Мой Ванька - Алексей Лухминский

– Ладно… Пошли, – со вздохом выдавливает он.

Снова пробираемся между могил, но теперь к выходу. Ванька идёт впереди. Очередной раз обращаю внимание на его одежду. Чахлая курточка, драные джинсы и такие же драные кроссовки… На себя, значит, ничего не заработал… Опять накатывает волна жалости: теперь, кроме меня, у него действительно никого нет, и я за него в ответе!

В машине он сначала молча смотрит вперёд, а потом поворачивается ко мне.

– Саш… Поехали на ту квартиру. Я там так давно не был…

– Конечно!

Входим. Тягостное запустение… Видны следы торопливых сборов…

– Эта комната… была моей, – грустно объясняет Ванька, открывая дверь.

– Так она и сейчас твоя!

– Ты не понимаешь…

И я понимаю, что действительно не понимаю, а он опускается в кресло и закрывает глаза. Ясно, что ему надо побыть одному.

– Вань… Давай я схожу в магазин. Помянуть надо.

– Угу, – мычит, не открывая глаз. – Можно я здесь посижу?

– Конечно! Я один. Дай ключи.

Когда возвращаюсь с продуктами и выпивкой, меня оглушает звучащая в квартире музыка. Прохожу на кухню, ставлю мешок и заглядываю в комнату к Ваньке. Он продолжает сидеть с закрытыми глазами, слегка подаваясь навстречу звукам из колонок. Только скорбная гримаса застыла на губах. Понимаю, что мешать не надо. Потерплю…

Иду на кухню снова. Начинаю разбирать мешок.

А музыка такая, какой я никогда в своей жизни не слышал. Против моей воли она начинает вползать в сознание, вытесняя оттуда всё другое, к ней не относящееся. Я уже слушаю её! Этот безудержный трагизм, выражаемый и голосами певцов, и хором, и оркестром плющит мне мозги! Но мне от этого не оторваться! Я хочу, чтобы это продолжалось! Как под огромной тяжестью, опускаюсь на кухонный табурет. Ловлю себя на том, что моё тело даже резонирует в такт этим звукам… будто я сам часть оркестра или хора. Это и невыносимо, и, как раньше говорили, упоительно. Нащупываю в кармане пачку сигарет, трясу пепел в какое-то блюдце… А музыка выносит мне мой бедный мозг. Вот и слёзы потекли… Сигарета промокла…

Под затылком твердеет стенка. В блюдце окурки… Не могу себя заставить встать и открыть окно. Такое впечатление, что сейчас любое движение будет предательством этой великой музыки…

– Саш… Ты что? – Ванька прижимает мою голову мокрым лицом к животу. – Саш… Не надо… Ну не надо, Сашенька…

Встаю и обнимаю его. Теперь мои слёзы текут на его сухое лицо.

– Что это было? – спрашиваю шёпотом.

– Это реквием Верди. Я очень люблю музыку. Опять же спасибо бабушке…

– Это… – пытаюсь подобрать слова, а они не подбираются. – Это жуткая, прекрасная и какая-то… выворачивающая музыка. Она меня раздавила…

– Саш… Тебе надо выпить. Я не мог предположить, что на тебя так подействует. – он открывает бутылку и наливает понемногу в два стакана. – Помянем?

– Да… Пусть ей земля будет пухом…

От водки становится легче. Зажёвываем купленной нарезкой прямо из обёртки.

– Нам придётся остаться здесь, – виновато говорю я. – Я ведь пьяный…

– Знаешь, я даже хотел тебя об этом попросить…

Спим, прижавшись друг к другу, на старой кровати в Ванькиной комнате. Ванька так в меня вцепился! А может, наоборот – надо мне за него цепляться?

Ходим по торговому центру. Я рад: могу наконец Ваньку одеть. Хватит ему старьё носить! Купили джинсы и ботинки. Оказывается, раньше всю зиму в кроссовках ходил.

– Сашка, ты на мне разоришься, – шипит он мне на ухо, когда мы заворачиваем к зимним курткам.

– Это не твоё дело! Давай меряй!

Куртка вроде неплохая, и сидит на нём хорошо.

– Тепло-то как! – бормочет Ванька, блаженно улыбаясь. – Балдею…

– Вот и балдей, – удовлетворённо говорю я. – Ещё свитерок тебе сообразим.

– Саш… У меня же есть свитер! Ещё бабушка вязала…

– Вот и храни его в память о ней, а ходить будешь в новом и тёплом.

На кухне обмываем покупки.

– Саш… Когда я выйду из финансового кризиса, я тоже буду о тебе заботиться, – это звучит по-детски и потому, забавно.

– Запомни! У нас нет финансового кризиса. Или ты забыл, что мы вместе?

– Да нет, не забыл… Но всё равно мне неудобно, что ты вот так…

– Неудобно гадить на потолке. Заладил… Вань, ты ко мне как относишься?

– Ну, Саш… Ты же сам знаешь… Но получается, что ты вкалываешь, а я какой-то трутень! Даже на работу ещё не устроился. На твоей шее сижу! Или не так?

– Так это или нет, узнает твоя шея, если я ещё что-то подобное услышу! Понял?

– Готов нести всю меру ответственности! – встаёт, подходит и подставляет шею.

– Иди ты!.. Не парься. Мне очень приятно о тебе заботиться. Может, это и эгоистично, но я сегодня получил огромное удовольствие, тебя одевая.

– А я когда-то мечтал, что ты получишь удовольствие, меня раздевая, – Ванька ржёт и тут же всё-таки получает от меня по шее. – Дяденька, не надо! Больше не буду!

– То-то же!

– Сашка… Хочешь честно? Я так счастлив! Ты мне дал всё: и дом, и семью… – он делает паузу и задумчиво произносит: – И такое обалденное тепло!..

– Вот и отогревайся.

– Я отогреюсь… Обязательно! Ты пойми… После всего… Я, наверное, только сейчас начинаю что-то понимать в наших отношениях и боюсь до тебя недотянуть. Ведь что я видел в своей жизни? Бабушку, которая многому научила, но своим пуританским воспитанием сделала из меня… кисейную барышню. Школьных приятелей, которых я, мальчик-отличник, сторонился. Моего любовника, к которому привязался, а он меня просто использовал. Армейских сослуживцев… Это были грубые и циничные парни. Кроме одного, пожалуй… Сутенёра… Клиентов… Это были… просто страшные люди!

– Вань… У тебя в армии кто-то был? – неожиданно для себя спрашиваю я.

– Да… Был. Тебе врать я не могу и не буду. Он из старослужащих… Тоже гей. Раскусил он меня сразу. Мне тогда было так тошно и страшно, что я к нему потянулся. Даже влюблённость какая-то возникла… Это было около двух месяцев. Потом всё прошло. И знаешь, может быть, если бы не эти отношения с ним, я не пошёл бы к тебе сразу после похорон. Мне вдруг стало ясно, что есть настоящее, а есть что-то искусственное, от безысходности привнесённое… Вот так, Саша… Видишь теперь, какое я говно?

Он сидит на корточках около меня и грустно смотрит снизу вверх.

– Успокойся! Это всё твои тараканы, – и уже привычно треплю его вихры. – Мы вместе, и это самое главное. Поверь, мне совершенно неважно, что там у тебя было. Главное, что есть сейчас. И запомни: я уверен, что ты никакой не гей и тем более не говно.

Мы сидим на кухне и ужинаем. В последнее время готовит в основном Ванька, говоря, что мою стряпню есть невозможно.

Сегодня у него странный вид. Вижу, что его что-то гнетёт.

– Что у тебя случилось? – задаю я осторожный вопрос.

– Саш… Я хочу тебе сказать… – начинает он, делает паузу, и вдруг: – В общем, я уезжаю… – Видя мое лицо – а я догадываюсь, что сейчас на нём, – кладёт свою руку на мою и грустно смотрит мне в глаза. – Саш… Я уезжаю не от тебя. Я устроился на работу… на север. Долго искал приличный заработок, но мне всё время предлагали то дворника, то грузчика… В общем, еду в Булун… Это на Крайнем Севере. Посёлок городского типа. Там есть порт, военная часть и бывший военный аэродром. Даже не совсем в Булун… На метеостанцию. Там, говорят, недалеко от него. На полгода. Кочегаром, ну и разнорабочим. Не отговаривай меня, пожалуйста. Я уже всё решил.

– Ты… выдержишь? – тихо спрашиваю я, понимая бесполезность отговоров.

– Обязан выдержать! Иначе я как человек никогда не состоюсь. Ты согласен?

Согласен ли? Всё, что он говорит, – истинная правда. Я сам в своё время решал такую же задачу – с целью состояться. Правда, состоялся или нет, пока не знаю.

– Мне будет трудно без тебя, – и вздыхаю, не ответив на его вопрос.

– Мне тоже будет трудно без тебя. Но я должен…

– Не представляю, как теперь буду в этой квартире снова находиться один…

– Сашка! Пойми, я должен научиться обходиться в жизни без подпорки!

Сижу словно в оцепенении. А что мне говорить? Парень поступает, как настоящий мужик. Мой маленький Ванька… Девятнадцать лет…

– Ну что ты молчишь? – не выдерживает он. – Обругай меня хотя бы!

Встаю, подхожу к нему, обнимаю его и прижимаюсь щекой к его макушке.

– Я буду тебя ждать… – тихо говорю я. – Очень буду ждать…

– Я тоже… буду очень ждать нашей встречи… Прости меня.

Ванька уехал. Точнее, улетел. Уже две недели не нахожу себе места. Думаю о нём… Как он там? Торчу на работе до посинения каждый день.

– Сашка! Привет! – звучит долгожданный голос из трубки телефона.

– Ванюха! Здравствуй, дорогой мой! Ну как ты?

– Да ничего. Работа нормальная. Я буду тебе каждые две недели звонить по воскресеньям. Чаще в сам Булун не выбраться – работа! Знаешь… Я по тебе очень скучаю…

– Вань… Я тоже… очень скучаю, – и мой голос дрожит.