Здесь было лето - Александр Матюхин

Спустя всего пару минут друзья уже въезжали на опушку леса. Вовка старался не думать о Лизке, и свежий ветер, дорога, предчувствие приключений успешно вытесняли лишние мысли из головы. Но иногда, нет-нет, а и проскальзывало что-то, вызывая в душе удивительные эмоции. Впрочем, едва углубились в лес, и стало совсем не до Лизки. В лесу всегда было интересно и чуть-чуть страшновато. Артем вытащил камеру и старался снимать одной рукой поездку, а другой лавировать между деревьев, по кривой тропинке, да еще чтобы не задеть макушкой случайную ветку.

— Вот кино будет! — вопил он радостно. — Я всех Спилбергов за пояс заткну! Гриб, товарищи, я заснял гриб!

Доехали до того места, где на велосипедах уже не проедешь, и пошли пешком. Толик не отрывал взгляда от компаса, Серега снова принялся за семечки. Вовка взял у него немного и пошел рядышком, а Артем бегал вокруг и все снимал, снимал, снимал. Интересно, надолго у него там памяти и зарядки? До землянки-то хватит?

Оказалось, что хватило. Землянка поджидала на том же месте, в том же состоянии — тихая, безлюдная, вглядывающаяся в лесную чащу единственным окошком-глазом, будто поджидала со вчерашнего дня своих новых друзей.

Вовка вмиг вспомнил странные ощущения, которые испытал перед самым уходом. Будто землянка вздохнула… или что там еще могло быть?.. Ребята тоже молчали, даже Артем перестал суетиться.

— Страшновато? — подытожил Серега.

— Ну, что там может быть страшного? — Толик сделал первые шаги к землянке. — Это же теперь наша землянка, наше тайное место. Кто его здесь найдет, кроме нас?

— И то верно! — подхватил Артем, включил камеру и добавил. — Ты лезь внутрь первым, а я буду снимать. Если тебя съест какой-нибудь оборотень или вампир, то я убегу и обещаю показать видео твоим родителям.

— Утешил! — рассмеялся Толик, но полез, впрочем, первый.

За ним забрался Серега, потом и Вовка. Последним спустился Артем, продолжающий снимать.

В землянке ничего не изменилось. Да и что могло здесь произойти? Только запах сделался немного другой. Если вчера пахло сыростью, паутиной, плесенью и пустотой, то сейчас — присутствием людей, насыщенностью. А атмосфера осталась, ощущение забытого и заброшенного, к которому внезапно удалось прикоснуться.

Подумать только, много лет назад здесь жили люди, жгли свечи, готовили еду, спали, о чем-то разговаривали, может быть — умирали. Многие уходили отсюда, чтобы уже никогда не вернуться, другие уходили, воевали, потом возвращались. Как они могли пережить это? Как они справлялись с войной?

Война для Вовки была чем-то очень далеким, сотканным из рассказов бабушки, черно-белых фотографий, каких-то фильмов по телевизору, которые показывали только по праздникам, как раз тогда, когда у Вовки были каникулы и он почти все время проводил на улице. Здесь, в станице, у бабушки на стене висел портрет человека в форме, с множеством медалей на груди — это был Вовкин прадедушка, герой войны, защищавший не только станицу со своими родственниками, но и далекие страны. Бабушка часто рассказывала Вовке о подвигах своего отца, но Вовка слушал не очень внимательно, хотя где-то в душе теплилась гордость, что у него есть такой вот знаменитый родственник.

А сейчас, в землянке, Вовка вдруг подумал, что люди, как его прадед, часть своей жизни провели под землей, читали в свете свечи, питались ягодами и тем, что удастся найти в лесу, а ведь просто так погулять они не могли, на велосипедах не покататься — всюду фашисты, всюду война. И если бы они там бегали и кричали, как Артем, то давно бы уже умерли, и даже некому было бы их похоронить… Как-то не весело это все было, а, наоборот, очень и очень грустно.

— Мне света не хватает! — вопил Артем, вертляво суетясь в центре землянки. — Серега, ты обещал новые свечи взять! Взял?

Серега деловито выудил из карманов крохотные кругляши ароматизированных свечей и коробок спичек.

— Это что, свечи? — удивился Артем. — Недоразумение какое-то. Где ты их нашел?

— У бабушки. Ей кто-то подарил на праздники, а она не пользуется, говорит, странно пахнут.

— Да уж, неудивительно. — Артем нацелил камеру на Серегу. — Ты зажигай, а я буду процесс снимать! Станешь знаменитым, как Лизкин папа!

Серега принялся зажигать свечи и расставлять их по периметру землянки. Старые огарки и не догоревшие, пыльные свечи Серега уважительно отставлял в сторону.

Вовка сел на одну из влажных деревянных лавочек. Постепенно землянка наполнилась дрожащим светом и густым смешанным ароматом. Вкралось ощущение, будто на улице уже ночь, и только здесь, внутри, еще теплится бодрая жизнь. Портил впечатление яркий свет сквозь протертое окно. Вовка хотел прикрыть его чем-нибудь, но Артем тотчас завопил:

— Нет, не надо! Мне свет нужен! Оператору нужен свет!

Тогда Вовка вернулся обратно, на лавочку. Толик бродил вдоль стен, осматривал.

— Можно будет сюда принести котелок, натаскать дров, и приготовить какую-нибудь еду! Как партизаны делали! — сказал он, — Похлебку из грибов, например. Представляете, как здорово.

— А можно как-нибудь остаться здесь переночевать — произнес Серега, захлебываясь невероятной храбростью.

— Ага. И на утро нас всех поубивают бабушки. — отозвался Вовка. — Не знаю, как ваши, но моя меня точно убьет.

— Ну, выпорет немного, подумаешь. — хмыкнул Артем. — С кем не бывает? Зато, какие воспоминания! Это тебе не шрам на руке от стекла!

— Тоже верно. — во время разговора Вовка водил пальцами по деревянной поверхности скамейки — и тут вдруг нащупал какие-то выемки, неглубокие, нагнулся посмотреть и присвистнул от удивления. — Ребята! Бегите сюда! Смотрите!

Серега подошел с зажженной свечей, рядом наклонился Толик; влез, пыхтя, Артем с камерой. На старой плоской деревяшке скамейки виднелись буквы — неглубокие, неровные, складывающиеся в короткие слова. Первую фразу Вовка прочитал вслух: "Здесь был Аркадий". Потом: "Лето. 43-го".

— Обалдеть! — присвистнул Артем. — Это они, настоящие партизаны! Я же говорил!

— А ты не верил?

— Я думал, может, лесники какие-нибудь. Или старшеклассники…

— Ага. Вырыли себе землянку, просто так, чтобы было где покурить после школы. — Толик рассмеялся. — Ну, Артем, ты даешь.

— Смотрите. Тут еще написано!

Серега склонился со свечей ниже, разгоняя тени. Вырезанные слова дрожали, соскакивали, вились неровно, иногда обрывались и были совсем неразборчивыми. Вовка живо представил себе этого самого Аркадия, пожилого военного с сигареткой в зубах, который, поставив свечку рядышком, торопливо выскабливал букву за буквой. Может быть, знал, что никогда не вернется сюда, а, может, наоборот, надеялся, что вернется и потом прочитает написанное своим детям, внукам, правнукам…

"Сегодня вечером… бьемся за станицу… если что, похороните по-человечески… Моей супруге, Марии Анатольевне, пламенный привет…" дальше было что-то совсем неразборчивое. А на самом краю лавочки, тесным почерком, чтобы уместилось, кто-то другой подписал: крупно "ПОМНИМ".

— Кто-то побывал здесь после этого… Аркадия. — прошептал Толик.

Вовка разволновался. Он представил людей, которые бились за родную станицу, но погибли — почти все. Что-то в его детской душе не могло оставаться равнодушным. Так ведь не должно было быть. Почему они умирали, не имея права на обычную, человеческую жизнь?

— Как думаете, — шепнул Вовка. — Жена Аркадия знает, что он погиб здесь, в станице?

— Как же это теперь выяснить? Столько лет прошло. — Толик пожал плечами. — Вовка, не бери в голову. Совсем загрузился что ли?

— Да как-то грустно все это. Здесь люди умирали, а мы хотим ночевку устроить, котелок принести… Это как если бы на могиле шашлыки жарить.

Артем фыркнул:

— Скажешь тоже. Это разные вещи. Тут — землянка, а не могила. Тут люди жили, а не умирали.

— Интересно, его похоронили по-человечески?

— Вовка, не бери в голову. — повторил Толик. — Ты как маленький. Тут такое место крутое, не порти впечатлений.

— Хорошо, хорошо. — Вовка замахал руками. — Только я выскочу на пару минут, проветрюсь. А то, знаете, совсем загрузился.

На самом деле Вовке стало сильно не по себе. Он не знал, почему так подействовала надпись на скамейке, но чувствовал, что не может просто так взять и продолжить жить дальше. Будто перед ним внезапно выросла ступенька, и пока он не встанет на нее, не поднимется чуть выше, жизнь вокруг застынет. Может быть, дело было в фотографии прадеда, о котором любила вспоминать бабушка?

Вовка выбрался на улицу, сощурился от внезапного света, брызнувшего в глаза изумрудными каплями. От свежести воздуха, после ароматов свечей, запершило в горле и зачесалось в носу. Вовка чихнул, убрал руки в карманы и побрел вокруг землянки, распахивая носками кроссовок опавшие листья. Под ногами хрустело и всхлипывало. В голове бродили какие-то тяжелые, непонятные мысли. Казалось, что что-то делается не так, не правильно. Но что именно? В чем подвох?