, чем в прошлом театральном сезоне".

Любил ты, Боря, насколько я помню, мой монолог старейшего члена ВТО, постоянного отдыхающего в здравницах Всероссийского Театрального Общества. Раз от раза состав блюд в этом монологе трансформировался, исходя из состояния продовольственной ситуации в стране. Сегодня он звучит как пиршество...

"Я был принят в члены ВТО в 1937 году и тут же поехал отдыхать.

Меню: каша перловая, суп-пюре гороховый, паприкаш. По окончании срока я сразу попал в дом отдыха ВТО в Алупке, не побоюсь этого слова, Саре. В Алупке, извиняюсь, Саре, я был сроком 24 дня. Меню: каша перловая, суп протертый, скоблянка из свиных срезей, соус южный, паприкаш. По выписке из Боткинской больницы попал на срок 24 дня в дом отдыха "Ялта", вымененный ВТО у костного диспансера "Духи". Меню: каша перловая, кнели паровые, вымя молодое, соус пикан, пудинг рисовый с визигой, мусс лимонный из сухофруктов, паприкаш. По выписке из дизентерийного отделения Ялтинской горбольницы им.А.П.Чехова я поехал в Дом творчества "Комарово", названного домом творчества за то, что в отличие от других домов отдыха интеллигенции там иногда отпускает изжога и у артистов с артистками появляется желание... творить.

Меню: суп растертый, ежи говяжьи в томатном соусе, зразы картофельные в цедре грибковой, паприкаш.

После курса субоквальных ванн и удаления желчного пузыря я попал в дом отдыха "Руза", который по праву славится как филиал Дома ветеранов сцены. Здесь всё говорит о бренности существования и вечном покое. Меню: сиг с маслом, кожа куры, отварная в соусе, синенькие в белом кляре, хек вяленый, паприкаш. Завтра еду на 24 дня в Плес. Прощайте, товарищи!"

Было время - оно, наверное, было счастливое, - когда к премьере надписывались афиши только что рожденного спектакля: режиссер надписывал актерам, актеры - режиссеру, все вместе благодарили цеха и т.д. В то время, когда Эфрос ставил в "Ленкоме" пьесу Радзинского "104 страницы про любовь", меня приглашали в "Современник" сыграть Де Гиша в ставившем-ся там спектакле "Сирано де Бержерак". Я не пошел - сыграл в "Страницах" и получил на афише надпись от Анатолия Васильевича: "Шура! Твой успех высок. Если бы я коллекциониро-вал индивидуальности, то воткнул бы тебя в свою коллекцию. Спасибо. Поздравляю!"

На что в его афише я написал: "Я счастлив, что успех высок, что в ваш гербарий я воткнулся, что в "Современник" не утек и вместе с ним не "сиранулся".

Боренька! В предыдущем своем письме-воспоминании ты вскользь коснулся моей работы "под Эфросом".

Когда в "Ленком" пришел Эфрос, началась замечательная история. Все измученные предыдущим кошмаром потянулись к нему. Это уже потом, спустя много лет, соткался другой кошмар - интриги, сплетни, его уход. Люди, которые вначале могли загрызть любого, кто говорил о нем дурное слово, потом с той же силой грызли его, но сначала все было прекрасно. В спектакле "В день свадьбы" отлично играли Соловьев, Дмитриева, Круглый. В трагическом финале, когда героиня Дмитриевой на свадьбе прощалась со своим женихом и кричала знаменитое "Отпускаю!", Эфрос просил прийти на сцену всю труппу, как бы в ознаменование рождения нового театра. Все исполняли роли гостей. Мы с Державиным тоже приходили в каких-то кепочках, те еще были колхознички. На сцене стояли длинные столы с бутафорскими помидорами, огурцами, яблоками. Мы брали огурец и яблоко и с хрустом начинали есть; на каждый спектакль мы приносили с собой настоящие огурец и яблоко - пижонили, а дело было зимой, по залу разносился аромат, все переглядывались и ахали. Эфрос кричал, что мы с Мишкой финал срываем, а мы оправдывались с невинными рожами.

Он ставил "Чайку", я, говорят, хорошо играл Тригорина, критик Сурков даже написал, что такого Тригорина никогда не видел, потом - "Снимается кино" - острый по тем временам "левый" спектакль, потом - "Мольер". Помню, как мы играли этот спектакль накануне снятия Эфроса, спектакль был последним. Как он звучал! Как отзывалась публика! Это все было про нас, про нашу жизнь.