Антарктида ONLINE - Владимир Васильев

Все участники гонки подписывали специальную бумагу – дескать, пускаются они в эту авантюру добровольно, без принуждения и снимают с устроителей регаты всякую ответственность за возможные эксцессы и несчастные случаи. Ну а в случае успешного завершения гонки получают по пятьдесят тысяч безоговорочно и финишные бонусы, тоже немаленькие, в зависимости от занятого места. Даже последнее место оправдывало эту авантюру с головой. Да и от спонсора, пивного концерна «Оболонь», кое-что перепало бы в любом случае. Поэтому экипаж молился и ежевечерне пил за погоду. Единственное, что могло помешать благополучному финишу, это озлобленность океана, это шквальный ветер и чрезмерно высокие волны. Буря, непредсказуемая и слеподырая.

Но океан пока оправдывал свое название.

На старт вышло сорок три яхты. Со всего бывшего СССР, и только с него – таково было железное условие Шимашевича, хотя просились и голландцы, и шведы, и израильтяне, и еще черт знает кто.

Израильтян Шимашевич пустил – те убедительно доказали свою причастность к СССР: все эмигрировали в конце двадцатого века с шестой части суши на землю обетованную. Еще Шимашевич допустил к гонке болгарский экипаж, сказав, что Болгария, мол, тот же совок была в свое время, а болгарские слоны испокон были лучшими друзьями российских слонов. Капиталистов же отшил всех до единого. «Вы и так жирные, чтоб я вам еще бабки платил, – заявил Шимашевич. – На фиг всех».

Старт дали на Занзибаре. В Индийском гонку потрепало, но выбыла всего-навсего одна яхта, ребята из Туапсе. Команду «Анубиса» первое время страшно бесили сумасшедшие тропические ливни, разражавшиеся с регулярностью ежедневного курьерского поезда. Но, невзирая на новое для себя окружение, «Анубис» добрался-таки до первого промежуточного финиша в Сурабае; из теперь уже сорока двух яхт они пришли восьмыми – результат очень даже неплохой. Лидировали, как ни странно, горячие эстонские парни из Сяэре, что на острове Сааремаа, веселый киевский экипаж и яхтсмены из Астрахани.

От Сурабаи до самых Филиппин, где некогда сложил буйну головушку ловец удачи Магеллан, идти было несложно: начался лоцманский этап, сначала через Зондский пролив; потом морем между Явой и Калимантаном, потом вдоль западных берегов Сулавеси и на Минданао, в порт Давао. В Зондском вволю полюбовались на темный конус бабахнувшего в позапрошлом веке вулкана Кракатау. Впереди яхты всегда маячил катер с флажком на топе, так что с курса сбиться мог только полный идиот. Но в Тихом снова пришлось полагаться только на себя.

Этап назывался «АнтиМагеллан» – океан гонка пересекала в направлении, противоположном первой на Земле кругосветке. Как и тогда, старушка-планета смилостивилась над идущими в неизвестность моряками и в меру сил радовала погодой. Ровный пассат и встречные завихрения от могучего экваториального течения влекли растянувшуюся на несколько сот километров гонку к западным берегам Америки, и, по уверениям вралей-синоптиков, такая же тихая погода прогнозировалась как минимум на две-три недели, а то и дольше. Против «и дольше» не возражал, наверное, ни один участник «гонки самоубийц», включая папу-Шимашевича.

Строго говоря, сам Фернан де Магеллан шел совсем не так, что и понятно: Панамский канал в XVI веке существовать никак не мог. По слухам, Шимашевич сначала хотел проложить курс регаты в точном историческом соответствии – через Магелланов пролив или, если чилийцы упрутся и запретят, в обход мыса Горн. Пожалуй, тут бы «гонка самоубийц» и закончилась: обогнуть упомянутый мыс, двигаясь с запада на восток, и при этом уцелеть – невероятная удача для малотоннажника. А для сорока двух малотоннажников? Да и Магелланов пролив совсем не сахар. В конце концов Шимашевич дал себя уговорить изменить маршрут: гарантировать участникам гонки спасение на подлинном пути Магеллана не мог даже он.

Пестрый пузатый спинакер с красочным логотипом «Оболони» трудолюбиво тащил «Анубиса» на восток. Океан пронзительно синел – такого потрясающего цвета никто раньше не видел. Даже в Индийском – там вода выглядела гораздо темнее. Юра сидел по левому борту на руле, Женька валялся по правому, лениво удерживая брасс. Стаксель не поднимали уже с неделю – все равно не работал под спинчем, а грот, полностью растравленный, работал вполне.

Проснулся Нафаня, выбрался из кубрика, рефлек-торно зыркнул на компас, потом на небо, потом на море, где продолжали почему-то бесноваться летучие рыбы, и вполголоса буркнул:

– Буэнос утрос…

– Как спалось? – поинтересовался участливый Женька. Подобно всем крупным людям, он был заметно добродушнее, нежели могло показаться с виду.

– Нормально. Только фигня какая-то приснилась, аж проснулся…

Нафаня побрел к вантам, отлить. Проснулся и Баландин.

– Привет, мужики… Блин, пурга какая-то снилас блин!

Он часто дышал, словно после стометровки. Не иначе – последствия приснившейся пурги.

– О! – заорал Нафаня, навалившись на ванты грудью. – Глядите!

Лоснящееся черное с белыми отметинами на боках тело на несколько долгих секунд вознеслось над волнами и, подняв тучу брызг, вновь рухнуло в соленую свою обитель.

– Косатка, чтоб я сдох! – восхищенно выдохнул Юра. – Нафаня, это специально для тебя небось! Ты ж у нас единственный из экипажа Дядика.

– У нас «Косатка» не в честь рыбы, – пояснил Нафаня, – а в честь ласточки.

– Косатка – не рыба, косатка – дельфин. Только хищный, – со знанием дела поправил Баландин, в свою очередь навострившись к вантам.

– Так обычные дельфины тоже хищники, рыбу же жрут, – резонно заметил капитан.

– Ты мне мозги не парафинь дельфинами! – с деланым высокомерием отбрыкнулся Баландин. – К тому же ласточка с буквой «а» пишется.

– По-русски – с «а», – равнодушно уточнил Нафаня. – А у нас – по-украински написано!

– А… – понял Баландин. – Тогда ладно.

– Чего только в длинной гонке не узнаешь! – вздохнул Большой Женька. – Сто раз с вами ходил и не знал…

«Анубис» величаво скользил по водной глади, лениво взбираясь на пологие синие холмы и так же лениво скатываясь в неглубокие между ними ложбины.

Через какое-то время заскучавший Кубицкий изъявил желание сварганить обед, поэтому на брасс упал Нафаня, а Баландин принялся помогать Женьке. Через полчаса поползли бередящие обоняние ароматы, на камбузе аппетитно шкворчало. Пиликал радиоприемник, извергая некую восточную какофонию, которую наивные азиаты полагали музыкой. «Идеальный звуковой фон для работы, – объяснил как-то Женька. – Не грузит и не мешает». Остальные не возражали.

Летучие рыбы вскоре унялись – перестали выпрыгивать огромными стаями. Косатка тоже больше не показывалась, только давешний альбатрос парил чуть в стороне справа по борту. Пикировать он тоже перестал.