Люби меня вечно - Барбара Картленд

Девушка размышляла, что сделают слуги герцога, обнаружив отсутствие хозяина. Герцог думал о том же, но знал, что Гуго вряд ли станет волноваться. Кузен отлично знал, что его вельможный родственник часто меняет свои планы и не любит, когда поднимают лишний шум по этому поводу.

Очаровательная улыбка, страстный взгляд частенько заставляли Мелинкорта отложить отъезд или задержаться в пути.

Камердинер, которого расхваливал де Шартр, оказался сноровистым малым, который действительно ловко повязывал галстук. Причесывая Мелинкорта, он болтал без умолку.

— Я всегда говорил, ваша светлость, что, если бы мой господин стал королем Франции, все бы изменилось. Сейчас народ голодает. А налоги! — Генуэзец воздел руки кверху. — И наши денежки идут на покупку бриллиантов для австриячки да на содержание всех этих пастушков и пастушек в Трианоне. Умерить аппетиты ее величества — это все равно что наполнить Сену золотом.

Герцог слушал, не перебивая, стараясь узнать как можно больше. Вероятно, сплетни такого рода ходили по всему Парижу.

— Есть в Париже некая мадам Роза Бертен, — продолжал словоохотливый камердинер. — Так вот, она получает миллионы франков в год, хотя не всем нравятся наряды, которые она шьет. Весь Париж смеется над ее последним творением. Сколько дураков на свете! Но смех — он ведь ничего не стоит. А капитал мадам Бертен растет и растет. И кто платит? Народ!

Покончив с прической, герцог позвал Эме, ожидавшую в гостиной, и они пошли вниз.

На лестничной площадке, где слуги, стоявшие внизу, видели их, но не могли слышать, о чем они говорят, Эме негромко окликнула герцога:

— Подождите, месье! Пряжка расстегнулась на вашем башмаке.

Герцог остановился и поставил ногу на ступеньку выше. Эме опустилась на колени и тихо проговорила:

— Мадемуазель Лавуль рассказала мне о тайном проходе, которым вы можете воспользоваться, чтобы прийти к ней. Она просила передать вам, что вы сможете получить ключ, если пожелаете навестить ее, но не надо ничего говорить де Шартру.

— Возьмите ключ, — коротко ответил герцог.

И герцогу, и Эме казалось, что этот вечер никогда не кончится. Герцог видел, что ему все время подливают вина, а мадемуазель Лавуль кокетничала вовсю, как, очевидно, и было ей велено.

Когда сели играть в карты, Мелинкорт чувствовал, как мадемуазель Лавуль то и дело как бы невзначай прижимается к нему плечом. Аромат ее экзотических духов окутывал герцога.

На красном лице де Шартра играла двусмысленная улыбка. Время от времени он удовлетворенно потирал руки.

Герцог понимал, что с ним затеяли какую-то игру. Но его настроение значительно улучшилось, когда он вспомнил о потайном ходе: женщина всегда играет по собственным правилам! Что ж, если ему удастся найти вход в комнату мадемуазель Лавуль, значит, он найдет выход из замка.

В два часа ночи де Шартр лично проводил высокого гостя до его апартаментов.

В коридоре дежурили молодые люди весьма внушительного вида. Герцог ядовито заметил:

— Насколько я вижу, шансов вы не оставляете.

Де Шартр уловил сарказм и коротко рассмеялся.

— Вам должны польстить моя забота и внимание ко всем мелочам, дорогой Мелинкорт.

— О да, это так, не сомневайтесь, — ответил герцог.

Они раскланялись, герцог прошел в гостиную и отчетливо услышал, как за его спиной повернулся ключ в замке.

— Спокойной ночи, дорогой друг, — раздался насмешливый голос де Шартра.

Потом послышались удаляющиеся шаги хозяина дома, но слуги явно остались дежурить в коридоре на ночь. Герцог подождал минуту, затем подошел к двери в спальню Эме. Три часа назад он отправил ее спать, резко отдав приказание и повелительно махнув кончиками пальцев.

— Вы внимательны к своему пажу, — тихо заметила мадемуазель Лавуль.

— Этот мальчик — мой кузен, и я обещал его матери быть с ним помягче. Хотя, полагаю, это ошибка. С мальчиками следует обходиться жестко.

— Но не с девочками, не так ли? — кокетливо спросила мадемуазель Лавуль. — И не с женщинами.

— Конечно, — подтвердил герцог, включаясь в игру. — Девочек следует лелеять и защищать. И женщин тоже. А иначе что бы с нами, мужчинами, стало без их нежности, внимания и, конечно, щедрости?

Мадемуазель Лавуль бросила взгляд на хозяина замка и опустила глаза.

— Это не всегда возможно, — прошептала она едва слышно.

— Все возможно для тех, кто дерзает совершить невозможное, — проговорил герцог и заметил, как сверкнули глаза его собеседницы, снова ощутил легкое касание ее плеча.

Придется разбудить Эме, чтобы спросить, узнала ли она что-нибудь еще. Герцог тихонько постучал в дверь ее комнаты, но ответа не последовало. Он открыл дверь, увидел пустую кровать и забеспокоился.

Осмотревшись, он заметил при свете догоравшего в камине огня на медвежьей шкуре перед камином спящую Эме.

Она лежала, свернувшись калачиком, как маленькая девочка. Длинные ресницы отбрасывали тени на порозовевшие щеки. Герцог опустился на одно колено и протянул руку, чтобы тронуть ее за плечо, как вдруг заметил, что девушка плачет. Рядом лежал скомканный, совсем мокрый платок.

Несколько секунд герцог так и стоял на одном колене, потом легонько коснулся ее плеча. Эме проснулась не сразу, а потом радостно улыбнулась.

— Я видела во сне вас, — сказала она.

— Вам пора быть в постели, но сперва расскажите мне о потайном проходе.

— Уже поздно, слишком поздно, чтобы идти куда-то.

— Мадемуазель Лавуль только что отправилась в свою комнату. Что она вам сказала?

— Она сказала... — начала Эме и замолчала. — Ну почему я должна вам это рассказывать? Она хочет заниматься с вами любовью. Я не такая глупая, чтобы не понимать такие вещи, и я не хочу, чтобы вы шли к ней. Она не злая и не вредная, как де Шартр, но глупая. Вы не можете любить такую глупую женщину.