Новочеркасск: Книга третья - Геннадий Семенихин

Лишь два дня было предоставлено сержанту Вениамину Якушеву на то, чтобы ознакомиться с кабиной, уяснить, как надо стрелять из «шкаса», когда за хвостом возникнут тонкие силуэты «мессеров» или «Хейнкелей-113». По привычке старого оружейника Веня накануне своего первого боевого вылета на рассвете опробовал пулеметы и радиооборудование кабины. Рано утром, когда стройный щеголеватый лейтенант Бакрадзе в поскрипывающих хромовых сапогах, с шиком сидевших на его ногах, чисто выбритый и даже пахнущий хорошими духами, появился на аэродроме, ему не за что было упрекнуть нового члена экипажа.

— Ну что, сержант, готов ли ты принять боевое крещение на борту нашей «шестерки»? — спросил он несколько высокопарно, всем своим видом и речью стараясь подчеркнуть собственное бесстрашие по отношению к очередному боевому полету как к чему-то самому обыденному, но заслуживающему долгих раздумий и сомнений.

— Так точно, товарищ командир! — гаркнул подчиненный.

— Не кричи! — поморщился Бакрадзе. — Так на ишака орут, если он не хочет подниматься в гору с бидоном мацони. А я тебе все-таки не ишак, а командир нашего корабля. Тренаж на морзянке повторил?

— Так точно, товарищ командир.

— Опять кричишь, — усмехнулся тонкими губами Вано. — Можно подумать, ты Николаю Второму докладываешь, а не скромному командиру экипажа лейтенанту Красной Армии. Залезай в кабину, сейчас пойдем на взлет. Ударим по этим гадам, пока они кофий пьют да утренний марафет наводят. Может быть, на этот раз без сильной зенитки и фашистских истребителей обойдется.

Но он ошибся, добрый веселый Бакрадзе. Им была поставлена задача сбросить бомбы на фашистские колонны, подходившие к Ярцевской переправе. Июльское солнце уже успело подняться высоко, когда десятка СБ, в которой они шли в правом звене на месте крайней правой машины, пересекла линию фронта. Три зеленых туполобых истребителя И-16, сопровождавших их к цели, шли с небольшим превышением, просматривая переднюю сферу. И вдруг сзади, на порядочном удалении от хвоста, Якушев заметил вырастающие точки.

— Командир, — доложил он тотчас же, — нас догоняют чужие самолеты.

— Сколько их? — флегматично запросил Бакрадзе.

— Насчитал девять, — доложил Вениамин, — они, что называется, на носу.

— Багратиону доложили: «Неприятель на носу», а он знаешь что сказал? «Смотря на чьем носу. Если на моем, то это еще далеко». У меня тоже грузинский нос, Веня… Подпусти их метров на двести и только тогда стреляй, дружок. Не раньше.

— Есть, — отчеканил Якушев.

День был жаркий. Капоты моторов на всех СБ отсвечивали ослепительно. Веня вдруг подумал о том, что, если бы не неотвратимость предстоящего воздушного боя, каким бы прекрасным показался ему этот полет. Он все запомнил: и то, как просматривалась с высоты извилистая линия Днепра, и как, то взмывая вверх, то проваливаясь вниз, сопровождавшая их группа «ишачков» осматривала небо. А точки, выраставшие за дюралевыми килями СБ, неотвратимо надвигались, и уже не было никаких сомнений, что это истребители. Только чьи, Якушев еще не знал. А когда истребители приблизились и очертания их носов стали явственными, он потерял всякую надежду на благополучный исход полета. Впереди на шоссе под ними была цель: длинная колонна танков и крытых четырехосных автомашин-фургонов с пехотой.

— Девятка «мессеров» приближается, — доложил Якушев. — Расходятся веером. Четверка на левое звено, пятерка на наше.

— Дай длинную очередь по какому-нибудь. Только учти расстояние и ракурс! — закричал Бакрадзе.

Веня увидел, что один «мессершмитт» из преследовавшей их пятерки отвалил в сторону и заходит теперь им в хвост. На какое-то мгновение фашистский летчик промедлил с открытием огня, и этим воспользовался Якушев. Когда немец находился на расстоянии двухсот, а то и ста метров и отчетливо проектировался в прицеле под самым удобным ракурсом под ноль четверти, Веня нажал гашетку и длинные ручейки пуль проложили дорожку к нему. У самого носа вражеской машины они оборвались, и Якушев не поверил своим глазам. «Мессершмитт» неожиданно клюнул носом голубое пространство, описал геометрически правильный полукруг, ложась на спину, и, одевшись желтым пламенем и черным дымом, ринулся вниз.

— Молодец, ты его сбил! — прокричал Бакрадзе. — Будь осмотрительнее.

Веня не успел ответить. В ту же самую минуту их «шестерка» вся задрожала от носа до хвоста, моторы натужливо завыли и она с крутым углом, теряя высоту, помчалась куда-то вниз. Земля сурово надвинулась, вырастая в своих очертаниях. Домики какого-то села, что было в эту минуту под ними, словно присели на месте, а их «шестерка» вся задрожала снова.

— Спокойнее, ребята, мы еще поборемся! — выкрикнул Бакрадзе, поверивший в то, что он все же перетянет линию фронта и сумеет посадить самолет на ближайшем аэродроме.

Но в это время Веня увидел еще один крестатый «мессершмитт», атакующий их машину сзади. Он успел прицелиться, но не смог дать очередь. Страшный треск заполнил наушники и заглушил хрипловатое попискивание эфира. Обломки плексигласа попадали ему на колени, размеренный гул правого мотора внезапно оборвался. Сначала этот мотор застонал на какой-то невыразимо тоскливой ноте, затем кашлянул и смолк. В довершение ко всему Веня ощутил запах гари. Огня, побежавшего по широкой плоскости СБ, он не увидел. Но и по этим признакам он сразу понял, что немец последней очередью поразил самолет. Веня вдруг почувствовал страшное оцепенение, родившее равнодушие ко всему происходящему. Двигаться не хотелось. Апатия заставила закрыть глаза, и трудно сказать, что бы с ними произошло дальше, если бы в эти секунды его не возвратил к действительности яростный окрик Бакрадзе:

— Мы горим! Какого черта умолк! Прыгай!.. — И он прибавил к сказанному лишь одно непечатное слово.

Но именно оно и вернуло стрелка-радиста к действительности. Клочья перкали болтались на поврежденном киле, залах гари все острее и острее бил в лицо.

— Прыгай, говорю! — прокричал сквозь подступающий огонь и дым невидимый Бакрадзе. — Прыгай, кацо, погибнешь!

Якушев сделал несколько движений дли того, чтобы покинуть кабину, снова не ощутив при этом никакого страха, то же самое оцепенение, которое так трудно было перебороть, словно это была непосильная ноша.

Отделившись от самолета, он ринулся головой вниз в голубое пространство жаркого июльского дня. Купол распахнулся слишком рано, потому что Веня, не имевший никакого опыта в парашютной подготовке, почти без всякой задержки дернул кольцо. Мимо него промчались пылающие куски дюраля, и это было все от уничтоженной немцами голубой «шестерки». Их дом, их крепость, она неумолимо падала вниз, объятая пламенем, Якушев облегченно вздохнул, радуясь, что жив и самое страшное было теперь позади, но эта радость оказалась преждевременной. Запрокинув голову, он глазами обшарил небо и едва не вскрикнул от ужаса, и беспомощного отчаяния. Прямо на него, почти отвесно, пикировал фашистский истребитель. Даже силуэт сгорбившегося летчика, прильнувшего к прицелу, видел Якушев под колпаком кабины «мессера». «Еще секунда, — обожгла Веню мысль, — и его трасса разорвет мой парашют». И тогда придется ему, обреченному на гибель, падать на землю с какой-нибудь тысячи метров высоты, а то, может, и того меньше.

Пристрелочная очередь с «мессера» промчалась рядом, Он ощутил жгучую боль в правой ноге и понял, что какая-то пуля его все-таки зацепила. На мгновение Веня закрыл глаза, а когда их открыл, увидел, что фашистский истребитель весь подернулся дымом и с пронзительным воем помчался к земле, лишенный управления. «Что? Почему!» — пробормотал Веня.

Над его головой звеня мотором, взмывал выходивший из атаки, «ишачок», пилотируемый летчиком, который так и остался ему неизвестным.

— Ну что! Получил! — не своим голосом прокричал Веня в пропитанный бензином, гарью в воем моторов дерущихся самолетов воздух. — Знай теперь наших!

Осмотревшись, он увидел внизу шоссе, забитое нашей отступающей пехотой, солдат, радостно подбрасывающих над своими головами пилотки, но приветствующих, разумеется, не его, а того смельчака, который их спас и уже растворился в накаленном от стрельбы и жаркого солнца июльском небе.

Земля мчалась навстречу. Она была совсем близко, когда мимо, опережая его в падении, проскользнул еще один парашютист, в котором Якушев узнал своего командира Вано Бакрадзе. Отчаянно жестикулируя, тот показывал ему большой палец. До земли оставалось метров сто. Справа косой линией перечеркивало лес шоссе Минск — Москва, слева зеленела прямоугольная, почти совсем ровная площадка, поросшая травой. Управляя стропами, Веня заставил парашют приземлить его именно на ней. Его ноги, обутые в яловые сапоги, ощутили сильный толчок. Не удержавшись, Якушев ткнулся лицом в покрытую душной пылью траву. Парашют протащил его несколько метров и накрыл грудой обмякшего шелка. Но это уже не имело никакого значения. Он был спасен, он был счастлив, что остался жив. Открыв глаза, увидел, что к месту его приземления, ожесточенно жестикулируя, бежит Бакрадзе.