Одинаково испорченные - Владимир Моисеев

— Послушайте, вы хотите, чтобы я выполнял работу, противную моей совести? — спросил я на всякий случай, не исключено, что неправильно понял этого человека.

— А почему бы и нет! Разве вы считаете, что моральные устои, свойственные вам, идеальны и не требуют корректировки? — удивился Пугачев. — Давайте предположим, что вы — человек высоконравственный во всех отношениях. Помешает ли вам подобное, прямо скажем, фантастически лестное предположение, принять мое предложение? Нет, конечно. Что такое патриотизм? Насколько я припоминаю, патриотизм — есть ничто иное, как любовь к Родине. А любовь, мил человек, не бывает безнравственной. Давайте рассуждать, может ли нравственный во всех отношениях человек не быть патриотом? Не может! Я утверждаю, что некоторый дискомфорт, который вы ощущаете в последнее время, напрямую связан с тем, что скрытая до поры до времени ваша любовь к Родине не находит должного практического применения. Вот мы и поможем вашему таланту раскрыться с неожиданной стороны. Очень скоро вы станете всенародно любимым писателем. Хотите? — Пугачев позволил себе покровительственно улыбнуться.

— Нет. Увольте, — это был тот самый случай, когда нужно отказываться сразу, решительно и бесповоротно, чтобы не порождать у собеседника необоснованных надежд.

— Ну, что ж, станете любимцем читающих масс против воли. Такое решение на коллегии уже принято.

В свое время отец доходчиво объяснил мне, как следует себя вести, чтобы с легкостью выдерживать любые испытания судьбы. Достаточно сделать вид, что вся эта дрянь случилась не со мной, будто бы я наблюдаю за происходящим со стороны. Подтверждаю, что метод часто срабатывает. На этот раз возникли сложности. Было интересно догадаться, даст ли мне Пугачев по голове какой-нибудь палкой, если я еще раз осмелюсь отказаться работать на него?

Наверное, Пугачеву показалось, что я испугался, и он решил помочь мне принять единственно верное в моем положении решение, подыскав неперебиваемый исторический пример:

— Знаете, кто был в России первым пиарщиком?

— Пушкин, — автоматически пошутил я. — Наш дорогой Александр Сергеевич.

— Я думал, не знаете, — удивился Пугачев. — Писатели, как правило, плохо знакомы с конкретными технологиями.

— Я угадал? — пришла моя очередь удивляться.

В ответ Пугачев с чувством продекламировал:

«Все мое», — сказало злато;«Все мое», — сказал булат.«Все куплю», — сказало злато;«Все возьму», — сказал булат.

— Это действительно стихотворение Александра Сергеевича Пушкина, — подтвердил я.

— Настоящий матерый пиарщик, вот кто был наш Пушкин! Мы его за это глубоко уважаем, как отца-основателя. Что там ни говори, а большего о нашем деле ничего и не скажешь! Меняем пропорции ингредиентов, меняем акценты, но выйти за границы, очерченные этими четырьмя строчками гения, невозможно.

Я заметил, что Пугачев, когда говорит о чем-то близком и дорогом, начинает самым неподражаемым образом светиться изнутри, вроде бы испытывает прилив духа. Право слово — «лампочка Ильича» или, точнее, «лампочка Дзержинского»! А что, если разобраться, неформальное отношение к работе — прекрасное качество для представителя хозяина.

— Вы так любите Пушкина? — спросил я, рассчитывая услышать в ответ что-то сногсшибательное. И не ошибся.

— С помощью Александра Сергеевича нашего в конце ХХ века удалось доказать теорему о неоспоримом духов-ном превосходстве граждан Российской Федерации над прочими землянами.

— Доказать? — за время нашего короткого разговора мне неоднократно приходило в голову, что Пугачев — инопланетянин, настолько разительно его представления об окружающем мире отличались от привычных. — Разве подобное утверждение можно доказать?

— Конечно. Легко и непринужденно. С помощью следственного эксперимента. Разбудите среднестатистического европейца или американца в три часа ночи и попросите прочитать наизусть несколько строк из творчества поэта начала ХIХ века. Думаю, что в ответ вы получите в лоб. Или на вас подадут в суд за сексуальное домогательство. А в России результат будет другой. Наши сограждане тут же начнут читать наизусть стихи А. С. Пушкина. «Я помню чудное мгновенье». «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». «Мой дядя самых честных правил». «Не пой, красавица, при мне. Не надо». «На холмах Грузии лежит, но не со мной». Стоп, ошибка. «На холмах Грузии лежит». И все. «Не со мной» — это придумал другой поэт, современный. Как бы связь поколений получается, понимаете?

— Более, чем кто-либо.

— Нам бы очень хотелось, чтобы эта связь поколений не прерывалась.

— Кому это — нам?

— В последствии вам будет сообщено, кто это — мы.

Вот тут гражданин Пугачев, конечно, переборщил с секретностью. Мы тут тоже не лаптем щи хлебаем. Ясно, кого он обозначал местоимением «мы» — начальников, естественно. Кто же у нас еще инопланетяне?

Я, грешным делом, подумал, что, увлекшись обсуждением вклада А. С. Пушкина в копилку духовных достижений человечества, Пугачев забудет о намерении втравить меня в работу своего предприятия. Но не тут-то было! Представители хозяев, надо отдать им должное, дело свое разумеют туго и выполняют его ответственно.

— Нам бы хотелось, чтобы связь поколений не прерывалась. Это и есть суть вашего задания.

— Но зачем вам понадобилось, чтобы я переделывал концы стихотворений Пушкина? — вырвалось у меня. — Как-то это странно, не находите?

— Глупая шутка! Вы сами-то знаете, что склонны к глупым шуткам?

— Нет.

Захотелось, чтобы Пугачев, наконец, отпустил меня. Я чувствовал себя мухой, которая по собственной глупости попалась в паучью паутину и теперь все безнадежнее запутывается в ней, тупо теребя своими лапками. Кому не знакомы идиотские ситуации, когда каждое лишнее движение, любое безотчетное трепыхание только усугубляют печальное положение. Словно засасывает в трясину или в зыбучие пески. Я не знал, что мне делать. Если бы я мог превратиться в безмозглую мраморную статую на веки вечные, то сделал бы это тотчас, без сожалений и раздумий, только бы не видеть больше перед собой этого человека. А потом в голову пришло совсем нелепое: а вдруг Пугачев предложит мне обычную работу, не связанную со спецификой своей службы? И выбор его связан только с тем, что в узком кругу специалистов обо мне стали говорить, как о хорошем литературном ремесленнике? И я напрасно придумываю всякие ужасы и гадости, якобы присущие представителям хозяев? Самому стало смешно, но печальный личный опыт помог сдержаться.

— Дружище, успокойтесь, — по недоступной простым обывателям логике Пугачеву понравилось охватившее меня смятение. — Все само собой образуется. Примите неизбежное с пониманием.

Пришлось кивнуть.

— Будьте, наконец, паинькой, и я расскажу много интересного о вашей будущей службе.

Тут меня Пугачев и поймал. С раннего детства я страдал от глупого поведенческого недостатка. Ничего страшного, впрочем. Психически здоровых людей не бывает, мне ли этого не знать. Психическое здоровье — само по себе есть аномалия поведения. У каждого индивидуума своя «ахиллесова пята», калиброванная на конкретного человека дудочка Крысолова, способная совершенно лишить воли к сопротивлению. У меня это любопытство. На слабо меня не возьмешь, но если удастся возбудить мое любопытство, я моментально готов согласиться на любую авантюру. Я ХОЧУ знать. Просто беда, ничего не могу с собой поделать! Вот и на этот раз приступ внезапного желания знать оказался решающим аргументом, заставившим совсем по-другому посмотреть на предложения Пугачева. Мне на миг показалось, что передо мной открывается прямой путь к тайне начальников, прекрасная возможность отыскать их без лишних хлопот. Такой возможностью нельзя было пренебречь.

— Я буду паинькой, — заверил я. — Я уже паинька. Глупо говорить нет, не узнав, от чего отказываюсь.

Пугачев простодушно поверил и подробно рассказал о моем задании. Начал, впрочем, с притчи.

— Мы с вами люди взрослые. А потому лучше прочих знаем, что только сила, деньги и власть могут интересовать людей. Все остальное — блажь. С давних пор известно, что истинная сила — в коллективизме, соборности и умелой мобилизации масс. Существует даже такой поучительный рассказ, придуманный нашими предками. О прутиках. Вещь известная, сильная. Каждый прутик по отдельности можно согнуть или даже сломать. Но когда они объединяются в веник, в прутики словно второе дыхание приходит. Их уже не переломишь. И польза от них получается несомненная — пол можно подметать, например.

Сравнение показалось мне забавным.