Память сердца - Александр Константинович Лаптев

Он выскочил из камеры, железная дверь громыхнула, лязгнули ключи. Тяжело бухая сапогами, начальник изолятора торопливо пошел к выходу.

Дело закрутилось.

Сергей присел на топчан, но долго отдыхать ему не пришлось: коридор вдруг наполнился топотом множества сапог. Опять забрякали ключи, заскрежетал замок, дверь распахнулась.

В камеру вошел начальник лагеря майор Федько – бывший вояка, фронтовик, отправленный на Колыму за пьяный дебош в ресторане. По натуре он был человек незлой, близко видел смерть на фронте, а попав на Колыму, все никак не мог привыкнуть к лагерным порядкам и к бессмысленной жестокости надзорсостава. В лагере сидели и бывшие фронтовики, такие же, как он, вояки, которым повезло чуть меньше, чем ему. А могло случиться, что кто-нибудь из них оказался бы на его месте, а Федько – в бараке и носил бы четырехзначный номер на шапке и на штанах. Жизнь – она по-всякому может повернуться. Это он понял еще на фронте.

Начальника сопровождали начальник КВЧ Качатурян и дежурный офицер Белов. Само собой, здесь же были начальник изолятора и дежурный надзиратель. Кто-то ещё топтался в коридоре – этих Сергей уже не мог разглядеть. Но, кажется, зря они все сюда пришли. Федько сориентировался быстро. Кинув два беглых взгляда на Сергея и на зарешеченное оконце, он распорядился:

– Ведите его ко мне в кабинет! – И первым вышел из камеры. За ним с неохотой потянулись остальные.

Подождав, когда все уберутся, начальник изолятора и надзиратель подступили к Сергею.

– Ну, заварил ты кашу! – проговорил начальник не то с угрозой, не то с восхищением. Обернулся к надзирателю и скомандовал, не очень ловко подражая майору Федько: – Давай, Калиниченко, веди его к начальнику лагеря, пусть он сам с ним разбирается. – И махнул рукой, словно обрубая концы.

Сергей почти год просидел в этом лагере, но в кабинет начальника попал впервые. Тот, в свою очередь, тоже ни разу не видел этого заключенного, который сразу вызвал в нем безотчетную симпатию. Нюхом бывалого человека он распознал в нем крепкую натуру. Еще он подумал, глядя на Сергея, что с таким парнем не задумываясь пошел бы в разведку, и Сергей не подвел бы, вытащил бы его, раненого, из вражеского тыла, если бы случилась такая беда. Он и сам не понимал, почему у него возникла такая уверенность. Но тем интереснее было дело. Он решил досконально разобраться в случившемся, а заодно понять, что тут у него под носом творится и что из себя представляют все эти люди – надзиратели, оперуполномоченные, конвойные? Почему они так ненавидят заключенных и проявляют столько рвения, пресекая малейшее неповиновение? И он все время помнил, что вся эта гвардия ни одного дня не была на фронте, не нюхала пороха, не кормила вшей в окопах, не драпала от фрицев в сорок первом и не брала Берлин четыре года спустя. А интересно, как бы они себя повели, если их кинуть в самое пекло? «Поджилки небось затряслись бы! – подумал он с удовольствием. – А вот у этого бы не затряслись!» – была вторая мысль, когда он перевел взгляд на Сергея, молча стоявшего перед ним.

– Ну что, дружок, – неожиданно для самого себя произнес Федько, – рассказывай, зачем ты себе рот зашил. Говори все как на духу. Обещаю разобраться по справедливости.

Сергей сдержанно кивнул, потом показал рукой на стол, где лежала бумага и карандаши. Про то, что начальник лагеря – мужик справедливый, – он уже знал. И все заключенные об этом знали.

Черт его знает, как об этом узнается. Каков бы ни был человек, где бы он ни находился, как бы ни скрывал свою суть, а окружающие назло ему и наперекор здравому смыслу – все про него знают и понимают, даже и такое, чего человек сам о себе не ведает. Человек проявляется в поступках, в своих делах – больших и малых. И что характерно: в малых проявляется отчетливее – честнее, если здесь уместно это слово. Вот из этой суммы мельчайших поступков и телодвижений и складывается безошибочное мнение о том или ином субъекте. Бывалого зэка обмануть невозможно. Наблюдательность – его оружие. Безошибочное чутье на людей – единственная защита от множества невзгод и опасностей, щедро рассыпанных на его таком опасном и непредсказуемом пути.

Федько вытащил из стопки несколько чистых листов и положил на стол, придвинул карандаш.

– Садись, пиши все как есть. Ничего не бойся.

Сергей шагнул к столу, сел на стул и пристроился писать.

За четыре года отсидки Сергей мало-помалу освоил грамоту и научился не только читать, но и довольно связно писать. От природы он был наблюдателен и смекалист. За считанные недели освоил профессии каменщика и печника, получил высокий пятый разряд и заслужил уважение бригадира и товарищей (это еще на материке). Грамота далась ему легко, и это никого не удивляло из тех, кто его близко знал. Если бы он смолоду учился, кто знает, каких высот смог бы достичь!

В объяснительной Сергей поведал о случившемся, а в самом конце сделал приписку, что расшивать рот не даст, пока в лагерь не приедет начальник Берлага. Еще он прибавил, что все изложенные факты могут подтвердить другие заключенные, которые видели, как его избивали надзиратели, и с чего все началось.

Когда он закончил, начальник взял листы и стал внимательно читать. Едва он закончил чтение, как в кабинет явился оперуполномоченный. Он был все так же подтянут и строг, но в лице его Сергей уловил признаки неуверенности. На начальника он глядел совсем не так, как на Сергея.

– Принес дело на этого кадра? – спросил начальник.

– Так точно!

– Давай.

Уполномоченный подал ему несколько скрепленных вместе листов.

Федько погрузился в чтение. Дочитав до конца, поднял взгляд на уполномоченного.

– Я не могу поверить, чтобы заключенный без причины набросился на надзирателя. Вот, прочтите, что пишет сам заключенный. Этому можно поверить больше. – И не дожидаясь ответа, добавил: – Вы эту волокиту бросьте! То же самое скажет начальник управления. Нам нужны рабочие, а не подследственные. Если уж наказывать заключенного, то за дело. Ну ты сам подумай, Гаврилов, его избивали семь человек. И все это видели. Что ж ты тут понаписал?

Лицо уполномоченного покрылось багровыми пятнами. Он произнес:

– Пусть уведут заключенного, а потом поговорим об этом.

– Хорошо.

Федько повернулся к двери.

– Фролов, уводи этого друга.

В кабинет шагнул надзиратель.

– Куда его?

– В камеру, куда ж еще!

– Есть! – козырнул надзиратель и, повернувшись к Сергею, скомандовал нарочито грубым голосом: – Быстро поднялся! Руки за спину. Следуй за мной!

Сергей поднялся. Бросил