Масоны и революция - Арон Аврех

Последняя зарубежная публикация о русских масонах принадлежит некоему Натану Смиту, опубликовавшему отрывок из воспоминаний князя Владимира Андреевича Оболенского, где речь идет о масонах. Рукопись этих мемуаров, озаглавленных «Моя жизнь и мои современники», как сообщает Смит, была начата где-то после 1933 г. и закончена, по-видимому, в 1937 г. Оригинал (машинописный текст) находится во владении сына автора — Сергея Оболенского, который предоставил копию Смиту.

Тексту публикации предшествует вводная статья Смита, в которой дается краткий обзор и оценка уже известных нам предшествующих публикаций. Отметив, что публикуемый отрывок принадлежит видному члену кадетской партии, члену ее ЦК в 1910—1917 гг. (на самом деле Оболенский был избран в ЦК на шестом съезде в феврале 1916 г.), Смит далее ссылается на воспоминания Милюкова, в которых тот сделал свой известный намек об особых связях четверки — Керенского, Терещенко, Коновалова и Некрасова. Однако, продолжает он, прямых доказательств невероятно мало. Катков совершенно неубедительно, считает Смит, приписывает масонам падение царизма. Сопоставив публикацию Эль-кина и письма Кусковой, а также книгу Керенского, в которой он пишет, что масонская организация, к которой он принадлежал, не имела ни списков, ни каких-либо писем, отчетов, протоколов [23], Смит констатирует, что у Кусковой и Керенского речь идет о других масонах, чем у Элькина. Существовали, по-видимому, два течения, причем ложи французского толка быстро исчезли, а в 1915 г. возродилось масонство с чисто политическими целями (Катков, Аронсон).

Однако он тут же пишет, что Оболенский начинает свой рассказ о масонах с конца 1910 — начала 1911 г. и его свидетельство не подтверждает гипотезу о двух масонских движениях в 1906—1917 гг. Печатаемый отрывок также доказывает, что масоны не помышляли о мобилизации народа на восстание и не играли какой-то согласованной, единой роли после создания Временного правительства. «После перерыва в три четверти века (с момента запрета Александра I в 1822 г.), — начинает Оболенский свой рассказ,— русское масонство появилось вновь зимой 1910/11 года, я также стал масоном». Поскольку при вступлении дается клятва не разглашать ничего, то, хотя никаких специальных секретов он за шесть лет пребывания в масонах не узнал, тем не менее — из этикета — сообщит не о том, что было, а о том, чего не было. «Я чувствую даже обязанным,— поясняет свою позицию автор воспоминаний,— написать о том, чего не было, так как я хочу развеять некоторые легенды, которые прочно утвердились в довольно широких кругах. Я знаю, что не смогу убедить тех, которые не могут жить без веры в различные мистические оккультные силы, но я надеюсь, что хотя бы некоторые поверят в мои заявления».

После этой преамбулы Оболенский приступает к реализации своего обещания. «В русском масонстве,— подчеркивает автор,— я занимал достаточно влиятельную позицию: я был председателем одной из петербургских лож; регулярно избирался делегатом региональных и всероссийских съездов; на всероссийских съездах я три года подряд избирался одним из трех выборщиков Высшего совета, по первому требованию которых председатель ложи должен сообщить имена всех масонов; в течение двух лет я был членом Петербургского регионального совета и его секретарем, в качестве которого я был в контакте со всеми петербургскими ложами; наконец, в течение трех лет я был членом Высшего совета, который управлял всем русским масонством. Я пишу все это, чтобы было ясно, что в определенный период (с 1913 до конца 1916 г.) я был полностью информирован о всем, что происходило в глубинах русского масонства, и могу заявить с полной компетентностью как о том, что имело место, так и о том, чего не было».

Важность этого решительного заявления для историка совершенно очевидна. Перед нами свидетельство человека, который действительно все знал о русском масонстве в самый разгар его деятельности. В субъективной честности мемуариста в данном случае тоже нет никаких оснований для сомнений — в этом убеждает и его намерение не нарушать данную им клятву, хотя, как он сам признает, никаких роковых тайн у масонов не было.

Задавшись целью сообщить только то, чего не было, автор, конечно, не может ее реализовать, не сказав ряд существенных вещей и о том, что было. Так, из приведенного отрывка мы узнали, что масонская организация носила всероссийский характер, что она строилась по определенному организационному принципу (ложи, регионы, Высший совет), имела руководство, построенное по иерархическому принципу, делегировала своих представителей на регулярные региональные и всероссийские конгрессы, имела сеть лож (в частности, в Петербурге была не одна ложа, а несколько), и, наконец, расцвет ее деятельности падает на период, начиная по крайней мере с 1913 г.

Первым своим долгом Оболенский счел необходимым объявить несостоятельными две самые расхожие догмы черносотенных писаний о том, что заправляли масонами большевики и евреи. «Прежде всего, — пишет он, — я хочу опровергнуть весьма распространенное мнение о связях большевиков с масонами. В течение моих шести лет в масонстве только один партийный большевик был членом ложи, и он к тому же был так мало известен, что его имя не осталось у меня в памяти». Как мы помним, Кускова утверждала, что она знала двух «виднейших» большевиков, которые были масонами. «Преобладающее влияние евреев в масонстве, — продолжает Оболенский, — считается не вызывающим сомнений. Было даже принято называть масонство жидомасонством. Я не знаю, насколько многочисленны евреи в масонских ложах других стран. Но среди русских масонов периода перед революцией было мало евреев, хотя двери масонских лож были, конечно, открыты перед ними».

Оболенский не только констатирует последнее обстоятельство, но и пытается его объяснить. «Я объясняю это себе тем фактом, что русское масонство рекрутировало прежде всего значительных людей, известных в различных кругах русской прогрессивной общественности. Наиболее выдающиеся евреи, однако, были очень неравномерно распределены среди этих групп. Они имели преимущественное влияние в социалистическом секторе русской интеллигенции, особенно среди социал-демократов — меньшевиков и большевиков. А эти политические течения относились негативно ко всем формам союза с буржуазной демократией, включая масонство». Кроме упомянутого большевика, среди масонов были меньшевики, но также немного. «Вот в основном почему, как я полагаю, было мало евреев в русском масонстве. В частности, насколько я помню, не было ни одного еврея в Высшем совете, в течение моего трехлетнего пребывания в нем. Таким образом, не могло быть и речи о руководящем влиянии евреев».

Указание Оболенского о том, что масоны стремились вербовать новых членов прежде всего среди «значительных людей», начиная от либералов и кончая революционерами, следует признать очень важным. Из него автоматически вытекает, что людей правого толка, начиная с октябристов, в организации не было, общеполитический уклон ее был явно либеральный.

Последнее обстоятельство неизбежно ставит вопрос о Милюкове, и Оболенский не уклоняется от ответа на него. «В правых кругах, как в России, так и в эмиграции, — пишет он, — никто не сомневался, что П.Н. Милюков принадлежал к масонам, и они были склонны приписывать его влияние в русской политической жизни его жидомасонским связям. Без всякого сомнения, масоны не раз прилагали усилия, чтобы включить этого выдающегося человека в свою организацию, но все эти усилия он самым решительным образом отвергал. Он не только не участвовал в русском масонском движении, но занимал по отношению к нему отрицательную позицию». Из этого еще раз следует, что Милюков был прекрасно осведомлен о существовании масонской организации.

В заключение Оболенский переходит к главному вопросу, вокруг которого шаманствовали черносотенцы в эмиграции, — к их обвинению, что революцию в России подготовили и совершили именно масоны. Автор воспоминаний отвергает этот тезис самым решительным образом. «Совершенно неверно утверждение, что революция в России была подготовлена масонами. Среди масонов были, конечно, люди, которые желали революции и вели революционную пропаганду, но среди них было и много противников (революции.— А.А.). Большинство, к которому принадлежал и я, во всяком случае отвергало революцию в военное время. Таким образом, масонство как целое не могло содействовать революции. Но, может быть, — идет он далее, — масоны использовали революцию для той или другой своей цели, пусть даже они не вызвали ее? На этот вопрос также следует ответить отрицательно».

Большинство, к которому принадлежал Оболенский, могло быть только одно — либерально-кадетское. А кадеты, как известно, прилагали поистине неимоверные усилия, чтобы не допустить революции, мотивируя это тем, что во время переправы не перепрягают лошадей, т. е. революция во время войны приведет к катастрофе. Таким образом, задача масонской организации «в целом», как пишет Оболенский, была таже, что и у кадетов, и у «Прогрессивного блока»,— не допустить революции, и значит, обратная тому, что ей инкриминировали обличители жидомасонства.