М.О.Рфий - Василий Немереж

От прежнего лоска и изысканности не осталось и следа. В кабинете уже давно не было ремонта. Грязные потолки, треснувшие обои, засаленные шторы. Пузатый книжный шкаф темной полировки пытался надувать щеки, показывая мудрость своего хозяина. Но от внимательного взгляда не уходило, что набит он старыми, никому сейчас уже не нужными, книгами. Там пылились опусы раннего генерала Волкогонова, когда тот еще боролся с происками западных идеологов, учебники по партийно — политической работе, какие — то совершенно древние наставления и уставы. Но и они не в силах были заполнить прореху, образовавшуюся после того, как из шкафа были выкинуты синие томики полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата. Явно новыми единицами хранения здесь были маленькая икона святого Владимира и большой портрет президента. Мебель в кабинете, та, что смогла вместе со Скорняжным пережить все реформы главка, была разномастной. И дело тут совсем не в отсутствие хорошего вкуса хозяина кабинета. Причина такой «эклектики» Корнееву была понятна. Так уж получалось, что вместе с реформами в главке регулярно проводились списания имущества. Причем за выслужившее свой век имущество чаще всего почему — то принималась старинная мебель, картины, бронза. Под списание, к примеру, попали инкрустированный пластинками кости столик, что красовался раньше в углу, и часы, которые, если верить рассказам старожилов, перекочевали сюда после войны из бункера Гитлера вместе с другими трофеями. На какой из подмосковных дач они доживают свой век, никому не ведомо.

Скорняжный, наконец, положил трубку телефона и обратился к Корнееву, как будто продолжил только что прерванный разговор:

— Николай Васильевич, надеюсь, вы не обиделись на старика. Погорячился, погорячился. С кем не бывает. — Генерал помолчал, посверлил своим взглядом Корнеева. Потом, после какого — то колебания, добавил. — Я вас не спрашиваю о результатах служебного расследования, больше того, давайте забудем даже о том, что я ставил вам такую задачу. Договорились?

Корнеев не успел и рта открыть, как был культурно выставлен за двойную обитую кожей дверь.

«Вот так поворот! — думал он, шагая по грязным изрядно протертым дорожкам родного министерства. Его сердце бешено билось. — Выходит, дело вовсе не в утечке! СВ на это наплевать. Тогда что его взбесило? И вообще — что происходит? Из — за чего и, главное, кто рванул Бергмана? Статейка, пусть даже и острая, злая, еще не повод для таких разборок в стиле американских триллеров. Может, все дело в морфии, о котором покойный мимоходом упомянул в своем репортаже? Допустим, он случайно узнал что — то сверх того, о чем написал, и на этой информации попытался сделать бизнес?»

Для Корнеева не было секретом, что во время афганской войны были случаи, когда наши бойцы делали деньги на наркоте. Даже было заведено одно уголовное дело, и несколько офицеров попали за решетку. Но это все, как говорится, дела давно минувших дней.

«Почему Валиев, будучи в командировке, оказался в плену, да так удачно, что через день был освобожден? Причем именно вместе с партией морфия. Валиев, Валиев… Чует мое сердце, что этот хитрый татарин что — то знает такое, что ему знать не положено. А раз так, то жить ему осталось до того счастливого момента, когда самолет приземлится в Чкаловском. Как же я раньше о нем не подумал! Надо срочно звонить Потапову!»

Петр Потапов был старым другом Корнеева. Они учились в одном училище, но в отличие от Николая Петру со службой не подфартило. Обладая крутым, вспыльчивым характером, он не смог подняться выше планки командира батальона. Правда, батальонным он был отменным. Это о таких, как он, песня «батяня — комбат».

Сейчас батальон Потапова стоял южнее Ведено. Есть вероятность, что капитан Рябов из репортажа Бергмана именно его подчиненный.

В трубке ЗАС сквозь характерное бульканье послышался голос Потапова. Он, как опытный вояка, говорил медленно, специально растягивая слова. Только так можно было хоть что — то разобрать по этой очень древней и засекреченной линии военной связи.

— Под — пол — ков — ник По — та — пов на свя — зи.

— Корнеев. Петр, слушай меня внимательно и не переспрашивай. У тебя в батальоне находится майор Валиев?

— Есть такой му — ди — л — л — ла.

— Сделай все возможное, чтобы под любым предлогом задержать его до моего приезда. Да так, чтобы никто! Слышишь, никто, не знал об этом. Зашли его на самый дальний блок — пост, дай ему ящик водки и пусть «воюет» до белой горячки. Будет ерепениться, разрешаю в морду дать.

— На хре — на мне тво — е раз — ре — ше — ние. Мои бой — цы в ту ночь его уже от — мете — ли — ли, не разо- бра… (треск в трубке, сквозь который ничего нельзя было расслышать)… сей — час свои «бое — вые» ра — нения отма — чивает. С та — кими «те — нями» в Москву стыдно воз — вращаться. Вод — ку, что выжрет этот за — сра — нец, в дво — йном раз — мере воз — местишь, и сала прих — вати. Ко — нец связи.

Корнеев положил трубку ЗАС и взял «эровский».

— Толя, запиши меня в командировку.

— Николай, твоя фамилия не устоит. Начальник отдела там не нужен, — забубнил в трубке голос полковника Лукина.

— Толян, «бомбить» надоело, а деньги нужны позарез. Боевые пока исправно платят, хоть немного подзаработаю. Войди в положение, впиши — все остальное я беру на себя.

— Хорошо. С тебя сто грамм, пончик и пачка офисной бумаги. Но имей в виду, СВ точно тебя вычеркнет — так что рекомендую уже сейчас подумать о замене.

— За мной не заржавеет. Давай мне списки, я их сам завизирую у зама СВ. Потом договорюсь с Микки — маусом, чтобы он их сразу начальнику главка на стол положил.

Микки — маусом звали полковника Петрова, он «рулил» в приемной у начальника. Это был маленький, худенький, но очень самолюбивый человек. Как в таком маленьком тельце помещалась столь огромная амбиция, загадка природы. Но не только за свои более чем скромные размеры он получил весьма непрестижное прозвище импортной мыши. Дело в том, что во многих сложных (читай — денежных) делах он играл роль той мышки, без которой, как известно, «репку» слабо вытащить даже умудренному житейским опытом деду, каким себя по праву считал Корнеев.

Корнеев потер виски, посмотрел на часы: времени катастрофически не хватало. Надо было не только подписать все документы, но и подготовиться к командировке. А это тоже не простое дело. Взять, казалось бы, такой пустяк: у него не было ботинок, так называемых берцовок. Не поедешь же на войну в туфлях. Можно было бы на время взять у ребят, но вот беда: ни у кого не было его размера. То, что заветных берцовок нет на складе, Николай знал, но он знал и другое: если хорошо подъехать к начальнику вещевой службы Ефиму Карловичу, тот обязательно что- нибудь придумает.

«Итак, коньяк Ефиму Карловичу, бутылку водки Лукину, шампанское и коробку конфет Микки- маусу. Он натура утонченная — водку не пьет. Итого, приблизительно триста рублей надо отстегнуть от ночного заработка, чтобы поехать на войну, — грустно подсчитал Корнеев и не без иронии подумал, — Вот она — истинная арифметика патриотизма…»

Никакого плана у него не было, но он чувствовал, что ему обязательно надо разобраться в этой запутанной ситуации. Что — то большее, чем простое любопытство, большее, чем даже офицерская честь, было в нем задето.

…Долгожитель российских ВВС Ил–18 взмыл в небо со взлетной полосы подмосковного военного аэродрома Чкаловский. Как только самолет набрал высоту и лег на курс, разговоры в салоне прекратились. Кроме офицеров Генштаба на борту была группа спецназа. Семь бравых ребят, обвешанных с ног до головы оружием и диковинным снаряжением. По их серьезной и дорогой экипировке, по тому, что возглавлял группу целый генерал, нетрудно было догадаться: задание у них не из простых. Из какого ведомства эти рейнджеры, Корнееву не удалось узнать даже у командира корабля. Тот отмахнулся: «Не суй свой нос, куда не просят». Понаблюдав некоторое время за бойцами, Корнеев заснул.

…Шлюзовая камера медленно наполнялась водой. Николай находился в каком — то окопчике посередине камеры. По сюрреалистическим законом сна, вода в его укрытие не затекала. Окопчик чем — то напоминал тот, в котором еще курсантом его обкатывали танками. Окопчик казался довольно крепким и надежным. Николай пригнулся, рассчитывая пропустить через себя махину танкера. Вот показался нос корабля. Он закрыл полнеба и солнце. Танкер чем — то походил на огромный катамаран и одновременно танк. Вот уже со скрежетом по бокам окопчика загрохотало днище, брюхо корабля полностью закрыло небо. Теперь бежать было некуда: одно спасение — вжаться в дно окопчика, как он это не раз делал в училище, и переждать, пока грохочущая масса металла пронесется над головой. Николай так и сделал. Но в это же мгновение он с ужасом увидел, что расстояние между ним и брюхом танкера неуклонно уменьшается. Окопчик — то оказался вовсе ненадежным. Многотонный пресс медленно, но безжалостно надвигался на него. Метр, полметра, вот уже считанные сантиметры отделяют его от скользкого холодного обросшего водорослями днища танкера. Еще мгновение — и наступит жуткая развязка…