Ошибка Пустыни - Соловьева Мария Петровна

Пустыня за воротами обожгла Лалу, лишила на мгновение возможности видеть, слышать и дышать. Какая магия в стене ограждает город от адского пекла? Почему шерстяные дромы идут как ни в чем не бывало по раскаленному песку? Как вообще можно выжить в таком палеве? На эти вопросы, как и на многие другие, ответов пока не предвиделось.

Песок, о цвете которого она размышляла в ночь перед приходом в Этолу, оказался непохожим ни на что. Темно-рыжий, сияющий на солнце и такой мелкий, что барханы казались волнами. Воздух над песком шевелился, тек и заворачивался в тугие прозрачные спирали. И густое небо тоже выглядело волнистым. Лалу замутило. Слишком много волн, даже на корабле ее так не укачивало. Но она не закрывала глаза. Она не могла ни на секунду допустить, что адская жаркая пляска двухцветных волн исчезнет. Медно-синяя лава обволакивала ее, выжигая все, что было раньше. Лала вдыхала невидимый огонь и не чувствовала боли, хотя в груди все горело. Что-то горячее потекло из правого уха, и она коснулась его ладонью. Но на пальцах оказалась не кровь. Восковая заглушка не выдержала знакомства с новым миром, оставив на коже темную дорожку от шеи до ключицы. Лала наконец прикрыла глаза, чтобы не мешать истинные картины со звуковыми. Но ничего не произошло. И тут только до нее дошло, что звуков почти нет! Дромы шагали бесшумно, песок и небо молчали. Тишина, о которой раньше Лала исступленно мечтала, оказалась реальной.

Спутники не обращали на нее ни малейшего внимания, никто даже не обернулся за весь день пути, чтобы убедиться, следует ли она за ними. Никаких дорог, троп или указателей в песках не было. Караван просто шагал за белоснежным дромом с белоснежной всадницей. Шагал. Шагал. Шагал. Лала с изумлением обнаружила, что ей не скучно. Не страшно. Не весело. Мысли, поначалу теснившиеся в голове, улеглись, заморенные дикой жарой. Сделать ничего нельзя, можно просто ждать, что будет дальше. И она ждала, став частью размеренного ритма шагов дрома.

На закате Лала очнулась. Солнце унесло с собой жар и яркость неба, на смену медным отблескам песка пришел густой кровавый оттенок, вернувший Лалу к мыслям о тех, кого она убила. Совершенно неожиданно три трупа стали для нее чем-то вроде тяжелых камней, перекатывающихся внутри пустой головы. Не больно, не плохо, не страшно. Но очень неудобно. И пока солнце не ушло за горизонт, эти камни давили на затылок.

А потом небо высыпало на пустыню все свои драгоценности. Столько звезд Лала не видела даже ночью в темном лесу, да и высоко были те лесные звезды. Здесь же, среди засеребрившихся барханов, бесчисленные и такие низкие, хоть руками собирай, они наполняли ее неведомым ранее чувством. Голова закружилась, как никогда прежде, по коже пробежал мороз, ее передернуло, она протянула руку к ближайшей звезде и свалилась с дрома. Тот не удивился. И никто в караване не удивился, потому что как раз в этот момент прочие дромы аккуратно пали на передние ноги, чтобы седоки спешились.

Пока Лала соображала, что к чему, ее дром отошел к остальным, а его место заняла безмолвная синяя тень. Тень протянула ей небольшой сосуд и пояснила, что это значит. Так Лала выучила первое слово: «пить». Ей было позволено сделать всего лишь пять глотков, но на удивление чуть солоноватой жидкости хватило, чтобы утолить жажду. До Лалы запоздало дошло, что весь адски жаркий день она даже не задумалась о том, что хочется пить. В качестве ужина Лале выдали упругие темно-лиловые фрукты, слегка подвяленные, оставляющие во рту мятное послевкусие. Когда Лала сказала «спасибо», тень вздрогнула. Язык, на котором говорила Лала, казался настолько чужероден здесь, что она решила использовать только жесты.

Напившись и наевшись, Лала стала озираться. Ее спутники плотно запахивали плащи и ложились прямо на песок. Все, даже белая госпожа. Единственной разницей было то, что госпожу присыпали песком, а остальные закапывались сами. Дромы легли поодаль. И все это в полном молчании. Через несколько минут Лала поняла, что она – единственное неспящее существо в этой пустыне. Она не стала закапываться в нежный, еще теплый песок и уснула, уютно устроившись в ложбинке.

Спала недолго. Холод, которого прежде и представить нельзя было, пробрался через плащ и разбудил ее. От пустынного дневного жара не осталось и воспоминания. Выдох мгновенно превращался в мельчайшие льдинки и падал на песок. На ресницах и бровях она чувствовала иней, тело била дрожь. Плащ почти не спасал, и Лала остро и безнадежно поняла, что еще немного, и замерзнет насмерть. Она закричала:

– Эй, кто-нибудь!

Ни звука в ответ, ни движения. Стуча зубами, она подобралась ползком к ближайшему пустыннику. Молодое лицо, обращенное к звездам, было серым и неподвижным. Инея возле рта и носа не видно. Лала коснулась темной щеки и одернула руку. Твердая, холодная, немного шершавая поверхность меньше всего напоминала на ощупь кожу человека, даже мертвого. Лала поперхнулась своим страхом и, не вставая, переползла к следующему спящему. То же самое. И со следующим. И даже госпожа, надменное выражение которой никуда не делось, выглядела так же. Разве что оттенок кожи светлее.

Пальцы на руках и ногах Лалы перестали чувствовать прикосновения. Подвигаться, чтобы согреться, у нее не вышло: тело отказывалось слушаться, оно равномерно коченело. Последних сил хватило на то, чтобы доползти до своего белого дрома. Почему, Лала не смогла бы объяснить. Наверное, дром был единственным близким ей существом. Зверь вдруг зашевелился и открыл один глаз. Удивившись, он некоторое время моргал, а потом неожиданно приобнял Лалу своей длинной шеей. Теряя сознание, Лала скрючилась под брюхом лежащего дрома, а тот, повозившись, свернулся вокруг нее, как кот. Теплее Лале не стало, но страх и непонимание растворились, и благостная тьма затопила ее угасающее сознание.

Тепло и музыка. Переливающийся орнамент перед закрытыми глазами. Легкость и свежесть. И мягкий тычок в щеку. Белый дром, вокруг которого стояли все, живы-живехоньки, еще раз ткнул носом Лалу, и она окончательно поняла, что не спит. Разговоры пустынников, такие непонятные, но прекрасные, вернули Лале способность соображать. Потеплевший песок сменил цвет на нежно-оранжевый. Мягкое утреннее солнце погладило ее по лицу, словно извиняясь за ночной холод.

Лала улыбнулась тем, кто стоял над ней, но не получила в ответ даже прямого взгляда. Вчерашний парень, а может, и не он – по лицам она еще не научилась различать своих спутников – снова подал ей воды и фруктов. Остальные молча разошлись. И через несколько минут дромы уже выстроились в безмолвную цепочку.

Постепенное наступление жары подготовило Лалу, она не испытывала уже такого шока, да и мыслей прибавилось. Ночью она готова была поклясться, что все умерли. Почему она не испугалась, оставшись одна в ночной пустыне, окруженная мертвецами? Наверное, ей было слишком холодно, чтобы бояться и вообще задумываться о том, что происходит. Теперь же, покачиваясь между мягкими горбами, она пыталась понять, что произошло. Скорее всего, пустынники умеют цепенеть на ночь. В одной из книг Асмы Лала читала, что так делают некоторые ящерицы и змеи. Тогда она приняла это все за сказки. Но Асма не раз говорила, что любая сказка вырастает из были.

После заката дромы шли еще некоторое время и резко остановились, когда над горизонтом взошла крупная розоватая звезда. Возможно, и вчера привал был именно в это же время, просто Лала слишком впечатлилась первым днем в пустыне и не обратила внимания.

За скромным ужином приставленный к Лале пустынник научил ее новым словам: «спасибо», «холодно», «спать», «песок» и «плащ». А еще он наконец представился. Звали его Чигиш. Повторяя за ним слова, Лала старалась, как могла, но он перестал кривиться только после пятой или шестой ее попытки. Словами и жестами Чигиш убедил Лалу ни в коем случае не выкапываться ночью из песка, не бояться оцепенения и не трогать никого.

Основательно закопанная Чигишем, она долго не могла уснуть, дышала звездной ночью и представляла, что медленно плывет по пустыне на «Восходе», переваливаясь с бархана на бархан. На миг ей показалось, что она видит не только звезды, но и еще какой-то звук. Лала прикрыла глаза, но тут же на грудь ей опустилась такая тяжесть, что воздух выдавило без остатка. Она распахнула веки и увидела капитана Ростера.