Я дрался на Ил-2. Книга Вторая - Артем Драбкин

Пестеров Евгений Павлович

(интервью Артема Драбкина)

— Я родился в 1922 году в городе Ижевске, на Урале. Мы, мальчишки, были заражены идеей стать летчиками. Когда я окончил 9 классов, многие из нас подали заявление в аэроклуб, но, к сожалению, не все прошли. Не удалось пройти и мне, потому что левый глаз у меня оказался 0,8. Но я не потерял надежды стать авиатором и подал заявление в Московское техническое училище Гражданского воздушного флота, которое в то время находилось в городе Тушино Московской области. Я приехал в Москву в августе 1940 года, сдал вступительные экзамены, прошел медицинскую и мандатные комиссии и был принят в это училище курсантом на отделение электротехники. Пока не начались занятия, я поехал в Парк культуры имени Горького. В то время там находилась парашютная вышка, и я решил прыгнуть. Забрался на парашютную вышку, подошел к краю. Сверху люди кажутся маленькими, страшно. Шагнул, и, когда открылся парашют, стало так приятно! Я видел стоявшую, задрав голову, толпу внизу — там были и мои приятели по сдаче экзаменов в училище. А 1 сентября началась учеба в училище. К февралю 1941 года мы прошли общеобразовательную и специальную программы. В феврале 1941 года училище было преобразовано в военную авиационную школу авиамехаников. На западе уже шла Вторая мировая война, Германия приближалась к границам Советского Союза…

— В чем заключалась реорганизация?

— Реорганизация заключалась в том, что мы, во-первых, был гражданские люди — ГВФ, а стали военными. Значит, приняли присягу. Присягу мы принимали в Красногорском военкомате. Нам дали военную форму, а раньше была гражданская, гэвээфовская. Конечно, строгая дисциплина везде, строгий распорядок. И по территории училища, а тем более вне училища стали ходить только строем.

22 июня 1941 года, в воскресенье, мы, курсанты, собирались в увольнение в Москву, чистили сапоги, одежду, брились. В это время по радио нам объявили, что Германия вероломно нарушила договор о ненападении и напала на Советский Союз. Через несколько минут начался стихийный митинг. На митинге многие из выступающих просились на фронт. Но нам начальник училища генерал-майор авиации Соколов-Соколенок сказал: «Ребята, когда вы будете нужны, тогда мы вас направим на фронт». Начались интенсивные занятия, учеба стала более напряженной.

— Какую Вы изучали материальную часть?

— И-16, И-15бис, И-153, СБ, Р-5. Двигатели, планер. Более того, на территории нашего училища находились экспонаты, в том числе «Юнкерс-52», «Сталь-3», цельнометаллический самолет конструкции Туполева, моноплан с верхним расположением крыла. Ну и другие самолеты были в качестве экспонатов и учебных пособий. И что интересно, перекрытие щелей, которые нам приказали выкопать, сделали, отстыковав плоскости от «Юнкерса». Еще смеялись, что от бомб «Юнкерса» мы спасаемся под крылом «Юнкерса». Во время бомбежек стали выделять наряд на патрулирование улиц и важных объектов. Мы боролись с «зажигалками», следили, чтобы везде соблюдалась светомаскировка, чтобы не было праздношатающихся людей. Короче говоря, патрулировали в городе Москве и Тушино.

— Из Вас готовили механиков широкого профиля?

— Я был механиком по авиационному электрооборудованию, это более узкая специальность. Мы стали учиться по 10–12 часов в день, без выходных, и ускоренный курс окончили 31 июля. 1 августа 1941 года меня в группе выпускников этой школы из 6 человек направили на Ленинградский фронт. Попали мы в 428-й истребительный полк, который дислоцировался на аэродроме Гатчина — старинном аэродроме, который был еще до Октябрьской революции. Но, к сожалению, полк не успел сформироваться полностью, когда фашисты, прорвав оборонительные сооружения под Лугой, подошли к самой Гатчине. Под Ленинградом оказалось очень много наших поврежденных самолетов, — и тогда собрали несколько бригад, и приказом Военного совета Ленинградского фронта были организованы ремонтные авиационные базы. Нас направили в город Ленинград во 2-ю ремонтную авиационную базу, которая находилась на территории авиационного завода № 47. Этот завод был крупным, у него было свое летное поле, и там мы ремонтировали наши поврежденные самолеты. Мне пришлось в основном ремонтировать истребители. На бомбардировщиках я работал мало.

— С точки зрения электрооборудования, что выходило из строя, что приходилось больше всего ремонтировать?

— Приходилось менять кабельную сеть, электрооборудование, аккумуляторы, генераторы и другие бортовые приборы, мы делали пробную зарядку аккумуляторов, пробные пуски генераторов и наладку этого оборудования на самолете. Территория завода обстреливалась дальнобойными артиллерийскими орудиями противника. Ведь враг подошел уже к Пулковским высотам, а наш завод находился в пределах видимости. У нас были, конечно, потери — и среди военных, и среди гражданских, — рабочих завода. Очень печально, что среди погибших были женщины. Когда обстрел и бомбежки усилились (это было примерно в конце сентября 1941 года), нас перебросили на территорию авиационного завода № 21. Находился он на северо-востоке Ленинграда. Там мы продолжили ремонтировать самолеты. В конце октября, когда уже нечего было ремонтировать, когда оставались буквально считаные экземпляры наших действующих самолетов, нас, авиационных механиков, техников, инженеров, собрали под крыло 439-го истребительного авиационного полка и направили на станцию Ладожское Озеро. Мы ждали погрузки на корабли Ладожской военной флотилии, чтобы плыть на Большую землю, но перед нами две баржи с эвакуированными из Ленинграда стариками и детьми были потоплены фашистской авиацией, и нас задержали до тех пор, пока не испортится погода в этом районе. И вот в конце октября — начале ноября нас погрузили на канонерскую лодку «Норе» из состава Ладожской военной флотилии, и мы поплыли на противоположный берег озера. Был шторм, корабль бросало, как щепку. Наш состав в основном был технический, все лежали на палубе, чтобы удержаться при этой штормовой погоде. Моряки ходили между нами и смеялись: «Эх, вы, летчики, даже морской качки не выдерживаете!» Многие были в плачевном состоянии — рвало страшно! Ну, наконец, мы доплыли до Новой Ладоги, нас выгрузили и на машинах довезли до железнодорожной станции. Оттуда поездом поехали в город Череповец. Там нас переформировали и в январе 1942 года направили на Карельский фронт.

На Карельский фронт я прибыл в начале февраля. Попал я под Мурманск, в 147-й истребительный полк, на аэродром Мурмаши. Полк защищал Мурманск. Фашисты бомбили Мурманск так нещадно, что он горел и день и ночь. Громады фашистских бомбардировщиков летели на Мурманск эшелонами. Наш истребительный полк был вооружен истребителями И-16, американскими истребителями «Томагавк» и «Киттихаук». И вот на этих самолетах наши летчики делали чудеса. Они, невзирая на численное преимущество противника, отражали атаки фашистских самолетов и очень часто вступали в бой, когда у фашистов было большое преимущество. Многие шли на таран, когда заканчивались боеприпасы. Летчик нашего полка старший лейтенант Алексей Хлобыстов совершил 3 тарана в воздушном бою: в том числе 2 тарана в одном воздушном бою. Капитан Поздняков, командир эскадрильи, тоже сделал таран. За мужество и стойкость, которые проявил наш полк, в марте 1942 года ему было присвоено звание Гвардейский: он стал 20-м гвардейским истребительным полком.