Письма из деревни - Вячеслав Пьецух

Но, видимо, главное, что покоряет в нас иностранцев,- это наша русская интеллигентность, которую вчуже понять нельзя. Но стоит пожить с нами бок о бок какое-то время, и станет ясно, что русская интеллигентность - это гораздо проще, чем полагают культурологи, это прежде всего подлинная иерархия ценностей, адекватная нашему духовному естеству. Другое дело, что русская зараза не способна распространяться с пандемической активностью, потому что среди иноземцев мало кто культурнее среднеарифметического рантье.

Но вот наша финка Китти как-то читала монографию о миллиардере Онасисе, сидя на веранде, где закипал ведерный самовар, потом оторвалась от книги, посмотрела на Волгу, которая несла в Каспийское море свои васильковые воды, и говорит:

- По сравнению с нами это Онасис - бедняга и дурачок.

Письмо шестнадцатое

Михаил Лунин, самый умный и последовательный из декабристов, презабавно строил свои "Письма из Сибири", которые он аккуратно слал в столицу империи до самой своей загадочной смерти на Акатуевском руднике. Начинал он примерно так:

Дорогая сестрица!

На последнем заседании палаты общин британского парламента был наконец-то поднят вопрос об увеличении учетных ставок на банковский капитал...

При чем тут Лунин и его письма? При том, что, живучи в деревне, не всегда думаешь о морозостойкости озимых и всхожести яровых, как, томясь в Сибири, не всегда думаешь про Сибирь.

Вот на дворе середина лета, у нас уже местами рожь убрали, овсы стоят по колено, в нашем колхозе "Сознательный" заготовлено 140 тонн сена, а думается почему-то о том, что современная русская литература на ладан дышит, что она того и гляди, как говорится, отдаст концы.

Это было бы обидно, потому что в случае кончины национальной литературы у нас не останется, в сущности, ничего. Ведь русский человек - не большой дока в сфере материального, он и автомобили собирает, которые не заводятся, и дома строит, которые с натяжкой можно назвать жилыми, и телевизоры делает, которые показывают неотчетливо и даже не каждый день. Но в сфере духовного русский человек - маг. Он изобрел понятие "совесть", тогда как в романо-германских языках и слова такого нет. Он выдумал электрическое освещение, радио, анархизм, систему химических элементов и воздухоплавание, а это все-таки не то, что сочинить блюдо из рубленой телятины и лапши. Но главное, русский человек произвел на свет великую литературу, потому что до Гоголя она представляла собой всего-навсего изящное переложение того, что бывает и может быть. В другой раз даже удивительно сделается, что в нашей земле творили такие "доверенные лица мирового духа" (определение Гегеля), как Толстой и Достоевский, а Европа в это время развлекалась энциклопедиями для юношества, на которые были особенные мастера Бальзак, Диккенс, Стивенсон и Гюго. Правда, в золотом ХIХ столетии у нас так и не зародились собственные автомобилестроение, самолетостроение, даром что мы его выдумали, и даже трамваи по Тверской ходили бельгийские, а, например, у французов зародились, но это, точно, за счет Гюго.

Итак, Россия тем сослужила великую службу цивилизованному человечеству, что она открыла литературу как философию бытия. Справедливости ради оговоримся, что этот алгоритм нащупали еще Шекспир и Сервантес, когда у нас на всю огромную державу имелась одна аптека, но в окончательном, категорийном своем виде литература сложилась в золотом ХIХ столетии именно что у нас. С тех пор мы почти всё объяснили цивилизованному человечеству и предсказали, что исключительно "красотою спасется мир".

И вот, кажется, русская литература идет к концу. По всем приметам, приближается ее смертный час, например, судя по тому, что за литературный труд уже ничего не платят, то есть платят, конечно, но сравнительно ничего. И писатель уже не властитель дум, а представитель редкой, экзотической профессии, как, скажем, чучельник, носитель драгоценностей, кактусист. И настоящих читателей на Россию теперь столько же, сколько бессребреников и слонов. А ведь еще недавно, при Генеральных секретарях, писатель рылся в деhньгах, как в сору, будь он хоть фрондирующий, хоть верноподданный, и считался вторым человеком после патриарха всея Руси. Вообще занятно, что наша литература благоденствовала при большевиках, которые спали и видели, как бы ее отменить, а при долгожданных либералах она рассосалась сама собой.

Хотя, с другой стороны, писатели сами виноваты - писать надо лучше, писать надо так, чтобы тебя нельзя было не прочитать, не лишив себя при этом чего-то такого, без чего затруднительно существовать, как днесь нельзя не позавтракать, не пообедать, не поужинать, не поспать.

Также не исключено, что закат культуры вообще есть процесс объективный, как процесс развития от членораздельной речи до букваря. Может быть, культура просто-напросто выполнила свою миссию, воспитав положительного и неагрессивного гражданина, и теперь умирает в человечестве, как умирает в колосе посеянное зерно. Во всяком случае, наши западные соседи, опережающие нас во всем примерно на двести лет, давно ничего не читают, и писатель у них такое же чудо, как таракан. Но вед Россия на то и Россия, что ее умом не понять, аршином общим не измерить, что ей не указ никакие объективные закономерности, и даже по физике так выходит, что когда у них закат, то у нас рассвет.

В общем, надо что-то делать, как-то вызволять из комы родную литературу, потому что без нее Россия - как самостоятельная культурная единица - не стоит ломаного гроша.

Письмо семнадцатое

Когда возвращаешься домой, в деревню Устье, из деревни Боркиh, где у нас магазин, молочница, кладбище и кино, то по крайней мере через раз на ум приходит такая мысль... "Святые угодники! - думаешь, глядя на необозримые ржаные поля, среди которых лежит дорога.- Это же сколько у нас земли! А между тем в России каждый год приключается одно и то же: неурожай".

Казалось бы, эта ординарная деревенская мысль должна повлечь за собой посильный анализ национального характера, или думы о социалистическом способе землепользования, или просто печальный вздох. Не тут-то было - в дело почему-то вступают размышления самого что ни на есть геополитического характера, которые открывает такой вопрос: а зачем нам, собственно, столько земли? то есть не в этих ли гигантских пространствах и заключается корень зла?

Действительно: если бы сто пятьдесят миллионов сограждан сидели, скажем, между Пиренеями и Бискайским заливом - это одно, а когда они теряются между Восточной Пруссией и бухтой Провидения- это совсем другое, хотя бы потому, что до бухты Провидения нужно полжизни идти пешком. Попросту говоря, мало нас на такую уйму земли, "нас страшно мало", как поется в песне, и в этом как раз заключается корень зла. Отсюда, например, наши неимоверные пути сообщения, растянувшиеся кое-как на многие тысячи километров, отсюда наши неухоженные, точно позабытые, веси и города.

Вот возьмем дороги. В Германии одна деревня кончается, другая начинается, причем непосредственно за забором, и дороги такие, что на них выспаться хочется, поскольку на каждый квадратный метр дороги приходится ганс с метлой. А у нас в Тверской губернии между двумя деревнями может поместиться миниатюрное европейское государство, и поэтому дороги такие, что никуда не хочется выезжать. То есть качество покрытия или отсутствие такового объясняются тем, что на один километр дороги приходится Ефимыч с папироской, на другой - Егоровна с посошком. В Монголии, заметим, вовсе нет дорог, потому что там от стойбища до стойбища день пути.

И вот поди ж ты: нет государства более жадного на пространство, чем наша Россия, даром что практически невозможно ответить на вопрос: а что с ним, собственно, делать, куда девать?

Как это ни странно, вопрос сей не ставится, и даже он никогда не ставился на Руси. Просто империя чуть ли не машинально расширялась в разные стороны, исходя из принципа наименьшего сопротивления, пока не перекинулась на американские берега. Нашелся было один мудрец, продал Америку американцам, но не исключено, что за это его и уходила патриотически настроенная молодежь.

Также не исключено, что, имея в виду скорбный опыт Александра II Освободителя, нынешние хозяева земли русской и пядью земли не поступятся того ради, чтобы человеку было покойно и хорошо. Ведь на самом деле единственный государственный интерес заключается в том, чтобы человеку было покойно и хорошо. Исходя из него, например, обязательно нужно было бы отдать два незначащих японских острова японцам, ибо они сразу перестанут воровать у нас морепродукты и мы сообща разбогатеем на пять миллиардов долларов годовых. Но поскольку мы до сих пор живем химерами и суевериями, в нас говорит не здравый смысл, а в высшей степени отвлеченный геополитический интерес. Дескать, как это - подарить два незначащих острова японцам, а вдруг воспользуются прецедентом и что-нибудь попросят для себя Филиппины, Новая Зеландия и Тайвань?! Или: нужно положить десять тысяч русских солдат, но ни в коем случае не дать отделиться маленькой республике, желающей вернуться в VI столетие нашей эры, не то от нас захочет отделиться город Магнитогорск. И тогда беда, катастрофа и крушение всех начал.