Красная кокарда - Стэнли Джон Уаймен

Ожидания мои не оправдались: вместо маркизы посередине экипажа восседала маленькая мадемуазель Дениза. После всего случившегося ранее я должен был ограничиться поклоном, не произнося ни слова. Но я заметил, как лакеи оскалили зубы – вероятно, обращение со мной маркизы сделалось предметом их пересудов. Тотчас бледное лицо Денизы вспыхнуло, и я инстинктивно остановил лошадь. Перед мадемуазель сидели спиной к упряжке две служанки, уставившиеся на меня с самым глупым видом.

– Мадемуазель! – воскликнул я.

– Монсеньер, – машинально ответила она.

В сущности было сказано все, что было допустимо в данной ситуации. Оставалось только раскланяться и ехать дальше. Но что-то заставило забыть меня о правилах этикета, и я спросил:

– Вы изволите ехать в Сент-Алэ?

Ее губы зашевелились, но ответа я не расслышал. Вместо нее ответила – и довольно грубо – одна из ее служанок:

– Предположим, да.

– А сама маркиза де Сент-Алэ?

– Маркиза по делам осталась в Кагоре с сыном, – тем же тоном отвечала прислуга.

Теперь уже наверное мне следовало ехать, но вид девушки, еще недавно бывшей моей невестой, заставил меня высказать все же опасения, которые были у меня в голове.

– Мадемуазель, – порывисто сказал я, не обращая внимания на служанок. – Если вам угодно выслушать мой совет – не ездите туда.

– Вот как! – вскричали дерзко обе служанки, покачивая головами.

Маленькая маркиза молчала некоторое время.

– Почему же? – вдруг спросила она. Любопытство, видимо, пересилило в ней робость.

– Потому что, – почтительно начал я, – состояние округи таково, что… Я опасаюсь, что вы не изволите знать…

– Что же? – застенчиво переспросила она.

– Что в Сент-Алэ есть много недовольных…

– В Сент-Алэ?

– То есть, я хотел сказать, в его окрестностях, – неловко поправился я. – По моему мнению, было бы лучше, – продолжал я в смущении, – если бы вы вернулись назад.

– Чтобы составить вам компанию, вероятно, – хихикнув, проговорила одна из служанок.

Мадемуазель быстро взглянула на мою оскорбительницу и, вспыхнув, неожиданно громко приказала:

– Трогай!

Выглядел я довольно глупо, но мне не хотелось отпускать ее одну.

– Тысячу извинений, мадемуазель… – заговорил было я.

– Трогай! – крикнула она опять тоном, недопускающим никаких возражений. Дерзкая служанка громко повторила приказание. Экипаж тронулся, и я остался на дороге один все с тем же глупым видом.

Обсаженная тополями дорога, спускавшаяся вниз, подпрыгивающий на ухабах экипаж, насмешливые физиономии лакеев, обернувшихся ко мне и глазевших на меня сквозь пыль – все это я помню, как теперь.

Взбешенный на самого себя, я не мог не сознавать, что перешел границу дозволенного и заслужил такой отпор. Лицо Денизы де Сент-Алэ, полное удивления и презрения, не выходило у меня из памяти всю дорогу, и, вместо того, чтобы думать о комитете, я невольно думал о ней.

Очнулся от дум я лишь на половине дороги в Кагор. Тут я остановил лошадь. Возбуждение овладело мной и усилило мою нерешительность. Через полчаса я могу быть у маркиза Сент-Алэ и, что бы ни случилось, исполню свой долг и упрекнуть себя потом будет не в чем. Но можно вернуться домой и через те же полчаса быть в полной безопасности, не выиграв, однако, в собственном уважении к себе.

Поколебавшись так некоторое время, я все же двинулся вперед и через полчаса уже переезжал Валандрийский мост.

Высокомерие, с которым обращалась со мной маркиза, было еще свежо в моей памяти. Из гордости и самолюбия я раз десять хотел повернуть назад, но каждый раз передо мной мысленно являлись физиономии простолюдинов со злыми глазами, виденные мною в деревне. Ужасы, которые могли произойти прежде, чем подойдет помощь из Кагора, заставляли меня продолжать путь.

Переполненные народом улицы, несомненно, свидетельствовали о беспорядках. Вновь повсюду видны были группы людей, горячо обсуждавших что-то. В двух-трех местах ораторы стояли на стульях, окруженные толпой бездельников. Некоторые лавки были закрыты, перед булочными стояли стражники. Я заметил, что в руках прохожих было много газет. Мое появление вызвало удивление. Кое-кто поздоровался со мною, но большинство смотрело на меня молча. В двух местах раздались даже крики против меня.

Это рассердило было меня, но произошло нечто, заставившее забыть гнев. Кто-то сзади окликнул меня по имени. Оглянувшись, я увидел Гонто, спешившего за мной, насколько ему позволяла его хромота. По обыкновению, он опирался одной рукой на лакея, а в другой держал палку и табакерку.

– Вот уже несколько месяцев я не испытывал такого удовольствия, как от встречи с вами, – начал он с подкупающей сердечностью. – Вы превзошли всех нас, господин виконт. Вы хорошо проучили их, а знаете текст: «На небесах больше радости об одном раскаявшемся грешнике, чем…» Ха-ха-ха! Теперь мы опять с вами вместе.

– Позвольте, барон, – промолвил я в величайшем изумлении. – Я вас совершенно не понимаю!

– Не понимаете? А, вы думали, что мы не узнаем этого так скоро? – проговорил он, со значительным видом покачивая головой. – Мы хорошо осведомлены. Кампания началась, и не следует пренебрегать нашим информационным бюро. Этот мошенник Дюри все выболтал. Я слышал, вы прочли ему превосходную нотацию! Комитет! Скажите, что выдумали, негодяи! Если б вы присоединились к ним…

Он вдруг остановился. Какой-то человек, переходивший улицу, толкнул его. Старик, памятуя недавние события, вышел из себя и замахнулся на прохожего. Тот трусливо убежал.

Но барону было нелегко успокоиться.

– Бродяга! – кричал он вслед убежавшему дрожащим от гнева голосом. – Опять хотели сбить меня с ног. Погодите, мы поставим вас на место! Когда я был молод…

– Вы уверены в том, что нам удастся сдержать их? – спросил я Гонто, чтобы отвлечь его от этого инцидента, ибо около нас уже собралось несколько человек, бросавших злобные взгляды.

Старый барон все еще не мог овладеть собой.

– Вы увидите! – кричал он. – Вот, наконец, мы и у цели. Видите, на балконе сидит маркиза де Сент-Алэ со своими телохранителями? – добавил он, посылая воздушный поцелуй. – Поднимайтесь наверх, вы узнаете, что вас ждет, а я счастлив, что привел вас сюда.

Все происходящее казалось мне просто сном. Две недели назад меня с насмешками выгнали из этого дома, а теперь мне приветливо махали платками с балкона. На лестнице, где толпилось множество слуг и лакеев, меня встретили громом аплодисментов.

Всюду мне любезно предлагались табакерки, а блестящие взгляды из-за вееров по блеску могли равняться с зеркалами. В дверях меня встретил Луи. Навстречу мне вышла маркиза, словом, получился какой-то триумф, совершенно мне непонятный. Впоследствии я узнал, что отпор, данный мною Дюри по поводу комитета, был преувеличен чуть ли не в сотню раз. Люди. более благоразумные и рассудительные приветствовали в моем лице роялистскую реакцию[24], которой все ждали с первых же дней возникновения беспорядков.

Для того, чтобы заявить об истинной цели своего посещения, для того, чтобы объяснить, что хотя предложение депутации и было мной отвергнуто, я вовсе не собираюсь действовать, против нее – для всего этого требовалось такое мужество, каким я похвастаться не мог.

Обстоятельства, вызвавшие появление у меня депутации Дюри, намеки Бютона, наконец насилия, произведенные парижской толпой, – все это оказало на меня сильное впечатление, которое никак нельзя было назвать благоприятным. Подобно тысячам других людей, с нетерпением ожидавших реформ, я отступал перед ними, начиная понимать, к чему они могут привести. Въезжая в Кагор, я всего менее рассчитывал присоединиться к партии де Сент-Алэ. Но объясняться с ним теперь я счел невозможным.

Будучи молодым, опьяненным лестью, я стал игрушкой обстоятельств – слабый в том, в чем нужно было быть твердым, и упрямый там, где надо было уступить. К тому же мадемуазель Дениза не выходила у меня из головы.

– Немало случилось с тех пор, как я видела вас в последний раз, господин виконт, – с достоинством начала маркиза. – Извините меня. Слово женщины и меч мужчины не наносят оскорбления.

Я поклонился, краснея от удовольствия. И немудрено: после двухнедельного одиночества я вновь обретал огромное влияние среди этих людей, говоривших сдержанно и серьезно со мной.

– Король, – продолжала маркиза, всегда ставившая короля на первое место, – через неделю или две примет нужные меры. До сих пор он получал неверные сведения. Теперь этому будет положен конец. А пока мы должны вооружить наших слуг, подавить беспорядки и оказать сопротивление грабителям.

– А что делать с комитетом?

Она улыбнулась и по-дружески коснулась моего плеча выхоленными пальцами:

– Мы обойдемся с ним так же, как обошлись вы.

Вокруг нас шумела толпа красивых и нарядных мужчин и женщин. Но под этой блестящей внешностью скрывалась дряхлость и духовная пустота, порочность и равнодушие. Пудренные парики, мушки, шелк и бархат придавали старому, отжившему свое, режиму вид силы и достоинства. Хотя военных здесь было немного, но шпагу носили все и все умели действовать ею. Увы, не все понимали, что страшное на дуэли оружие не годится против толпы, вооруженной камнями и дубинами. Им казалось, что для восстановления в провинции порядка достаточно будет каких-нибудь трехсот всадников.