Петроградская повесть - Николай Жданов

Он положил её на широкий выступ ограды. Рука девушки повисла безжизненно, как плеть.

От ворот спешил Малинин. Его обогнали два солдата в обмотках. Они поставили на панель брезентовые носилки и положили на них девушку.

— Удрал? — спросил Малинин.

Панфилов с угрюмым видом сунул в кобуру свой револьвер. Одна рука у него была в крови. Он поднял с панели несколько опавших кленовых листьев и стал обтирать ими руку.

— Что, и тебя задело? — спросил Малинин.

— Это её кровь, — сказал матрос.

15. ДОПРОС

Вслед за Малининым мы с матросом прошли мимо часового, поднялись по крутой каменной лестнице, где на верхней площадке стояла пушка, миновали большую людную прихожую и очутились в коридоре, конец которого терялся вдали. Хотя давно уже был день, здесь горели жёлтые электрические лампочки, свисающие с потолка на длинных витых шнурах. В коридоре было так тесно от людей, что трудно идти.

Малинин рывком открыл высокую дверь с надписью «Классная дама». Но эта надпись была зачёркнута и сверху карандашом написано: «Комендатура».

Мы вошли в продолговатую комнату без всякой мебели. Брезентовые носилки с девушкой стояли у окна. Мужчина в очках, в белом халате и в белом колпаке взял с подоконника блюдце и протянул его Малинину.

— Вот полюбуйтесь, — сказал Он. — Чуть повредила грудную клетку и застряла в ребре. Ничего опасного для жизни. Неделя строгого постельного режима, и всё пройдёт.

На блюдце лежала маленькая, чуть сплющенная с одного конца оловянная пулька.

— Вы можете взять её себе на память. — Он повернулся к девушке и засмеялся. — Когда будете выходить замуж, покажете своему жениху.

Под головой у девушки была подушка в грубой больничной наволочке. Глаза были открыты, и они казались совсем чёрными на бледном лице.

— Где вы живёте? — спросил доктор. — Вам нужен полный покой.

— Я живу здесь, — сказала девушка.

— Здесь, в Смольном?

— Да. Северная половина, комната двадцать один.

— Тогда мы отправим вас домой. Нет, нет, не вставайте. Я вызову санитаров.

Малинин отозвал доктора в сторону:

— Скажите, мы можем задать ей несколько вопросов?

Доктор поднял плечи к самым ушам.

— Ну что же, — сказал он, — если это требуется для революции… Но только помните, она не должна волноваться. Мне следует уйти? — спросил он.

— Необязательно, — ответил Малинин и обратился к девушке: — Вы знаете человека, который стрелял?

— Да, это мой знакомый, — сказала она тихо.

— Вы работаете здесь?

— Я работаю в машинном бюро. Я вышла на одну минуту. Они меня ждут…

— Понятно, — сказал Малинин. — Скажите, это был студент?

— Нет, юнкер.

— Из какого училища?

— Из Павловского.

— Фамилия?

— Ярославцев, Сергей.

— Зачем он тут оказался?

— Он приходил ко мне.

— Просто так, повидаться?

— Не совсем. Он хотел предупредить меня об опасности, которая грозит нам. Так он считает.

Малинин оглянулся через плечо на Панфилова, который стоял у стены и смотрел на девушку. Теперь он тоже подошёл к ней.

— Вам не показалось, что они затевают что-нибудь? — спросил он.

— Мне показалось. Но больше он ничего не сказал. Он только хотел, чтобы я никому не говорила об этом. Но ведь это касается не только меня. — Ресницы её дрожали; она то вспыхивала, то снова бледнела.

— Ещё один вопрос, — сказал Малинин. — Он сказал, когда наступит опасность?

— Да. Он сказал, чтобы я ушла отсюда и не приходила по крайней мере два дня. Он сказал, что здесь прольётся много крови.

Малинин и матрос снова переглянулись.

— Ну, спасибо. Поправляйтесь.

Когда мы вышли из комнаты, он вдруг взял меня за плечо и спросил:

— Ты сам видел, что из фургона выгружали ящики с патронами?

Но я не рассказывал ему про эти ящики, я рассказывал о них только Панфилову, значит, матрос сам передал ему всё.

— Какие они? — спросил Малинин.

— Они узенькие, — сказал я. — Они как ящики для гвоздей, но только из жести.

— Это оцинкованное железо, — сказал матрос. — Значит, у них там склад оружия или что-нибудь в этом роде.

— Я поеду в Павловские казармы. Там надо искать. Подниму на ноги солдатский комитет. Будем искать — найдём! — сказал Малинин.

16. АРЕСТ

У ворот нас встретил круглолицый матрос и с ним Любезный в своём широком ватнике с длинными рукавами. Оба тяжело дышали и вытирали пот с раскрасневшихся лиц.

— Не догнали? — спросил Малинин.

— Ушёл! — сказал круглолицый матрос виноватым тоном.

Подъехала машина с откинутым, как у экипажа, верхом. Из неё вышли солдатка с грудным младенцем на руках, какой-то человек с брезентовым портфелем и знакомая мне женщина-комиссар. Красивое лицо её было усталым и мрачным.

Ни на кого не глядя, они прошли мимо нас в Смольный.

— Сейф оказался пустым, графиня Панина забрала все фонды и скрылась с ними, — сказал шофёр. Он был в рыжей потёртой кожанке и в кожаной фуражке с ветровыми очками над козырьком. — Скотина титулованная! — выругался он, потом спросил Малинина: — Вам куда ехать?

— На Петроградскую, — сказал Малинин. — Садитесь, ребята! — Он открыл дверцу машины. — Вместе поедем, вы мне пригодитесь.

Мы с Любезным мигом устроились на широком сиденье.

Колёса мягко зашуршали, и машина без всякого грохота, Стремительно и плавно понеслась по аллее к наружным воротам.

Теперь город не пугал меня бесконечным нагромождением улиц.

Мне было приятно смотреть на мелькавшие дома и витрины магазинов, на шагающих строем солдат, на широкие круглые тумбы, обклеенные со всех сторон афишами, на двух маленьких кадетов со школьными ранцами за плечами, на продавцов газет, на фонари.

Машина свернула с проспекта и помчалась вдоль красивой решётки парка. Между чёрными стволами клёнов были видны осенние пруды и плавающие в них жёлтые лапчатые листья. Мне приятно было видеть деревья, и посыпанные песком дорожки, и деревянные крашеные мостики, и мокрые оголённые кусты…

Вот опять начались улицы, затем машина вырвалась на простор и помчалась по высокому мосту. По обе стороны от нас простирались серые гребнистые волны, вдали видны были ещё другие мосты, и тонкая, как стрела, колокольня над крепостью, и разноцветный витой купол мечети.

Малинин сидел рядом с шофёром и думал о чём-то своём.

Вдруг впереди я заметил высокую белую церковь. Теперь я отчётливо вспомнил, что тогда на фургоне мы ехали мимо неё. От волнения я вскочил на ноги и замахал руками.

— Это здесь! — закричал я. — Где-то здесь!

— Садись, — сказал шофёр. — Что ты орёшь?

Но я не мог усидеть на месте, я всё время поднимался и вытягивал шею.

Вот здесь я бежал мимо пожарной каланчи, вот здесь стояла дама с мопсом, вот тут, за углом, должен быть этот дом.

— Стойте! Вот он! Да стойте же!..

Малинин наконец обернулся, и я заметил, что он спал. Наверное, ему совсем не приходилось отдыхать в последние дни.

— Что такое? — спросил он и положил левую руку на локоть шофёра.

Машина стала.

— Дом! Дом, где офицеры, где Митрий! Вот здесь, совсем рядом.

— Успокойся, — сказал Малинин, — не надо кричать. Где дом?

— Вот здесь, за углом, — сказал я.

— Трогай помалу, — сказал Малинин шофёру.

Машина взяла вправо, и сразу стал виден дом с большим балконом, который держали на плечах две каменные женщины.

Как и тогда, улица была совсем пустой, только у ворот этого дома толпились люди.

— Этот дом? — спросил Малинин.

— Этот, — подтвердил я, чувствуя, что руки у меня начинают дрожать.

— Там солдаты, — сказал шофёр. — Должно быть, напали на след.

— Подъезжай к дому, — сказал Малинин.

Через минуту солдатская цепь преградила дорогу нашей машине.

— Стой! Выходи на мостовую!

— Свой! — сердито крикнул Малинин солдатам. — Не видите разве? Что тут у вас?

Но ему никто не ответил. Солдаты обступили машину со всех сторон.

И тут мы увидели, что это совсем не солдаты. У них только шинели солдатские, новенькие, не обношенные, и у многих они надеты просто так, нараспашку, поверх юнкерских гимнастёрок и офицерских кителей. И лица у этих солдат не солдатские: ни обветренных щетинистых скул, ни выжженных солнцем бровей, ни бледных сухих губ и рыжих от махорки усов. Совсем наоборот — вон у того даже золотой зуб во рту, а лица молодые, гладкие. И почти все с револьверами в руках.

— Так-с, — кричат они Малинину. — Господин большевик! Очень приятно! Сопротивляться, как понимаете, бессмысленно.

Они выхватывают у шофёра пистолет, снимают с Малинина ремень вместе с жёлтой кобурой револьвера, бесцеремонно выворачивают карманы и подталкивают обоих прикладами к дверям дома. Лысый офицер стоит на крыльце в шинели, стянутой ремнём.