Безразличие - Евгений Константинович Стукалов

свою пушечность у его сердца. Как забилось сердце? Как смерть любит не грешить. Он кидает книгу, но не суть произведения. У него сейчас то же. «И немедленно напившись». Только не выпивкой в своей сути, а этим. Помните это?

Обычная дверь в его глазах словно сотня бариккад к заветной жизни. К заветному счастию. Просмотр в глазенок. Открывает.

Вы слышали, как кричат дети? Этот детородный писк боли и новой, безызбежной жизни. Свободы духа и смерти. Я слышал. Этот писк пленит в некую боль. Напоминает про рабство и недолговечность счастия. Этот писк простонала дверь. Он пронесся бесслышно, однако присутственно.

Неважен этот писк, важнее, что дальше. Она. Среднего роста девушка. Бледно- пышная. Облачная. Такая же страдающая и боящаяся всего. С черными волосами. С цветом космоса, вечности. И эта аура белого тепла. Дома. Никто не видит ее. Ее прекрасные хрупкие ноги, облачные и подушечно мягкие. Аж бери и засыпай. Ложись на них как к матери. Или бери и просто трогай их. Все же хотели трогать облака! Они будут невероятно горячи, хоть это и Луна. Солома просто сокращается в ночь. Не для соломы, не для лампочек красота и душа Луны. Не для них ее прелестные ноги и она. Для него.

Как она вцепилась в него. Будто смерть грозилась надругаться над ним и держала его в своих хоромах вечнящие века. Так крепко обнимают мертвецов или сердца. Она плакала. Он следовал ей. Руки в сцене моста пытаются защитить его от другого мира. От мира жестокого и тучинного. От этой неприличной косточки чужого. И шло время, катило свою лодку по водопадам и водовысям уверенно. Качественно и незаметно, как всегда. Но их постоянно игнорировала. Не вела их за собой. Давала эта лодочка им побыть так.

Вокруг них густая темень, справа спальня родителей, слева его комната, позади пустая и громовая боль, впереди и так понятно. А посередине они. Горят гротескной свечой. Горят как ни горел ни один Лондон. И не таят воском. Не это здесь важно. А что все меняется наверху этого моста из ихяйных рук. Люди, домыслы , догадки, слова, звуки, пищание, время. Это все восковое. Оно не выдерживает такого. Никто не выдержит.

Вот оно. Проходит ветерок по ним и диву дивится. А что делать? Пойду полетаю дальше. И они пошли в комнату. Сколько слов необходимо человеку, чтобы просто сказать о себе и своей боли? Безгранично. Им? Вечная нульность. Что звездой обведено – будет благом. Их слепки глаз. Мокрые слепки. Таящие в себе счастье. Эти слепки плавят друг другу. И смотрят и расплачиваются за свое счастье водой. Соленой и резиновой слезой. Лезут обниматься и уже понимают, что дальше сильнее. Сейчас может быть сильнее. Это уже идет дальше и клепанной походкой по ранненым в бое бойцам. Грехи! Как вы параллельны песку. – изламывает это. Над плоской ошибкой прошлого лежит ковер. На этом черством и ржавеющем ковре они улеглись.

Сложно. Уже отошли друг другских обниманий. Наблюдатели-глаза вновь соприкасаются. И снова лезут обниматься. Но сильнее. Жарко очень. Но окно далеко. Его открыть очень сложно. Да и нужно ли это в данный пролив? Что дальше идет скорбью? Жара или этот миг полной веры в свободу? Они выбрали. Этот было сложнее. Их чувство, их «иначе не может быть» говорило им, что так все и будет. Что ни слова не проронят. А ум говорил – болтать и не плакать.

Только плач от них и остался. Да еще и этот стан страстной силы. Силы выбивающей из ума любую гиперболу. Превышающую любою мель. Заедающее судна и полубогов. Эта сила самасебягниющая развертелась теплым и фортопианным запахом. Запахом счастья и веры в свободу. Сердце их уже дразнит, кратерки рта подвертывая и раскапывая рельсами дней. Дразнит – ой не хватает!

Конечно не хватит. Никогда не хватало. И не хватет. Этому безплоскоственному образцу жизни. Вот кратерки рта и накалились. Разгар этой бойни. Предапогей чувства и счастья. И веры в свободу. Что произошло с этими двумя спутниками друг друга? Столкновение. Столкновение краями ядер и магм. Темень как ногтем соскребло и все. Я не могу это описать. Весь этот резонанс мира. Всего вокруг. Какая революция мира! Ихни головы начали вымыливаться и немного плавится, но это мираж. Это лишь жар искажал водянистые порывы глаз. Еще долго, век, миг, гроб они держались так, целуясь. Вцепившись в свои жизни. У Луны были почти кровоточащие губы. А лицо словно сугробы. Страдальное, белобольное и крепколюбящее .Несколько тощее. Хрупкое как звездочка. Легко раскрошить – тяжело удержать. И льются слезы. Да что льются. Они-то льются, но до конца не доходят. Это война на истребление. Геноцид боли сейчас среди них. Слезы расплавляются острием их теплой секиры.

Их ощущение расстояния времени искажено до проруби. Тонет оно и не работает ввысь. И все так могло и закончится. Их тревогательная беседа о жизни, о любви, о сути. Все оно могло начаться лишь бы не это целование. Разгар этих чистых распылей. Он истреблял всех. Детей, взрослых, стариков, веру, Господа и домысел. Все. Не щадит этот угарный газ. Этот переливчато желтый смехогаз. Он был среди их, истощался от их душ. Все задохнулось. И время, и начало, и конец.

Вот прошел уже 6 час наблюдений, и они словно мертвецы. Все движется, бушует, страдает. Но не они. Они среди всего сущего и отсущего. Они отрубились от потока, от течения всего. Вот ветер начал покоится. Немедленно уставать. И полотна рек не разлетаются цельно. И деревья не судят. И все. Кроме них. Все покоится и спокоится. А они от всего этого. Не за гранию. Ближе. Просто видят иначе.

Вот струны ветра настроились по- весеннему. Все нарядилось в природу весеннюю. Рекинные полотна разгладились утюгами снов. И они. Они тоже стали по-весеннему. Спокоились на конец. На этот еле живущий, держащийся на секунде нитки своего пребывания на свете. Он лег спать. Он истощился. И Луна также. Она ушла бессвязно. Спотыкаясь и улыбаясь. Горюя печалью о нынешнем. А я горюю, что скоро может быть. Луна, бескосая, бледная, иссушенная от боли, чистая радостью. Она летит домой, на свой бывший дом. Теперь-то все понятно. Где и что у них что.

В крестовых поисках нашего, непрерывного и нетленплодящего (4 призыв)

Проще/ание Мальдорора – наш выбор был дальше, но у. Меня не было …

Сны!, ей снился я!

Что было здесь? Вчера было что? А