Кладбище домашних животных - Стивен Кинг

«Так о чем же ты все-таки думаешь, Элли?»

— А мы богатые, папа?

— Нет, — сказал он, — но до нищеты нам тоже далеко.

— А Майкл Бернс в садике сказал, что все доктора богатые.

— Знаешь что: скажи Майклу Бернсу, что многие доктора могут стать богатыми, но на это уходит двадцать лет… а в университетском лазарете вообще разбогатеть трудно. Разбогатеть можно, когда ты специалист. Гинеколог, ортопед или невропатолог. Вот они богатеют быстрее. А такие, как я, — медленнее.

— А почему ты тогда не стал специалистом?

Луис снова подумал о своих моделях, о дне, когда он не захочет больше трудиться над самолетами, танками «тигр» или автоматами; когда ему покажется, что корабли в бутылках — это просто хлам; и тут же подумал, что не менее глупо всю жизнь осматривать детские ноги или в резиновых перчатках лазить в вагинальный канал женщин в поисках опухоли или повреждения.

— Мне этого просто не хотелось, — сказал он.

Черч вошел в кабинет, постоял, изучая ситуацию своими яркими зелеными глазами, молча вспрыгнул на подоконник и вознамерился там уснуть.

Элли посмотрела на кота, нахмурившись, что показалось Луису странным. Обычно Элли смотрела на Черча с такой горячей любовью, что это выглядело почти болезненным. Она начала ходить по кабинету, разглядывая модели, и, наконец, сказала:

— А на этом зверином кладбище много могил, да?

«Ах, вот в чем дело», — подумал Луис, но не обернулся: после сверки с инструкцией он как раз начал прилаживать к роллс-ройсу задние фары.

— Ну да, — сказал он. — Больше сотни, я думаю.

— Папа, почему животные не живут так же долго, как люди?

— Почему, некоторые живут столько же, а некоторые и намного дольше. Слоны живут очень долго, а есть морские черепахи, которые живут столько, что люди даже не могут определить, сколько им лет… а может, могут, но просто не верят.

— Слоны и черепахи — они ведь не домашние. Домашние живут совсем мало. Майкл Бернс говорит, что каждый год жизни собаки равен нашим девяти.

— Семи, — автоматически поправил Луис. — Я вижу, к чему ты клонишь, малышка, и в этом есть своя правда. Собака, которая прожила двенадцать лет, уже старая. Видишь ли, это называется «метаболизмом» и относится не только ко времени, но и к другим вещам. Вот, например, некоторые люди едят много и остаются худыми, как твоя мама, из-за метаболизма. А другие, как я, не могут есть много, чтобы не растолстеть. У нас разный метаболизм, вот и все. У большинства живых существ этот метаболизм работает, как часы. У собак он очень быстрый, а у людей гораздо медленнее. Мы живем в среднем семьдесят два года, и, поверь мне, это очень долго.

Из-за того, что Элли выглядела по-настоящему расстроенной, он постарался ее успокоить и немного покривил душой. Ему было тридцать пять, и казалось, что эти годы прошли очень быстро.

— Вот у черепах метаболизм очень ме…

— А у кошек? — спросила Элли, снова взглянув на Черча.

— Кошки живут столько же, сколько и собаки, — сказал он, — во всяком случае, большинство. — Тут он приврал. Кошки вели опасную жизнь и часто умирали жестокой смертью, пожалуй даже чаще, чем люди.

Черч грелся на солнышке (или делал вид); Черч мирно спал каждую ночь на постели его дочери; Черч был так очарователен, когда играл с веревочкой или мячом. Но Луис видел, как он подкрадывался к птице с перебитым крылом, и его зеленые глаза горели азартом и, как казалось Луису, холодным удовольствием. Он редко убивал кого-либо; исключением была только большая крыса, которую он поймал где-то на улице и приволок домой. Зрелище было таким омерзительным, что Рэчел, которая была тогда на шестом месяце, тут же вырвало.

Жестокая жизнь, жестокая смерть. Их губят собаки, не гоняются, как глупые псы из мультфильмов, а догоняют и убивают, и другие животные, и отравленная приманка, и проезжающие машины. Кошки — гангстеры животного мира, живущие вне закона и так же умирающие. Многие из них так и не доживают до старости.

Но как было объяснить все это твоей пятилетней дочери, которая впервые столкнулась с понятием смерти?

— Что ж, — сказал он, — Черчу сейчас три года, а тебе пять. Он еще будет жив, когда тебе исполнится пятнадцать, и ты перейдешь в высшую школу. Это еще долго.

— А мне не кажется, что это долго, — возразила Элли, и теперь ее голос дрожал. — Это совсем не долго.

Луис, наконец, оставил свою модель и поманил дочь к себе. Она села к нему на колени, и он снова поразился ее красоте, которая еще подчеркивалась огорчением. Она была смуглой, как левантинка. Один из врачей, с которыми он работал в Чикаго, Тони Бентон, прозвал ее «индейской принцессой».

— Дорогая, — сказал он, — если бы это зависело от меня, я сделал бы так, чтобы Черч жил сто лет. Но я не могу ничего изменить.

— А кто может? — спросила она и тут же сама ответила. — Наверно, Бог.

Луис проглотил смешок. Все было слишком серьезно.

— Бог или кто-то еще, — сказал он. — Часы идут, вот и все, что я знаю. Но у них нет гарантии.

— Я не хочу, чтобы Черч стал, как все эти мертвые животные! — закричала она, и на глазах ее показались слезы. — Я не хочу, чтобы Черч умирал! Он мой! Он не Бога! Пусть Бог заведет себе кота! Пускай он заведет сколько угодно проклятых старых котов и убивает их! Черч мой!

Из кухни послышались шаги, и вошла Рэчел. Элли уже рыдала на груди у отца. Она поняла; ужас предстал перед ней во весь рост. Теперь, даже если ничего нельзя было изменить, можно было хотя бы поплакать.

— Элли, — сказал он, гладя ее по голове. — Элли, Черч же не умер, вот он спит, живой и здоровый.

— Но он может, — рыдала она. — Он может умереть когда угодно!

Он держал ее и гладил по голове, думая, верно или нет, что Элли плачет от неумолимости смерти, от ее неподвластности аргументам или слезам маленьких девочек, или от способности человека претворять абстрактные понятия в реальность, прекрасную или мрачную и жестокую. Если все эти животные умерли и были похоронены, то и Черч может умереть (когда угодно!) и быть похоронен; и если это может случиться с Черчем, то может случиться и с ее папой, мамой, и с ее маленьким братиком. С ней самой. Смерть была отвлеченной идеей; Кладбище домашних животных — реальностью. В этих грубых памятниках была правда жизни, которую мог почувствовать и ребенок.

Можно было солгать, как он солгал чуть раньше, говоря о продолжительности жизни кошек. Но позже эта ложь все равно будет разоблачена и может нанести непоправимый удар по отношениям детей с родителями, как это часто бывает. Так Луису однажды солгала его мать, рассказав, как одна женщина, которая хотела завести детей, нашла ребенка в капусте — и он так никогда и не простил ей этого; не простил и себе то, что поверил ей.