Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

— Э-э-э, сотник. Ты приглядишь за мальчиком. Я, знаешь ли, занят.

Сотник издал невнятное рычание. Кажется, сообразил Бал-Гаммаст, ему не понравилось возложенное поручение.

— Э-э-э, знаю. Но это очень смышленый мальчик. Рычание повторилось.

И тут эбих Лан Упрямец преобразился. Что-то в лице у него изменилось. И в позе. Впрочем, лицо, поза — куда ни шло. Но голос! Голос — как у другого человека. Спокойный, холодный, повелительный. Бал-Гаммас-ху захотелось поклониться. Хотя он с детства плохо умел кланяться.

— Сын мой сотник Пратт! Приказываю тебе неотлучно быть при мальчике. День и ночь. Сотню сдать Алангану. Отвечаешь головой.

— Да, отец мой эбих… — с удивительной членораздельностью ответил ему Пратт.

— Если захочет сражаться с мятежниками, позволишь ему. Дашь стрелять из лука и биться мечом. В копейную шеренгу не ставить — убьют. Если он получит хоть одну рану…

Эбих покачал головой. Не дай Творец, Бал-Гаммаста хотя бы оцарапают.

— Забирай! Каждый вечер — ко мне в шатер.

— Отец мой эбих…

— Что тебе?

— Отец мой эбих, за кого считать… м-м-м… его?

— За солдата. Так его отец велел. Все! Лан отвернулся к карте.

— Вот здесь.

— Что такое, Балле? — Слова эбиха помимо произнесенного вопроса содержали еще один, непроизнесенный: «Как, ты еще тут, малец?»

За спиной Бал-Гаммаста сотник тихо сообщил заднице собственной бабушки нечто исключительно важное.

— Вы встретитесь вот здесь, эбих Лан. — Палец Бал-Гаммаста уперся в точку на пергаменте, совершенно неотличимую ото всех прочих. — Кажется, там должны быть холм и дорога.

— Бред Балле. Впрочем, твой отец почему-то говорит то же самое…

Так Бал-Гаммаст познакомился с двумя медведями за один день.

Сотник проследил за тем, чтобы подопечный лег спать пораньше, и на следующий день поднял его ни свет ни заря. Велел снарядиться, как будто к бою, и сесть на коня. Бал-Гаммаст натянул дорогой доспех, специально сделанный по его мерке и несколько облегченный. Закинул за спину охотничий лук, нацепил бронзовый меч и нож. Впрочем, меч был не намного тяжелее ножа. Взял в руки короткое копье. Возложил на голову шлем с золотой насечкой. А ведь хорош. Гана загляделась бы на него. Бал-Гаммаст представил себе, как она ходила бы вокруг него. Словно бы не обращая внимания, будто бы разговаривая с подружкой, есть у нее отвратительная подружка… так вот, ходила бы вокруг, не рядом, а на расстоянии, но не очень далеко, и бросала такие взгляды, ну такие, словом, как будто ей совсем не интересно, а на самом деле очень даже интересно…

Сотник Пратт Медведь ходил вокруг него и бросал такие взгляды…

— Слезай и снимай все это говно. Бал-Гаммаст подчинился. Пока он возился с доспехом, Пратт ласково беседовал с каждым предметом его вооружения:

— Этим говном не прострелить даже задницу моей бабушки. А этим говном свиньи не заколоть. А в это говно хорошо блевать: золото не тускнеет, начищать не надо…

Потом позвал солдата из своих и миролюбиво сообщил ему:

— Ты, помет, пальцем деланный, будешь следить за моим онагром и его конем. Пусть будут сыты и чищены как надо. Иначе шкуру спущу. А если ты их огорчишь…

И сотник покачал головой совершенно так же, как эбих Лан прошлым вечером. Доходчиво, иными словами.

— Мой конь! — не то чтобы испугался, а скорее удивился Бал-Гаммаст.

— Цыц, салажонок. Возьми барахло в руки.

Повел его в обоз. Там отобрал все, чем так гордился Бал-Гаммаст, и выдал ему вместо этого тяжелое солдатское копье, круглый деревянный щит, обитый кожей, длинный меч и высокий лук, такой тугой, что с непривычки и не натянешь как следует. Взял еще два щита, старых, никуда не годных, зачем их только возят…

А вот зачем, оказывается. Сотник вкопал оба щита в землю — один поближе, другой поодаль. Может быть, даже слишком поодаль. Несуразно далеко.

— Ужин ты свой, салажонок, получишь. А может, и обед. Еще не знаю. А вот насчет завтрака сейчас поглядим. Давай-ка по ближней мишени… три стрелы. Давай!

…Тетива ударила по рукавице на левой ладони со звуком «таг!». Он едва сумел справиться с нею. «Таг!» Третья стрела все-таки застряла в щите. Бал-Гаммаст со значением посмотрел на сотника. Учили все-таки кое-чему. Не такой уж и новичок в военном деле. В его роду все мужчины имели талант к…

— Лучник из тебя, как из вола рыба… Теперь про завтрак. Я дам тебе его съесть, только если положишь в дальнюю мишень пять стрел из десяти. Начали.

«Таг!»

— Ветер! «Таг!»

— Ветер же, помет онагрий! «Таг!»

— Выше бери! «Таг!»

— Выше бери, и рука прямая! «Таг»

— Попал, что ли? Нет. «Таг!»

— Руку держи вот так… вот так, тебе говорят! «Таг!»

— Опять про ветер забыл. «Таг!»

— Что, пальцы отбил? Терпи.

«Таг!»

— Олух. «Таг!»

— Плавно отпускай, не дергай. А! Все равно. Ни одной. Еда тебе не положена.

И заставил его весь переход проделать не на коне, а пешком, в общем строю. Месяц аярт — неудобное время для походов. Вода стоит высоко, все низменные места затоплены, приходится искать обходные пути по холмам, насыпям и прочим возвышенностям, вертеться, месить грязь… Бал-Гаммаст не сказал Медведю ни слова. К вечеру его ноги оказались сбитыми в кашу…

Эбих Лан Упрямец оставил дела. Он ждал. Бал-Гаммаст постарался не заснуть и очень постарался запомнить как можно больше из того, чем делился с ним третий человек в армии и восьмой — в государстве…

— Воспитателя поменять не хочешь, Балле?

— Нет.

— Очень хорошо. Пратт — достойный, отважный и умный человек.

— Да, эбих.

…Сотник осмотрел ему ноги при свете костра.

— Ну, помет онагрий, нормально.

Попросил у кого-то сухого волобоя. Получил. Сначала сунул пучок дурно пахнущей травы Бал-Гаммасту Под нос и пояснил:

— Это говно мы называем волобоем. Волы от него болеют и дохнут.

Потом запихал траву себе в рот и долго пережевывал с видом человека, которому достался кусок нежнейшей телятины, да вот беда — сплошные мелкие косточки, так что приходится двигать челюстями с осторожным тщанием. Измельчил до кашицы и размазал по бал-гаммастовым ступням.

— На живот ложись, салажонок. Ну-ка.

Принялся мять ему икры, перебирать пальцами мышцы помельче, прошелся по всем косточкам. Для медведя у него были очень ловкие лапы. Он еще не успел окончить, а его подопечный уже спал.

О, Гана…

С утра пришлось отскребать беловатую корочку спермы от одежды.

Пратт подождал, сколько нужно. Молча. Все приглядывался к Бал-Гаммасту, ждал, как видно, когда тот схватится за руку или за ногу, когда, наконец завоет от сотни маленьких болей, угнездившихся в непривычном теле после вчерашнего перехода.