Молодой маг Хедин - Ник Перумов

Нет, о Владыке Асгарда по-прежнему помнили. Хотя нельзя сказать, что Молодые Боги как-то особенно яро старались «стереть саму память о нём». Правда, храмы и святилища оказались разрушены, но чего-то подобного Хрофт и ожидал. Победители всегда старались выбить основу, знамя, вокруг чего смогли бы собраться побеждённые. Уничтожения этого Отец Дружин не застал, но, думал он, оно, пожалуй, и к лучшему.

Частенько новые храмы Молодых Богов возводились на старых фундаментах, там, где высились скромные и суровые святилища владык Асгарда.

Так и здесь. Под слоем углей и золы, под землёй прятались дикие камни, на которых некогда высился посвящённый ему, Одину, столп. Отец Дружин тяжело усмехнулся. Что ж, эту чашу ему предстоит испить до дна, но тем слаще будет месть.

Он оглянулся. Село казалось зажиточным – вернее, когда-то оно и впрямь было зажиточным. Высокие бревенчатые срубы, есть в два этажа; но сейчас всё покосившееся, просевшие крыши, повалившиеся овины, многие дома угрюмо пялятся пустыми глазницами чёрных окон, ничем не закрытых. И едва ли над половиной труб поднимается дым.

Последние бедствия, разруха и голод, не миновали и этих мест.

И, наверное, у селян лопнуло терпение.

Последнее время гнев и отчаяние прорывались всё чаще и чаще. Всё чаще попадались Старому Хрофту истерзанные тела в жёлтых одеждах – жрецов Ямерта не защитило ничто.

И бог О́дин с мрачной тоской думал, отчего же владыка солнечного света медлит, отчего не спешит на помощь своим адептам, почему не пошлёт хотя бы те полки, что имелись у него в изобилии на Боргильдовом поле?

Неизвестность тяготила сильнее всего, высасывала силы. Иногда становилось совершенно нестерпимо, когда больше всего хочется вцепиться врагу в глотку, забыв о собственной жизни. Чего ждали Молодые Боги? Их слуги не вмешивались, ну или почти не вмешивались. Где-то раздавали зерно и солонину из храмовых запасов, но и там голодные, получив долю, отходили, мрачно и дико глядя на сытых, лоснящихся жрецов. Слов благодарности почти не звучало.

Но нигде, нигде ещё никто не дерзнул покуситься на сам храм, на само святилище. Жрецов, случалось, убивали и прежде, но по причинам обычным, вполне понятным – разбойников занимали кошели, а не месть.

Старый Хрофт стоял у края пепелища, ветер слабо шевелил тонкие лепестки золы.

Началось, стучало в висках, хотя он сам ещё не мог поверить, что и впрямь – началось то, чего он разом и ждал, и страшился.

Не зная, на что решиться, медленно прошёл по селению, остановился у первых попавшихся ворот, громко постучал.

Ответили не сразу. Заливались злым лаем псы, отрабатывая хозяйский хлеб; Отец Дружин чувствовал на себе злые, недоверчивые взгляды, но стоял спокойно, как всегда.

– Добрые люди! – громко воззвал он. – Я просто странник и хотел лишь спросить, что здесь случилось? Я не обременю вас просьбами ни о пропитании, ни о ночлеге.

Скрипнула дверь. К воротам медленно, бочком, выбрался крепкий и широкоплечий – гному впору – бородатый мужичок, с доброй секирой в руках.

– Чаво те? Чаво шумишь, колготишься?

– И тебе привет, радушный хозяин, – сверкнул единственный глаз Старого Хрофта. – Надеялся проведать, что тут приключилось, ничего больше.

– И хлеба клянчить не станешь? – недоверчиво воззрился мужичок. О Старом Хрофте он, скорее всего, никогда ничего не слышал, приняв за обычного странника, пусть и не слишком обычного вида. – Нету у нас хлеба! Сами с голоду пухнем, на лебеде сидим…

– Ничего клянчить не стану, напротив, своим поделюсь, – Отец Дружин полез в суму, извлёк внушительного вида ковригу. – Твоя. За правдивый рассказ.

Мужичок аж икнул, увидев хлеб.

– Ну, слухай, коль так… Замятня у нас вышла со жрецами, чаво уж там таить. Прошёл слух, што зерно они прячут, не делятся, мол, плохо мы Ямерта ихнего славили.

– А вы плохо славили?

Мужичок пожал плечами, но глаза его как-то хитровато потупились.

– А хто ж яво знае… Шоб словес не тратить много, так скажу: подступили мы, значить, ко храму со слезами да покорствованиями, мол, поможите, чем можете, детишки мрут, сами еле ноги таскаем, скоро некому в этот храм ваш ходить станет…

– И что же жрецы? Отказали?

Бородатая физиономия сконфуженно поморщилась.

– Да не так, шоб сразу… Мол, мало у нас зерна, в другие храмы отправляли, хде оно ещё хужее… Ага, так мы им и поверили! Сами всё и сожрали, точно грю! Ыщщо рекли, дескать, послано ужо за помощью, ждите, придёт обоз с хлебом, за морем якобы куплено… Мы к ним, когда ж придёт-то? Не перемрём-то все к тому сроку? А они – того не ведаем, мы люди маленькие, давайте вот все вместе пресветлого Ямерта молить, шоб пособил, значить… Ну, тут у нас ретивое-то и взыграло… Поучили мы их малёха, поучили да переборщили слегонца. Хлипкие они оказались, жрецы-то, с полусотни дрынов по спинам-то и померли, болезные. Тут-то у народа и того, всё и помутилось. Чаво уж теперь терять-то, самое жуткое уж сделано… так хоть погуляем напоследок. Перетрясли мы храмину-то ихнюю, сверху донизу перетряхнули, малёха хлеба нашли, поделили, всё честь честью, по едокам. Потом подпалили. Гулять так гулять!

– Славно погуляли, – Старый Хрофт оглянулся на пепелище, слабо точившее тонкие струйки дыма.

– Угу, славно, – подтвердил мужичок. – Веселуха была, чаво уж там… Вот теперь сидим, гадаем, шо дальше-то будет…

– Что будет, – мрачно сказал Отец Дружин, глядя прямо в глаза мужичку, – то будет, что надо вам отсюда убираться всем, пока не поздно.

– Кудысь это убираться? – не понял хозяин. – Мы отсюда – никуда! Земля тут наша, дома, скотина вся, обзаведение… Не-ет, дурней нема. Пересидим, авось пронесёт, как всегда проносило. Голодухи-то и так случались, да проходили, бесконечных не бывает, это всякому знамо.

Старый Хрофт промолчал. Не убедить, не поверит. Да и как ему поверить-то? Где тот Ямерт, где те боги? Там, далеко, за небом, а может, и ещё дальше.

Но… Страх служил ему верно. Словно старый преданный пёс, он поднимал тревогу, когда, казалось бы, ничто ничему не угрожает.

– Сотворят тут землю пусту, – проговорил Старый Хрофт.

– Ась? Чавось?

– Ничавось, – отвернулся Отец Дружин. – Беги отсюда, говорю тебе, дурачина. Детей в охапку и беги. Куда глаза глядят. Проклято это место.

– А ты не каркай! – взъерошился мужичок. – Место ему тут проклятое, вишь, чаво удумал!..

Старый Хрофт, не отвечая, повернулся спиной к нахохленному и что-то гневно бурчащему хозяину. Пошёл прочь, обратно к руинам святилища.

Голыми руками размёл легкий пепел. Хорошо жгли местные мужички, спалили всё, даже головней не осталось, только зола.

Вот и почерневшие старые камни, покрытые копотью, но под нею – высеченные навечно руны. Древние руны, времён Асгарда.

Не обращая внимания на вздымающиеся облачка пепла, Старый Хрофт переходил от камня к камню, касаясь каждой из рун, проводя пальцами по её извивам: знаки спят, но вложенная когда-то в них сила не ушла до конца.

Но что дальше? Буря собирается, она уже совсем рядом, хотя небо чисто по-прежнему, и нет никаких признаков, что…

Стой, бог О́дин. Признаки есть, просто ты боишься признаться в них даже самому себе.

Похоже, новые хозяева сущего решили не размениваться по мелочам.

Он медленно поклонился рунам. Они сделали всё, что смогли, предупредили и предостерегли. Оставалось только воспользоваться этим предостережением.

Возле умерших окончательно руин делать было нечего. Отец Дружин решительно зашагал обратно к домам, глядя перед собой невидящими глазами и вслушиваясь, вслушиваясь, до боли напрягая слух – и страшась того, что тщился услышать.

Это начиналось словно низкий, басовитый звук, родившийся и умерший где-то в заокраинном далёке, но для Отца Дружин это вновь открывались врата миров, вновь шли те, кому предстояло сражаться за Ямерта и его родню.

Старый Хрофт полуприкрыл глаза. Да, всё точно. Прошедшие Боргильдову битву тут ошибиться не могут. Приближались слуги Молодых Богов, приближались во множестве… и приближались сами хозяева Хьёрварда. Хьёрварда и всего сущего.

Почему здесь? Почему именно сюда, на эту несчастную деревеньку оказался обращён их гневный взор? Отец Богов не знал. Быть может, они следили за ним? Быть может, он сам навлёк на здешних поселян эту злую судьбу?

Рука сама потянулась к левому боку, где всегда висел меч, – однако встретила лишь пустоту. Крепкий дубовый посох – вот и всё твоё оружие сейчас, Отец Дружин.

Сам он оставался стоять, как стоял, на перекрёстке двух дорог, проходивших через селение, там, где получилось нечто вроде маленькой торговой площади и где по-прежнему зазывно ухмылялся громила с пенящейся пивной кружкой на облупившейся вывеске постоялого двора.

Осеннее небо быстро темнело, облака поднимались от горизонта прямо вверх, словно занавес. Кто-то закричал, крик подхватили, он катился от двора ко двору, от дома к дому, словно морская волна. Хлопнула дверь, другая, взвыл пёс, протяжно замычала корова. Всхлипнув, мимо Старого Хрофта пробежала женщина в поношенной юбке и наспех накинутом кожушке, волоча за руку мальчугана лет четырёх и прижимая к себе совсем ещё крохотную девчушку.