Кавалер по найму - Telly

Присев в кресло, я обвел взглядом картину разгрома, потом, уперевшись ладонью в столик, поднялся — при этом керамическое полотно едва заметно покачнулось. Должно быть, цементирующая основа рассохлась, и прочная ее сцепка с окантовочной медью слегка расшаталась.

Я вернулся в прихожую, осмотрел замок входной двери и покосился на Бэмби, которая, кажется, начала приходить в себя, — во всяком случае, обморочная бледность схлынула с ее лица, а в глазах появилось осмысленное выражение.

— Ключи от дома только у тебя? — спросил я.

— Ну да! Хотя...

Она осеклась на полуслове, медленным, плывущим взглядом обвела разруху вокруг, подняла глаза к китайскому плафону и некоторое время что-то обдумывала. Потом, будто встряхнувшись, решительно вскочила на ноги и, ухватив меня за руку, повлекла вон из дома.

Уже и то неплохо, что мне удалось — пока мы ждали лифта — уговорить ее отдать мне ключ.

Заперев квартиру, я вернулся как раз в тот момент, когда двери лифта со скрежетом расползлись в стороны и Бэмби, облегченно выдохнув, ринулась в полумрак кабины.

В темноте ночи я почувствовал себя в родной стихии — вздохнул свободно, ощутив прилив свежих сил. Бессонная собака, протяжно голосившая в овраге, наверное, уже выплакала свое горе и умолкла. В небе висела полная луна, матовый водянистый свет которой, пробиваясь сквозь ветошь бледной облачности, казался размытой лункой, протопленной чьим-то дыханием в темном, слоистом бархате неба.

Сутулый кузов нашего "жука", припаркованного сбоку от детской площадки, слабо поблескивал в темноте.

В двух шагах от нас по затоптанному газону стремительным прочерком бесшумно мелькнул какой-то маленький зверек.

— Что это было? — вздрогнула Бэмби.

— Кошка.

— Как ты смог увидеть?

Я пожал плечами: зрение филина, как известно, обладает поразительной остротой, ему хватает освещенности всего в пару миллионных долей люкса, чтобы увидеть притаившуюся в траве неподвижную мышь.

— Здорово, вот бы мне так! — отозвалась она.

Она подалась ко мне, и я ощутил мягкое тепло ее дыхания.

— Мне страшно. Те, кто ворвался ко мне...

— Ну, — я погладил ее по волосам, — смелее. Кто же они?

— Во-первых, кто-то все время названивал последнюю неделю. Мужчина. Говорил гадости. Сальности всякие... И еще говорил, что мне придется... — Она вновь смешалась, но потом решилась: — Хреново придется. А когда я спросила "почему?" — он ответил как-то странно.

— Что именно?

— Сказал: "Спроси у своего дружка". А потом этот случай с моей машиной... Три дня назад. Я здесь паркуюсь, во дворе. Вон там, сбоку от "ракушек". Видишь, там дорога выворачивает из двора? Она немного под уклон идет... Ну я села с утра в тачку, поехала и на повороте, естественно, немного притормозила. А педаль провалилась в пол. И я тюкнулась передком в фонарный столб. Слава богу, скорости не было. В автосервисе мне сказали, что подпилены тормозные шланги... Ой, ну ладно. Не хочу этого вспоминать. Поехали отсюда. Куда мы путь держим? — спросила она, вертя на пальце автомобильные ключи.

— Нет. Оставим твой подарок здесь, от греха подальше. — Я огляделся: — Где тут можно поймать ночного извозчика?

До Полянки нас подбросил хозяин "Нивы", коротавший время в ожидании клиентов за разглядыванием порнографического журнала. На его глянцевой обложке широким циркулем раскинула ноги блондинка с глазами куклы и тонким ртом мегеры, съехавшим набок в вульгарной улыбке. Шофер нисколько не смущался своего занятия, и, пока мы усаживались в салон — сначала я сзади, потом Бэмби спереди, — продолжал пытливым взглядом исследовать ту заветную область между ее ног, что была бесстыдно выставлена на обозрение.

— М-да... — неопределенно протянула Бэмби, метнув быстрый взгляд на глянцевый лист, и вдруг напряглась, вжавшись в спинку кресла.

По лицу ее пробежала тень, губы напряженно сомкнулись, и, забеспокоившись, я поспешил отвлечь ее:

— Да брось ты, эти картинки — образец дурного вкуса, а вообще, вполне в духе времени.

Рассуждая на эту тему, мы сошлись на том, что именно животное начало и есть начало всех начал:

— Вначале было тело...

— И тело было Бог, — находчиво вставил водитель, проворачивая ключ в замке зажигания.

Подавшись вперед, я с интересом глянул на извозчика — столь глубокие познания в канонических текстах у ночных шоферюг встречаются нечасто..

— Я давно по ночам работаю, — пояснил он. — Всякого повидал.

Пока одышливо похрипывающий, изношенный двигатель не наладил ровное дыхание, шофер продолжал разглядывать журнал и собрался было перевернуть страничку. Однако Бэмби в порыве внезапного гневливого чувства вырвала журнал из рук водителя и метнула его в открытое окошко.

— Да я, собственно, ничего такого... — изумленно отозвался извозчик, извинительно разведя руки в стороны. — Этот журнал пассажир забыл.

Мы тронулись. И спустя полчаса прибыли на место.

— Простите меня, ладно? — примирительно дотронулась до плеча шофера Бэмби, открывая дверцу, когда мы въехали во дворик моего дома. — Ну за журнал...

— Да ну... — улыбнулся шофер. — Чего там...

Вошли в квартиру. Я наблюдал за тем, как Бэмби настороженно осваивала новое для себя пространство... Как шумно втягивала носом воздух, будто сортируя запахи незнакомого дома.

Дурашливо хихикнув, она приложила к плечам выданную мною в качестве банного халата рубашку, потом юркнула за дверь, оставив меня около поспевающего чайника.

Должно быть, я вздремнул за кухонным столом и не услышал, как она возникла на пороге кухни и замерла, привалившись плечом к дверному косяку. Она неясно улыбнулась, медленно разведя в стороны полы рубашки. А я, бросив короткий взгляд на ее свежее, дышащее живой силой оленье тело, вдруг остро предощутил завтрашнее чувство мутной печали, что неминуемо навалится на нас ранним утром, когда мы проснемся в моей обширной постели и не будем знать, о чем говорить.

Предчувствие оказалось верным лишь отчасти — в том, что касалось печали, — необходимость же спросонья подыскивать какие-то слова отпала сама собой, потому что рука, пошарив сквозь утреннюю дрему по жесткому ложу, повисла в пустоте. Сев в кровати, я повертел головой, прислушиваясь, — в доме было пусто. На кухне я нашел записку, рассеянно пробежал ее глазами:

"Спасибо за все. Ты в самом деле хороший. Не ищи меня — это пустое занятие.

Что-то еще хотела тебе сказать... Ах да. Вчера ты говорил что-то про моего мужа и dolce vita. Так вот, dolce vita мне по душе, а что касается мужа — ты, видимо, меня с кем-то спутал.

Нет у меня никакого мужа.

Целую, пока".

Фраза насчет мужа была подчеркнута жирной чертой.

Рядом валялся мой мобильник. Я забыл его выключить, питание было почти на нуле. Я машинально, как делал всякий раз по утрам, позвонил в сервисную службу и озадаченно присвистнул. Похоже, утром Бэмби звонила с моего телефона, причем говорила долго. Во всяком случае, счет мой увеличился на три доллара.

Сунув руку в карман брюк в поисках зажигалки, я нащупал связку ключей от ее дома — забыл их вернуть.

— Нет. У меня. Никакого. Мужа, — произнес я, глядя в пыльное стекло окна, в котором туманно отразилось помятое после сна лицо, шевелящее губами: — Интересно, кто же тогда Марьяна?

От этих мыслей меня отвлек телефонный звонок. Если это Лис с предложением опять составить какой-нибудь клиентке компанию, то придется вежливо отказаться: я нуждался в коротком отдыхе от дольче вита.

— Да! — резко произнес я.

— Сегодня тринадцатое, — послышался в трубке голос.

— М-м-м, Паша... — Я смягчил тон. — Да, тринадцатое. Извини, я забыл. Такая жизнь.

— М-да, ты опять забыл, — с досадой произнес Паша Михонцев. — Сегодня наш день.

— Да, наш.

Когда-то в этот день мы с Пашей вышли за ворота части. И с тех пор каждый год встречаемся. Я всякий раз забываю, и Паша мне напоминает; Он человек порядка. Если, конечно, можно назвать порядком то броуновское движение, которое в нашем городе принято считать движением автомобильным и за правилами которого Паша следит по долгу службы — служит он в головном офисе автоинспекции, что находится в сером доме на Садовом кольце, рядом с Театром кукол.

— Ну и какой у нас план? — спросил я. — Встретимся, немного посидим в какой-нибудь кафешке и выпьем пива?

— Увы, я не могу сегодня. Давай перенесем.

Я вдруг припомнил события прошлой ночи: паркинг рядом с клубом, белый микроавтобус, стайка ночных бабочек, впархивавших в салон.

— Паша, ты мог бы оказать мне услугу?

— Если ты попросишь устроить тебе липовые права, отмазать за езду в пьяном виде или снабдить проблесковым маячком, то я — пас.

— Да нет, ничего такого. Я ведь знаю, что ты у нас последний герой.

Я живо представил себе, как его голубые глаза на мгновение похолодели — так всегда бывало, когда кто-то покушался на его веру в торжество добра и справедливости. Помнится, когда-то в прошлой жизни, посиживая в каптерке в ожидании заветного дембельского дня, мы с ним не раз об этом говорили... Он искренне полагал, что человек человеку друг, товарищ и брат, а вовсе не волк. Что вор должен сидеть в тюрьме. Что быть бедным, но честным — достойно. Ну и так далее. Я так не считал, потому мне было проще жить. А ему, кажется, не очень — тем более на его службе.