Сыновья - Юрий Градинаров

– Помогай тебе Бог, Александр Киприянович, в опасной дороге. Чтобы лодка не прохудилась, чтобы собаки не заскулили, чтобы штормы обошли стороной!

– Будем надеяться! С верху придём на буксире! Недельки через две увидимся! – выдавил он из себя и, не оглядываясь, пошёл к лодке. В душе злился на свой норов: книг начитался, а проститься с девушкой душевно не смог.

Елизавета не уходила с берега, пока лодка не скрылась с глаз. Александр сидел на банке и смотрел в бинокль на девицу, прощально машущую рукой. Собаки резво бежали у самой кромки, таща на бечеве лёгкую лодку.

Степан Петрович сидел на руле, ловко обходя прибрежные мели.

– Я думаю, зимой с обозом сходить в Енисейск, оформить на себя право на ведение торга до твоего совершеннолетия, – сказал он. – Проверить взаиморасчёты в Енисейском и Томском общественных банках. Не хочу, чтобы отцово дело ты начинал с нуля. Сейчас наметим, где строить лабазы, рыбоделы, мерзлотники. На будущее лето доставим из Енисейска строевой лес, тесины на балаганы для рыбацких артелей. Пожалуй, Степан Варфоломеевич со своими плотниками возьмётся за эту работу. Кое-где налагодят хороминки, а где новые построят. Дадим наказ Сидельникову лодки проверить на плавучесть. С бочками разобраться. Пора новые заказывать для засолки рыбы. Вернёмся в Дудинское, соберём людей да покумекаем, как быстрее развернуть торг, рыбалку на Потаповском участке. И последнее: надо сверить лабазы! Пётр Михайлович пять лет после смерти отца складирует товары там, где хранятся провизия, порох, свинец, посуда, завезённая нашими приказчиками. Может, он уже запустил это в торг без нашего ведома? Приказчики молчат, а мы в неведении. Хоть и грех так думать о дяде, но ухо с ним надо держать востро.

– Я согласен со всем, что вы сказали. У меня по спине страх пробежал. Какая работа нам предстоит! На неё уйдёт не менее лет пяти. А может, и боле. Отладить и зимний, и летний торги, обеспечить тунгусов охотничьим и рыбацким снаряжением. А артельщиков – и подавно. Без Сидельникова, Дмитрия Сотникова, Степана Буторина не осилим эту тяжесть. А в Енисейск и Томск поедете втроём на закупку товаров. Доставлять их сюда будем на баржах парохода Алексея Баландина. Пусть дороже, но надёжнее. Не хочу с дядей Петром вязаться. Потому договор на тысяча восемьсот восемьдесят второй год заключите с Баландиным.

Шли левым берегом Енисея. Прошли обезлюдивший станок Фокино. Погонщик дал собакам роздых. Они попили в реке и, тяжело дыша, легли на песок.

– Видишь, справа. Это река Фокина. Она доходит почти до Норильских гор. Там есть, саженей по четыреста длиной, два волока до озера. Запомни, может, когда-нибудь этот путь сгодится, – показал Степан Петрович. – Авось доберёшься до отцовых уголька да меди.

– Об меди пока не думаю, а за уголёк лет через десяток возьмусь. Видите, сколько в низовье пароходов идёт. А каждый в угольке нуждается. Да и иноземцы теперь путь пронюхали! Наверное, надо нам на рудник сторожа определить. Подумайте, Степан Петрович! Можно семью направить. Барак, дрова, уголь – там есть.

– Добре! Подберу человека! – ответил Юрлов.

– Жалованьем не обижу! – пообещал Александр Киприянович.

Погонщик сошёл с лодки, поправил упряжь, щёлкнул бичом. Собаки встали.

– Отдохнули чуток, вперёд, в путь-дорожку!

Он столкнул лодку на воду, перемахнул через борт и, усевшись на банку, свистнул:

– Ну, родные, пошли!

Глава 2

Енисей сковало двадцать пятого октября. Сковало тихо без штормов и беснующихся волн. Северная осень резко перешла в зиму. Даже чайки не ожидали такого быстрого ледостава. Они сидели на берегу реки и удивлённо смотрели, как вчерашняя вода, в которой резвились, выхватывая из неё рыбу, застыла темноватой твердью, тускло блестевшей в лучах подслеповатого солнца. Река среди белесой тундры казалась мрачной безлюдной дорогой, идущей в неизвестность.

Пётр Михайлович Сотников и Иван Никитич Даурский, на средства которых на днях завершили постройку колокольни Дудинской Введенской церкви, по-хозяйски заложив руки за спину, вертелись у новой звонницы, крутили головами, задирали вверх, отходили от здания, любуясь работой енисейских консисторских плотников. Церковь стала величественнее, с двумя золочёными куполами и семью мал-мала меньше колоколами. Довольно потирали руки, что завершили ещё одно богоугодное дело. Решили проверить: как смотрится их детище с берега Енисея, со стороны Старой Дудинки. Ходили с места на место, любовались храмом и от восхищения причмокивали.

– Откуда ни глянь: везде величавой кажется! – горделиво сказал Пётр Михайлович. – Теперь никто не укорит меня, что мой дом закрыл с берега церковь. Всё по уму! Колокольня видна ото всюду.

– Не за зря мы деньгами помогли консистории! – сказал Иван Никитич. – Колокольня на славу! А колокола! Семь каких красавцев отлили алтайцы. Стратоник Игнатьевич сказал, что каждый колокол со своим тоном. Теперь колокольня, что фисгармония.

– Даже в Енисейске не каждый храм имеет семь колоколов. В лучшем случае – три. Мы кое-кому нос утёрли. Туруханск перещеголяли даже. Сейчас проверим глас Божий! – сказал купец. – А ну-ка, пальни из ружья, Иван Никитич! Пусть дёрнет за языки псаломщик. Псаломщик уже на звоннице. Руку поднял, сигнала ждёт.

Даурский выстрелил в воздух. И ещё не развеялся пороховой дым, как донесся колокольный перезвон. Ефремов по очереди ударял в каждый колокол, проверяя тон, а Пётр Михайлович с Иваном Никитичем – силу.

– Чуешь, какой звон чистый, а сила! Будто не за три версты от церкви стоим, а рядом. Думаю, в безветренную погоду и до Опечека долетит.

Они шли к Дудинскому. Скрипел снег. Мороз щекотал носы.

– Ветерок забирает дюжее мороза! Надо с отцом Александром назначить день богослужения, колокольню освятить, угостить прихожан чаем из самоваров, – сказал церковный староста Иван Даурский, младший брат Егора, ходившего с экспедицией Лопатина.

Прихожане избрали его церковным старостой сразу после убийства Митрофана Туркина. Он был уже неслуживым казаком, получал полный пенсион и не обременён семейными заботами. Охотился, рыбачил не корысти ради, а для себя и жены Матрёны. А до этого воевал в Крымской кампании, затем одиннадцать лет прослужил вахтёром затундринских магазинов в низовье Енисея. Рассудительный, готовый понять человека, отзывчивый на беду, авторитетный среди государственных крестьян и инородцев, Иван Никитич исходил на оленьих и собачьих упряжках Хатангскую, Авамскую и Хантайскую тундры, скопил деньжат, женил сына и выдал замуж дочь в Туруханске, а сам из Дудинского переселился в Мало-Дудинское с неразлучной Матрёной. Деньгами помог сыну и дочери, часть себе оставил, чтобы не бедствовать и жить независимым. Иногда «на погоду» ломило суставы, напоминало о былых аргишах по стылой тундре. Но Иван Никитич всегда был бравым казаком и нередко, превозмогая боль, садился на собачью упряжку и ездил в Дудинское по делам церкви. Он дорожил доверием прихожан и своим тщанием доказывал, что заслужил такую честь не зря.