Не имей десять рублей - Евгений Носов

Фомич отвернул полу кожушка, достал кошелек и принялся пересчитывать наличность.

- Значит, так... Сразу откладываем на обратную дорогу полтора рубля. Это, так сказать, энзе. Этого мы не трогаем. А остальное можем употребить. Так, два рубля... Вот он еще рублишко... И мелочи у нас... Пятнадцать да пятнадцать... Да тут медью... ага, двадцать две копейки... Ах ты черт! Маленько не дотянули до коленчатой. У тебя сколько там есть?

- Да пустяки...- Федор Андреевич тоже достал кошелек и, сгорая от неловкости, высыпал Фомичу на ладонь все его содержимое вместе с квартирным ключом.

- Во! Три рубля восемьдесят три копейки! - подытожил Фомич.- Вышли из положения.

На входной двери магазинчика оказался замок. Но по тому как ветром валило с крыши клока-стый дым, было ясно, что внутри есть какая-то живая душа. Фомич с зажатыми в кулаке деньгами обежал магазин и постучал в дверь черного входа. Сперва долго никто не откликался, но, когда Фомич побарабанил еще, внутри железно заскрежетал засов, и в чуть приоткрывшуюся дверь выглянула старуха.

- Закрыто, закрыто! - запричитала она.

- А то вынесла б,- попросил Фомич.

- Сказано, нету продавца.

- А ты денежки положи, а бутылочку возьми.

- Я неграмотная,- отрезала старуха.- И потом - это дело с десяти. Аль Указа не знаешь?

- Так ведь без сдачи, кудрявая! - не отступался Фомич.

- Сам ты кудрявый. Давай уж...

Старуха забрала деньги, придирчиво пересчитала, высыпала в карман передника и притвори-ла за собой дверь. Вскоре она снова высунулась и протянула сначала бутылку, а потом и стакан.

- Тут нельзя, возле двери,- сказала она строго.- За тару идите. И посуду не закидывайте, на ящик поставьте.

- А говоришь, неграмотная! - засмеялся Фомич, отстраняя стакан.- Да ты тут, видать, целую академию прошла.

- Ладно, проваливай! - озлилась старуха.- Шляются тут. Им как людям...

- Ох, и кудрявая!

Старуха хлопнула дверью, а Фомич, все еще усмехаясь и покачивая головой, спрятал бутылку в рюкзак, затянул завязку и уже по дороге объявил:

- Это, понимаешь, сегодня у меня день рождения. Аккурат шестьдесят пять на спидометре намотало. Так что выпьем с тобой по маленькой. Один бы я не стал ее брать, один я не хочу. Ника-кого удовольствия. Вот и дома иной раз в шкафчике стоит - и месяц стоит и другой, не-е, даже не понюхаю. Так бабка на растирку и изведет, на свой радикулит. Вот ежели с кем да за разговорчи-ком... Ну а сегодня вроде бы полагается, да и за знакомство тоже не грех. Это хорошо, что ты в Подьячее не поехал. Это ты правильно сделал. Вдвоем оно веселее. Поймаем не поймаем, так хоть поговорим.

Федор Андреевич конфузливо промолчал.

За деревней пошел рослый сосняк. Ветер отступил вверх, шумел теперь макушками, и было далеко слышно, как в гулкой пустоте короткими очередями строчили дятлы. Фомич все крутил головой, посматривал по стволам, выглядывал дятлов, а то и отбегал куда-то в сторону.

Еще когда сошли с автобуса, Фомич как-то сразу переключился на "ты" и теперь во всем назойливо и неприятно опекал, а главное, расходовал дорогое утреннее время по-пустому: то остановится над ворошком лосиного навоза, то принесет откуда-то промерзших, громыхающих маслят.

- Это и есть Шутово! - пояснял Фомич, присев на корточки перед рюкзаком и запихивая мерзлые грибы в полотняную сумочку.- Я сюда лет двадцать хожу. Привольные места.

Федор Андреевич, когда минули подворье лесника, и сам стал припоминать, что вроде бы тоже бывал здесь когда-то. Тогда тоже были и сосняк, и лесная сторожка. Потом уже по заливной низине, по берегу должны начаться густые ракиты, такая чащоба, хмель, ежевика. Еще тогда лосенок выскочил, прямо к ихней стоянке.

Помнится, они приехали уже под вечер, успели только разбить палатки, поставить перемет, и сразу стемнело. Им тогда повезло: не прошло и полчаса, как зазвонил колокольчик, все наперегон-ки кинулись к воде и где-то на втором или третьем крюке выволокли отменного сома, килограм-мов на десять, а то и побольше. На радостях начали плясать вокруг него. Зинченко, замначальника Сельхозснаба, колотил в кастрюльку, изображал шамана. А сом тоже подпрыгивал, косил хвостом траву, задевал по ногам. Потом его забили монтировкой, и женщины принялись стряпать уху. Шо-фера вытащили из багажника ковер, направили на него фары обеих машин, и все сели... Заводила сельхозснаб, с ним только свяжись, ночью мотался еще куда-то, а тут это чертово пиво... В общем, проснулись кто где, забыли и про палатки. Федор Андреевич очнулся на ковре рядом с опрокину-той кастрюлей. Головы - хоть отруби, все искусаны комарами. Зинченкова баба закатила сельхозснабу скандал, будто у него вчера что-то там было с заезжей филармоничкой, которую прихватил с собой на рыбалку главреж филармонии, та - в слезы, хотела уже уходить пешком, и тут как раз - лось! Сначала все опешили, а потом разглядели, что это всего лишь годовалый лосе-нок. Перепугавшиеся было женщины обрадованно завопили: "Ой, какой хорошенький! Поймайте, поймайте, мы ему яблок дадим!" И все кинулись ловить. Федор Андреевич, правда, не бегал, было не до лося, а все остальные вскочили. Федор Андреевич кричал им тогда, мол, бросьте, что за блажь - гоняться по кустам за зверем. Да где там! Шофера вытащили из багажника бредень. Свист, крик, хохот. А лосенок, видно, хромый был, волочил заднюю ногу. Заметался он между палатками, туда, сюда кругом люди, да и сиганул с обрыва в воду. Федор Андреевич видел со своего ковра, как зверь, выставив торчком уши, поплыл на ту сторону.. А там тоже кто-то ночевал с палатками, весь вечер дрынькала гитара, те услыхали шум, выскочили в трусах на песок, давай тоже кричать на лося, махать руками, кидать палками. Лосенок опять повернул к лесному берегу, но, увидев шоферов с бреднем, поплыл вдоль по реке. Народ за ним. С этого берега шумят, и с того машут. Погнали его куда-то за поворот, а после шофера возвращаются, разводят руками: утонул. Плыл-плыл, окунулся и больше не вынырнул. Женщины накинулись на шоферов, стали ругать: мол, разве так можно, ну, пошутили, позабавились немножко, зачем же было так далеко гнаться? Так кто ж его знал, что он утонет, недоумевали шоферы. Это все те, пижоны, виноваты. Чего они ему не давали выйти на тот берег? Пришлось спешно сворачиваться и переезжать в другое место... А вот где они тогда были, Федор Андреевич теперь уже и не помнит... Шутово... Шутово... Вроде бы в Шутово...

- Сейчас лес пробежим, и - вот оно! - возбужденно выкрикивал Фомич, хотя кричать в гулком бору никакой нужды не было.- Бабка моя ругается, куда, говорит, тебя из дому несет, сыны приедут, а ты завеешься? Так сыны, говорю, надвечер обещались, чего ж мне целый день сидеть? Съезжу, пока ноги бегают, отведу душу по первому ледку, да аккурат к сынам и вернусь пятичасовым. Понимаешь, бабка пирог затеилась печь. Петр с Анастасией, Василий со своей Нон-кой подъедут. Да так, кое-кто: соседи, старые дружки. Слыхал, может, Лямин Павел Степанович? Директор птицесовхоза в Туровском районе?

- Нет, не слыхал,- сказал Федор Андреевич.

- На той неделе в нашей газете про него было. Целых два столбца. Так это мой старший, Павел.

- Нет, не знаю,- повторил Федор Андреевич, и было заметно, как Фомич огорчился оттого, что не знают про его Павла, про которого напечатали два столбца. Но огорчение его было мимо-летным, и он тут же весело засмеялся, оповестил:

- Не-е! Это еще не все! У меня их пятеро. Павел, считай, под рукой живет. От Туровки два часа на машине. Сядут с женой и приедут, машина своя. А Васятка, у него возле вокзала квартира, компрессорщиком на товарной станции. Остальные - от тех только телеграммок жди, те далеко! Я, когда на пенсию вышел, время объявилось свободное, целый год дома не был, все по своим путешествовал. Знаешь, как резиновый шар, почуял, что никакая нитка меня теперь не держит и - фьють, улетел! Сперва думал к одному только Алешке съездить, в Сызрань, тут недалеко. Поехал по весне, только-только снег стаял, да и прогостевал полтора месяца. Он меня то на Куйбышевскую ГЭС, то в Тольятти, ну а мне интересно: такие дела раскочегарили, ого-о! Дак и сама Волга - тоже занятно. После наших-то скудных мест. Парохода, баржи, танкера. Ночью огни, как на проспекте. И сам чуть свет с удочкой бежишь на плоты, чехонька берет исправно, никак не отвяжешься, заразное это дело. День по дню, глядь - уж и июнь вот он!

Ну, побыл у Алексея, что ж, думаю, раз из дому стронулся, давай заодно и Зинаиду проведаю. Махнул в Барнаул, понимаешь. Да еще от Барнаула триста верст в сторону, Зинаида там агроно-мом. Степя, степя, крепко живут. Пробыл у нее месяц. Ну а там, прикидываю, и до Валерки оста-лось всего ничего.

Одолжил у Зинаиды на дорогу, прилетаю в Магадан - Валерки нет, в рейс ушел аж под Аляску, под американские воды. Жена - первый раз свиделись, он ее там, в Магадане, брал,- Ольга, значит, говорит мне, дескать Леры до снега не будет, самый сезон, путина по-ихнему. Ну что ж, берусь за шапку, извините, раз не попал вовремя, полечу обратно. А она ни в какую: остань-тесь и останьтесь. В кой-то раз приехали да не повидаться с Лерой это она его так зовет,- обидится. Не пустила, и все! Хорошая такая женщина, врачом в интернате. Вот, говорит, вам отдельная комната, а вот ключи от Лериной моторки, а он скоро должен воротиться, август на дворе.