Тайна музея восковых фигур - Алексей Коробицин

— Но для чего же? — спросил я, пораженный выводами Карригана.

— Очень просто — чтобы запутать следствие… — Карриган уронил свой блокнот и некоторое время пыхтел, пытаясь достать его из-под стола. — Ведь Губинер извлек немалую пользу из этого убийства.

— Как? Вы полагаете, что он замешан…

— В убийстве? Ну нет! — улыбнулся Карриган. — Мало ли кто наживется на этой шумихе: фирма по изготовлению сейфов, торговец готовым платьем, зубной врач, газеты… — Он смущенно замолчал, осекся. — Простите, я, конечно, не имел в виду… Я говорю о Губинере. Дела его идут неважно, и он очень заинтересован, чтобы следствие затянулось. Вы понимаете: чем больше будут шуметь газеты о таинственном убийстве в Музее восковых фигур, тем лучше для Губинера. Это же великолепная реклама! Вот почему следует относиться весьма осторожно к его показаниям. А о том, что Губинер не прочь соврать ради своего бизнеса, говорят даже те бумаги, которые он вам оставил. Смотрите…

Карриган взял лист машинописного текста и, сильно нажимая, провел пальцем по бумаге. Строки смазались. На пальце остался след от черной краски.

— Видите? Отпечатано не позже вчерашнего дня. Вероятно, бедняга всю ночь просидел за пишущей машинкой. А ведь говорил, что нашел этот материал случайно, копаясь в старых бумагах… Итак, подведем итоги. — Полицейский инспектор стал делать какие-то отметки в своей книжке. — Как обычно, мы здесь встречаемся с двумя группами людей. Первая — это люди, заинтересованные в быстрейшем раскрытии преступления. Сюда мы внесем вдову Монтеро и… и, пожалуй, больше никого! Кроме нас, полиции, конечно. Ко второй группе отнесем всех тех, кто заинтересован в том, чтобы затянуть процесс. Сюда войдут: Губинер, фирмы Бартон и Кэртис, зубной врач и подозреваемые — зазывала из аттракциона «Электрический стул» и неизвестная женщина, купившая последний билет, вероятно, его сообщница. — Карриган поднял голову. — Как видите, мистер Мак Алистер, полиция всегда встречается с двумя противоположными силами. Одна старается нам помочь, но сама по себе малочисленна и очень слаба. Другая, самая значительная, всегда действует против нас, мешая нам работать. Но это неизбежно и даже естественно: бизнес есть бизнес, и каждый стремится использовать любую шумиху для рекламы своего товара.

Слова Карригана потрясли меня. Полицейский инспектор был прав: бизнес есть бизнес… Все продается, и все покупается. И даже убийство человека можно превратить в звонкую монету! Кому он был нужен, этот мексиканец, кроме жены и детей? За свою жизнь он вряд ли заработал столько, сколько принесет его смерть Губинеру. Да и не только Губинеру, а и какому-то владельцу магазина готового платья. Фабриканту сейфов. Мистеру Рэндольфу Грейтс-младшему. Мне… Да, и мне, черт возьми! Разве не я должен был превратить правду об этом убийстве в ходовой товар для газеты «Дейли Глоб»? И мы, все мы будем обязаны своим успехом какому-то гнусному убийце. Значит, мы его сообщники. И Карриган прав — нам верить нельзя!

Впервые я полностью осознал всю чудовищность затеи Рэнда с пресловутым новым курсом газеты «Дейли Глоб», всю чудовищность этой затеи и… всю ее нелепость!

«Ну хорошо, Рэнд!.. — сказал я про себя. — Так тебе нужна правда? Чистая правда? Ладно! Ты получишь ее. Это будет первосортный товар…»

Меня смущало лишь одно: неужели придется очернить личность убитого подозрениями о том, что он был связан с преступным миром?

— Скажите, Карриган, — спросил я инспектора, — какая могла быть уверенность у преступника, что Монтеро согласится участвовать в ограблении музея? Кто мог толкнуть на это человека, которого все характеризуют как честного?

— Очень просто — кукла.

— Нет, вы это… серьезно?

— Конечно. Я имею в виду его воскового двойника. Видите ли, в первые годы работы эта кукла гарантировала ему постоянный заработок. Но шло время — Монтеро старел, а кукла нет. И каждый день она ему напоминала, что его счастье кончается. Он не мог спокойно относиться к своему будущему. А в таком состоянии, сами понимаете, все возможно…

Я не скоро обрел дар слова.

— Постойте, Карриган. Ведь то, о чем вы говорите, ужасно! Это же страшная человеческая трагедия!

— Да, конечно. Карригану не передалось мое волнение. — Только вряд ли эта трагедия имеет прямое отношение к убийству. То есть я не спорю — какое-то отношение имеет. Но мы, полицейские, относим такого рода факты к так называемым эмоциональным. Суд их во внимание не принимает, если они не подкреплены основательными доказательствами: письмом, показанием свидетелей — одним словом, чем-нибудь реальным.

Я долго считал, что этот день был для меня началом какого-то «прозрения». Теперь я знаю — это не так. Наши взгляды формируются постоянно. Это непрерывный процесс, который мы не замечаем до тех пор, пока не приходится принимать важные решения. В тот день я понял, что мне необходимо немедленно, сейчас же повидаться с вдовой мексиканца Монтеро и узнать все о ее муже. Я был уверен, что это сейчас самое важное. В общем-то, я не ошибся…

Глава пятая

ДОМ, КОТОРЫЙ Я ИСКАЛ

Дом, который я искал, находился на одной из многочисленных улочек, пересекающих с востока на запад широкие магистрали Манхэттена. Я был в самом центре Латинского квартала Нью-Йорка. Здесь вывески магазинов пестрели испанскими, португальскими и итальянскими фамилиями владельцев, навстречу часто попадались смуглолицые прохожие с прямыми иссиня-черными волосами и слышалась чужая речь, в которой звучали бесчисленные «с» и твердые, раскатистые «р».

Летом, когда нью-йоркские вечера особенно влажны и жарки, здешние улицы выглядят празднично и оживленно — все окна огромных доходных домов распахнуты настежь. Приходя с работы, их обитатели набрасывают на подоконники подушки и одеяла и лежат полуодетые, высунув голову на улицу. Сотни окон украшаются ярким нарядом разноцветных подушек, рубашек и одеял. Над улицей стоит гул людских голосов, льются звуки песен и музыки из радиоприемников. А внизу, на еще не остывшем и пропахшем бензином асфальте, играют дети. Их так много, что в эти часы полиция вынуждена закрывать здесь проезд транспорта.

Где-то совсем близко живет семья мексиканца Монтеро…

Я шел по грязному тротуару, то и дело наталкиваясь на прохожих и стараясь не задеть тех, кто сидел возле своих дверей на вынесенных из дому стульях. Это были главным образом пожилые люди. Полуодетые, в шлепанцах на босу ногу, в безрукавках и небрежно запахнутых халатах, они громко разговаривали, темпераментно размахивая руками, и, видимо, чувствовали себя совсем свободно. Но всякий раз, когда я останавливался возле них, чтобы рассмотреть номер дома, они умолкали и оглядывали меня недружелюбно и насмешливо. А когда я нашел наконец нужный дом и уже собирался войти в темный, как туннель, подъезд, со всех сторон раздались тревожные, грубые окрики:

— Вам кого надо?

— Что вы здесь потеряли?

— Вам какую квартиру?

— Я… Мне к миссис Монтеро. В двести семьдесят четвертую. Это ведь на восьмом этаже, не так ли миссис? — обратился я к толстой женщине в папильотках.

Вместо ответа она сказала соседям, презрительно кивнув головой в мою сторону.

— Ну, что я вам говорила? К ней и есть! Теперь уж начнут шляться! Помню, когда повесился кривой Фернандо, целый месяц к его старухе шлялись точно такие же…

Я понял, что меня приняли за агента, собирающего взносы за вещи, проданные в рассрочку. Пытаться рассеять это мнение было глупо, а повернуться спиной и сразу же войти в дом — невежливо. И мне пришлось услышать в мой адрес еще несколько нелестных замечаний:

— Уж эти-то свое дело знают!

— Шкуру сдерут и с живого и с мертвого!

— Я бы на ее месте все продал! В тот же день взял бы да и продал. И пусть шляются сколько хотят. С голого рубашку не стащишь…

Еще в грязном, заплеванном лифте я стал испытывать мучительный стыд и растерянность перед свиданием с вдовой Монтеро.

Я не имел ни малейшего понятия о том, как представлюсь и начну разговор, хотя, в сущности, мой визит был самым обычным делом для рядового газетного репортера. Вот где пригодился бы Джо! Но я сам отказался от его помощи…

«Здравствуйте! — скажу я. — Я из газеты. По поводу убийства вашего мужа». А потом буду задавать вопросы, расспрашивать о человеке, которого она вчера, да, только вчера похоронила.

Лифт остановился, а я все не выходил. Мне безумно хотелось нажать кнопку, спуститься на первый этаж и уйти. Уйти из этого дома, из Латинского квартала, из проклятой газеты мистера Рэндольфа Грейтса-младшего!

Теперь я часто думаю: интересно, как бы сложилась моя жизнь, если бы я тогда так поступил?

Квартиру Монтеро я сразу узнал по траурному банту на облезлой двери. Я подошел к ней вплотную, отыскивая глазами кнопку звонка, снял шляпу и… изумленно застыл с поднятой рукой, прислушиваясь к веселым детским голосам, которые раздавались с той стороны.