История одного изобретения. Русский парашют - Глеб Котельников

Я уже приготовил чертежи и описание такого тормоза-парашюта для патента, даже модельку сделал, но тогдашние знатоки авиации меня осмеяли, и я так и не подал заявки.

Парашютный тормоз Г. Котельникова 1912 года.

Теперь уже из газет я узнал, что за границей применяется воздушный тормоз. Значит, мое изобретение было не таким смешным, если спустя столько лет парашют-тормоз снова изобрели и в Америке и в Японии и пришли к решению его, гораздо менее удачному, чем наше русское. И в самом деле, если парашют прикрепить в одной точке, да еще в таком месте самолета, как мы видим на рисунке, то он легко может приподнять машину и положить ее на крыло. В нашей же конструкции этого не может случиться, потому что раскрывшийся тормоз прижмет хвост к земле.

Американский парашютный тормоз 1935 года.

Но вернемся к нашим испытаниям парашюта.

К назначенному дню испытаний наш парашют был уже совершенно готов.

Мы не  забыли сделать манекен-куклу и набили его сеном с песком, так что он имел средний вес человека. Мы одели куклу в форму с зелеными петлицами и кантами. Сделали ей человеческое лицо с усами и длинными седыми баками.

Автор с манекеном-парашютистом.

Кукла стала походить на генерала Кованько. Наконец, желанный день настал. Мы — я, Ломач и манекен — подъехали к лагерю воздухоплавательного парка в деревне Салюзи почти за час до назначенного срока.

В лагере ожидали приезда начальствующих лиц на испытание ранца-парашюта.

Наш манекен имел такой внушительный вид, что когда автомобиль остановился у передней линейки лагеря, то дневальный, стоявший под грибом, чуть не закричал   «дежурных   на линию», увидев своего генерала в автомобиле.

—  Что ты!? Тише!.. — остановил я дневального. В этот момент машина резко остановилась, и наш «генерал» прекомично клюнул носом. Дневальный, поняв свою ошибку, рассмеялся. Из палаток вышло несколько солдат.

—  А ну-ка, братцы, помогите нам доставить этого молодца к аэростату.

Солдаты подошли к машине и взялись за манекен.

—  Пожалуйте, господин хороший!

—  Ого… да какой он тяжелый!

И трое дюжих солдат понесли манекен к аэростату. Над разостланным на земле брезентом в воздухе покачивался уже готовый к подъему змейковый аэростат. Здесь я увидел толпу зрителей. Это были офицеры, солдаты, несколько дам — жены и родственницы офицеров—и несколько штатских, с фотоаппаратами. Повидимому, это были корреспонденты разных газет, приглашенные Ломачом.

Подъем аэростата 6 июня 1912 года. (Снимок автора.)

Ко мне подошел командир парка и выразил удовольствие по поводу того, что испытание назначено в его отряде. Он просил меня распоряжаться приготовлениями. Нас встретили радушно и с большим интересом расспрашивали о новом спасательном приборе. Но меня сильно смущали эти корреспонденты. Были среди них несколько иностранцев, с которыми Ломач болтал то по-английски, то по-французски, то по-немецки, как на своем родном языке. Я отвел его в сторону и сказал:

—  Меня, знаете, смущают эти газетные репортеры. ..

—  Почему? — изумился Ломач. — Пусть рекламируют! Ведь это же в наших интересах!

—  А вдруг какая-нибудь случайная неудача, совсем даже не зависящая от конструкции прибора? Человек сведущий поймет, а ведь эти ни в чем не разберутся и могут испортить или даже погубить все дело.

—  Да успокойтесь вы! Оказывается, что я верю в ваш парашют гораздо больше, чем вы сами. Не волнуйтесь — все будет хорошо!

Я распорядился поставить манекен у борта корзины аэростата и пропустил ему под мышки веревку, на которой он должен был висеть при подъеме, а рвущийся шнур от затвора ранца привязал к одному из колец, на которых была подвешена корзина. Еще раз осмотрел все. Казалось, все было в порядке. Было уже четыре часа, и наступила пора начинать подъем аэростата. Из начальства, очевидно, уже никто не приедет.

Испытание парашюта 6 июня 1912 года. Перед подъемом у корзины аэростата. Летчик Горшков (х) и В. Ломач (хх). (Снимок автора.)

В корзину вошел летчик штабс-капитан Горшков с двумя помощниками.

—  Вам, капитан, — сказал я ему, — надо будет только перерезать один конец петли — и манекен упадет.

—  Есть, — ответил   Горшков и, обращаясь к   командиру, спросил: — высота?

Двести метров. По ее достижении дайте сигнал — прекратить подъем. А перед сбрасыванием — дайте сигнал троекратный.

—  Есть!

Раздались обычные в то время при подъеме команды: — Разобрать поясные!

—  Есть разобрать поясные!

—  В корзине!

—  Есть в корзине!

— На поясных!

—  Есть на поясных!

—  На лебедке!

—  Есть на лебедке!

И наконец:

—  Отдать поясные!

—  Есть отдать поясные!

Корзина плавно отделилась от земли, унося на своем борту манекен с надетым на нем ранцем.

Манекен с парашютом сбрасывают с аэростата 6 июня 1912 года. (Снимок автора.)

Аэростат уходил все выше и выше в голубую высь… Мое сердце четко отбивало удары. Вот первый сигнал: высота 200 метров. Раздалась команда:

— Стоп на лебедке!

Подъем прекратили. Ждем… Все глаза и фотоаппараты направлены вверх.

Вдруг раздался троекратный сигнал рожка, — и манекен отделился от корзины. Он перевернулся и падал вниз головой…

Первый спуск манекена на парашюте «РК-1». (Зарисовка автора.)

Еще мгновение — и около него вспыхнуло белое облачко. Оно-сначала вытянулось, затем приняло форму груши. В начале третьей секунды оно превратилось в красивый белый зонт. Он резко выделялся на ярком голубом небе. Раздалось дружное «ура», и все побежали вперегонки, чтобы видеть, как парашют опустится на землю. Так как ветра почти не было, то парашют отнесло недалеко, и я успел его сфотографировать еще в полете. Приземление   парашюта было очень красивым: манекен   стал ногами на траву и стоял так несколько мгновений, пока из-под купола парашюта не вышел воздух. Тогда он мягко лег на бок, и парашют медленно накрыл его. Скорость спуска парашюта оказалась очень небольшой: всего 1,7 метра в секунду. Это произошло, вероятно, потому, что воздух был сильно нагрет и подымался от земли, т. е. парашют попал в «восходящее течение», как говорим мы теперь.

Первый спуск парашюта на испытании 6 июня 1912 года. (Снимок автора.)

Переуложив парашют, я попросил командира сбросить манекен с высоты всего 50 метров.

—  А вы не боитесь, что купол парашюта не успеет развернуться? — спросил меня командир.

—  Мне бы хотелось, — ответил я, — испробовать самую маленькую высоту, на которой мой парашют может раскрыться. Да и чего же бояться? Ведь не человек прыгает!

И мы повторили опыт. Оказалось, что купол вылетел из ранца и стал раскрываться уже в 12-15 метрах от корзины и, после полного раскрытия его, манекен пролетел еще метров десять, пока коснулся ногами земли. На всех очевидцев испытания произвели очень хорошее впечатление. Все выражали горячее желание, чтобы ранцы-парашюты были введены как в авиации, так и в воздухоплавании. Все поздравляли меня с успехом, а Ломач держал себя положительно именинником. Всем окружавшим его корреспондентам он говорил:

—  Ну, знаете, — после такого блестящего испытания, я считаю, что заказ штук на двести ранцевых парашютов мне обеспечен!

Испытание парашюта «РК-1» 6 июня 1912 года. Второй подъем аэростата — на высоту 50 метров. (Снимок автора.)

Я спросил у командира, почему на испытание из начальства никто не приехал. Ответ, который я услышал, заставил меня усомниться в радужных мечтах Ломача.

—  Не знаю, — сказал мне командир, — мы еще вчера сообщили начальству, что к испытаниям все готово и что они состоятся ровно в четыре часа. Спрашивали, кого нам следует ожидать. Но нам ответили, что о желании поехать к нам кого-либо ничего не известно. А из школы ответили, что генерал Кованько не будет, так как он «занят чем-то более важным».

Испытание парашюта «РК-1» 6 июня 1912 года. Парашют сброшен второй раз. (Снимок автора.)

Да оно и понятно: царские генералы совсем не заботились о людях — этом «пушечном мясе». Зачем заботиться о людях, коли их много? Только так могли думать царские генералы — чиновники технически отсталой России.

ГЛАВА IX

Испытания с аэроплана. Отъезд Ломача за границу

Уже на следующий день все газеты писали об удачном испытании нашего ранца-парашюта.

Но я сконструировал свой ранец-парашют специально для самолета, а сбрасывали его только с аэростата. Поэтому мы с Ломачом не считали это испытание окончательным. Ломач добился, чтобы нам разрешили испытать парашют, сбросив его с самолета.