Кир Великий - Сергей Анатольевич Смирнов

— Чем же кончились дни этого властителя и его царства? — с усмешкой спросил догадливый вавилонянин.

— Я тоже слышал эту историю,— невольно помог мне арменин.— Думаю, Киру нечего бояться судьбы этого властителя. Он уже теперь мог бы стать царем всей Мидии, если бы того сильно пожелал. Однако, скорее всего, никогда им не станет. Он в немилости у своего деда Астиага, хотя мидяне это скрывают. К тому же как раз при мне в Пасаргадах случилась беда. Любимых царских коней охватил странный недуг. Они исхудали, у них выпадают волосы. Свои лекари не в силах справиться. Болезнь царского стада — не только беда, но в определенном роде позор для любого властителя.

Я с трудом скрыл волнение и опустил голову, опасаясь, что зримо бледнею. Надо было торопиться в Пасаргады, уезжать немедля! Однако мой ночной отъезд мог вызвать подозрения. «Помните, что слухи порой обгоняют ветер»,— не раз говаривал Скамандр.

— Признаюсь, что царь персов Кир пригласил меня обучать своего сына Камбиса языкам и точным наукам,— хвастливо заявил вавилонянин,— Мне также известны многие секреты врачевания. Великий Мардук расположил звезды на небосклоне в пользу царя персов.

«Еще один лекарь!» — изумился я, пристально глядя в стол.

— Что ж,— со вздохом откликнулся иудей.— По просьбе славного царя персов Кира я везу ему много ценных и полезных вещей. Пожалуй, стоит немного задержаться и потратиться еще на добрых аравийских коней. Я приведу их в Пасаргады как раз к тому дню, когда полностью завершится великое вавилонское лечение.

Тут уж все вино разом вышло из меня холодным потом! Сколько еще было дорог и сколько еще «благодетелей» торопилось к царю Киру со всех концов света?! Видно, судьба его решалась не мелкими злыми духами, а самими верховными богами. Чем-то этот добрый правитель их встревожил? Так или иначе, всяких посланников набиралось немало, а вся мзда должна была достаться тому, кто поспел бы первым.

Последняя мысль подняла меня на ноги.

Пошатываясь и спотыкаясь, я удалился от стола. Шутки, что тут же донеслись мне вслед, не рассердили меня.

Я добрался до своей комнатушки, задвинул за собой дверной засов — и в тот же миг преобразился в Болотного Кота, выходящего на ночную охоту. Раздеться, а затем выбраться через крохотное окошко на саманную крышу стоило мне еще пары мгновений.

Ночь была безлунной. Надо мной ярко светили звезды. Судьба явно благоволила мне.

Повозки с товарами и мулы иудейского купца стояли за отдельной загородью. Наемные охранники жгли костры и, успев захмелеть, громко переговаривались, то есть были и слепы и глухи. Найти лаз под оградой тоже оказалось нетрудным делом.

Так я подобрался к повозкам и провел опись чужому имуществу. Там были тарские ковры, прекрасные ткани из Харрана и Каппадокии, свитки египетского пергамента. Все это я определил на ощупь, а по запаху — откуда вина в объемистых бурдюках. Оказалось, из родной Ионии. Некоторые повозки были нагружены мешками с каким-то сыпучим товаром. Тонким, коротким кинжалом — тем самым, которому предстояло стать последним словом судьбы,— я вспорол три мешка и удивился. Тонкими ручейками из мешков потекла мне на пальцы пшеница. На вкус зерно было отменным. Но странный, едва уловимый запах подсказывал мне, что хлеб здесь не главное. Пришлось перевернуть верхние мешки и забраться поглубже. Я нанес раны еще нескольким и вот, сунув руку в одну из дыр, едва не с криком отдернул ее назад. Мне самому пустили кровь!

Другой рукой я осторожно пощупал лезвия. То были длинные обоюдоострые мечи, кованные или в Беотии, или в Пеллах Македонских. Дорогое и прекрасное оружие!

Размышлять над этим открытием не хватало и стигмы времени. Я уложил все как было, выбрался из стойбища и вскоре вновь очутился на крыше. Теперь моей целью был ученый муж из Вавилона.

В его комнате стояла непроглядная темень. Но если свеситься ниже к окошку, то по сопению постояльца легко было определить, что он притворяется спящим.

Для такого случая у меня, как и у всякого Болотного Кота, была припасена крохотная дощечка с отверстием, палочка, большой рыбий пузырь и сухой пучок травы Цирцеи. Пузырь с тлеющей дурманной травкой полетел в окно, и вскоре послышался грохот падающего тела. Мне оставалось сосчитать еще до тридцати, потом повязать нос и рот льняной тряпкой, смоченной известковым раствором, спуститься в окошко и на всякий случай задержать дыхание.

В суме ученого мужа я не нащупал ничего опасного — только исписанные свитки кож и пергаментов, медную линейку и угольник. Зато его широкий двуслойный пояс хранил много такого, чем добрый вор мог поживиться: золотые монеты лидийской чеканки и три крупных изумруда. Однако слишком любопытному вору довелось бы тут скорее не разбогатеть, а лечь мертвецом.

Мои пальцы наткнулись на два серебряных шипа, полых внутри, тупые концы которых были запаяны смолой. В таких шипах тайно носят смертельные яды. Я отошел в угол и отвел от носа край повязки. Чутье не помогло мне, но утром мои догадки подтвердились. В одном из шипов таилась хрустальная пыль, разъедающая кишки того, кто отведает вино или мед, сдобренные этот страшной приправой. В другом — яд морских ежей, которого хватило бы сразу «вылечить» и коней царя, и самого царя, и все царское войско.

Скамандр учил нас быть ворами, которые не оставляют следов воровства. Вот что мне оставалось сделать в комнате посланника Вавилона: снова затянуть на нем пояс, аккуратно повязать на поясе все кожаные тесемки, потом подрезать и надорвать их в том месте, где хранились шипы, а заодно — и сам крохотный тайный кармашек (пусть ученому мужу в пути придется проклинать себя за свое ротозейство), наконец аккуратно устроить путника на его ложе, сунув ему под щеку его ладошку. Последние два дела: прихватить пузырь и убраться самому.

И еще одно важное дело оставалось мне свершить той ночью близ вавилонского Ниппура, на постоялом дворе, над крышей которого звезды и впрямь расположились зловещей тайнописью. Иудейского обоза я не опасался, а вот «ученый» наверняка знал дорогу