Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917 - Ричард Пайпс

Поскольку собрание было официально санкционировано, у рабочих не возникало и тени сомнения, что их демонстрация пройдет мирно и организованно. Но правительство забеспокоилось, что процессия из десятков тысяч рабочих может выйти из-под контроля и представит угрозу общественному порядку. В глазах властей Гапон был не столько агентом полиции, сколько «убежденным до фанатизма социалистом», пользующимся покровительством полиции для достижения своих собственных революционных целей. Опасались также и того, что беспорядками воспользуются социалисты для осуществления своих задач56. 7 января Фулон призвал рабочих воздержаться от выступления, пригрозив в случае необходимости применить силу. На следующий день был отдан приказ об аресте Гапона, но ему удалось скрыться.

В тот же вечер, 8 января, Мирский созвал экстренное совещание министров и высших чиновников, с которыми смог связаться, — собрание слишком случайное, чтобы разрешить ситуацию, чреватую глобальным кризисом. Было решено демонстрацию не запрещать, но поставить пределы, за которые она не должна выходить. Путь к Зимнему дворцу по этому плану должен был быть отрезан. Если не удастся остановить демонстрантов убеждениями, стоящим в оцеплении войскам следует открыть огонь. Однако все были уверены, что применять силу не придется. Царь отнесся к 120-тысячной рабочей стачке и намечавшейся демонстрации как к событию тривиальному; накануне страшной бойни он записал в дневнике: «Во главе союза какой-то священник-социалист Гапон». Уверенный, что ситуация контролируется, он уехал в Царское Село.

Фулон, ответственный за безопасность в столице, хотя и имел опыт службы в жандармерии, человеком был мягким, интеллигентным, по словам Витте, чуждым полицейским приемам, ему бы больше подошло заведовать петербургскими институтами57. Но согласно принятым накануне решениям он расставил вооруженные войска на ключевых позициях в городе.

Когда в воскресенье утром рабочие стали сходиться к шести сборным пунктам, стало очевидно, что столкновения не избежать. Демонстранты были охвачены религиозным подъемом и готовы принять мученическую смерть: накануне вечером некоторые из них написали прощальные письма. Колонны двигались крестным ходом — с иконами и пением. В центре города прохожие, завидев процессию, снимали шапки и крестились, некоторые вливались в ее ряды. Звучал благовест. Полиция не вмешивалась.

В конце концов демонстранты наталкивались на военное оцепление. В некоторых местах войска давали предупредительный залп в воздух, но толпа, теснимая задними рядами, напирала. Солдаты, не зная, как себя вести в подобной ситуации, реагировали единственным доступным им способом — палили без разбору в надвигающуюся массу. Самая ужасная свалка произошла у Нарвских ворот, в юго-западной части города, где во главе колонны шел Гапон. Войска дали залп, и демонстранты бросились на землю, было убито 40 человек. Гапон вскочил на ноги и закричал: «Нет у нас больше Бога, нет больше царя». Но и в других частях города шли расстрелы. Хотя журналисты говорили о 4600 убитых и раненых, по самым точным оценкам было убито 200 человек и ранено 800. [КЛ. 1922. № 2/3. С. 56 (см. также: Galai. Liberation Movement. P. 239). Официальные данные: 130 убитых и 299 раненых. См.: Панкратова А. М./ /Революция 1905 — 1907 гг. в России: Документы и материалы. Т. 4. Кн. 1. М., 1961. С. 103; 811, сн. 12]. Немедленно беспорядки распространились по всему городу. К вечеру начались грабежи, особенно оружейных и винных магазинов58.

«Кровавое воскресенье» вызвало волну возмущения, прокатившуюся по всей стране, и навсегда разрушило в глазах народных масс образ «доброго царя».

18 января получил отставку Мирский, не услышав на прощанье даже слова благодарности из царских уст: он был первым министром внутренних дел за весь столетний период с момента учреждения этого поста, ушедшим в отставку без почетного титула или хотя бы ордена59. Пришедший ему на смену бесцветный бюрократ АХ.Булыгин тоже изо всех сил, пока это допускали приличия, уклонялся от чести носить титул министра. Истинная власть перешла в руки Д.Ф.Трепова, который сменил Фулона на посту петербургского градоначальника. Бравый офицер, пользующийся безграничным доверием монарха, ценившего его искренность и бескорыстие, он в первые месяцы по вступлении в должность оказывал на своего господина весьма благотворное влияние, убедив его пойти на уступки, которых тот предпочел бы избежать. [Гапон бежал за границу и был там до амнистии, объявленной после Октябрьского манифеста. По возвращении в Россию был убит эсерами по распоряжению Азефа. После 9 января, несмотря на протесты рабочих, все созданные им союзы были закрыты.].

Вслед за трагическими событиями по всей стране прошли митинги протеста: земства, городские советы, общественные организации в один голос в самых резких выражениях проклинали жестокость правительства. Рабочие ответили стачками. В январе 1905 года более 400 тыс. рабочих не вышли на работу — это была крупнейшая стачка в России60. Студенты университетов покинули аудитории, в некоторых местах беспорядки коснулись и низших учебных заведений. 18 марта 1905 года власти распорядились закрыть до конца учебного года все высшие учебные заведения. Праздные студенты пополняли ряды радикалов. Беспорядки были особенно острыми в приграничных регионах. 13 января во время всеобщей забастовки в Риге в столкновении с русскими войсками погибли 70 человек. На следующий день забастовка в Варшаве унесла жизнь 93 человек; еще 31 человек был убит там во время празднования 1 мая (18 апреля)61. Самые кровавые события происходили в Одессе в середине июля, когда к бастующим рабочим присоединились матросы мятежного броненосца «Потемкин». Здесь, как говорят, погибли 2 тыс. человек и были тяжело ранены 3 тыс.62 Нередко ситуацией всеобщего беспорядка умело пользовались уголовные элементы. В Варшаве, например, еврейские налетчики под видом «анархо-коммунистов» врывались в зажиточные дома и «экспроприировали» деньги и все, что попадалось на глаза 63.

Россия стояла на краю пропасти. Казалось, наружу вырвались накипевшие и не находившие себе выхода под гнетом царившего прежде страха — злоба, зависть и ненависть всех мыслимых оттенков. Теперь, когда народ утратил уважение к правительству, ничто не удерживало общество от разложения: ни гражданское чувство, ни патриотизм. Но державой делала Россию государственная структура, а не наоборот. И для многих русских было тяжело наблюдать, как хрупки оказались скрепы, связывавшие империю в единое целое, и как сильны раздирающие ее силы.

Как обычно в таких случаях, первой реакцией правительства на внутренний кризис (которой часто все и кончалось) было назначение комиссии для выяснения причин недовольства рабочих. Комиссия под председательством сенатора Н.В.Шидловского предприняла беспрецедентный шаг, пригласив к участию в ней представителей рабочих. Во вторую неделю февраля 1905 года на петербургских заводах прошли выборы, в которых участвовало 145 тыс. рабочих; избранные ими делегаты, в свою очередь, выделили представителей в комиссию. Несмотря на столь многообещающее начало, комиссия окончилась ничем, потому что, в ответ на предъявленные рабочими, но неприемлемые с точки зрения властей требования, комиссия была распущена. И все же нельзя не видеть глубокого исторического значения этого события. Ведь это не только были «первые свободные рабочие выборы» в России 64, но и «впервые в российской истории это были выборные представители от большой рабочей организации <...> а не просто рабочие различных заводов»65. Признав рабочих самостоятельной социальной группой со своими собственными интересами, правительство заложило основу того, из чего позднее образовался Петербургский Совет рабочих депутатов.

Беспорядки, грозившие обернуться гражданской войной, смутили царя, отняли решимость. Он никак не мог понять, почему люди не довольствуются выпавшим на их долю жребием, как умел быть доволен он, хотя и ему, в конце концов, приходится смиряться с судьбой, возложившей на него столь тяжкие и порой весьма скучные обязанности. («Я придерживаюсь самодержавия не для своего удовольствия, — говорил он Святополку-Мирскому. — Я действую в этом духе только потому, что я убежден, что это мне нужно для России, а если бы для себя, я бы с удовольствием от всего этого отделался»66.) Первые десять лет царствования он неукоснительно следовал по пути отца, с той лишь разницей, что Александру III не приходилось иметь дело с восставшей страной. Николай II был склонен подавлять беспорядки силой. Однако полиция была совершенно не способна выполнить такую задачу, основная же масса войск (более миллиона человек) была за тысячу верст отсюда, на маньчжурских полях сражения. По словам Витте, «Центральная и Восточная Россия были почти совсем оголены от войск»67. Итак, не оставалось ничего иного, как пойти на уступки, но как это сделать с минимальными потерями, никто не знал. Царь и его ближайшие советники разрывались между сознанием того, что дальше так продолжаться не может, и опасением, что всякая перемена может усугубить положение.