Хэллоуин - Борис Левандовский

Дальше думать Кит перестал.

А сделал все быстро и чисто. И фарт сидел у него на плече, как обезьянка в цирке у дрессировщика. Он нагнал бабку аккурат между высоток, у крутого спуска во дворы. До длинного дома с магазинами и аптекой, освещенными тротуарами и невнятно бубнившей музыкой оставалось метров двести. Ближайшие пешеходы месили свежий снег немного ближе, но не настолько, чтобы ясно разглядеть Кита в сгущающихся сумерках и снежной карусели.

Старуха вновь разговаривала по телефону, разгоняя скрипучим визгом снежинки. Ай, молодца! Кит наддал, плавным скользящим шагом сократив последние десять метров, и легонько хлопнул драную шубейку по плечу. Рефлекс сработал, как часы: детский сад, ей-богу, – старый да малый. Женщина повернула голову и немного плечи. Правая рука с телефоном осталась сиротливо висеть в воздухе, словно еще прижимала трубку к уху. Кит привычно и нежно выхватил плоскую коробочку из сухой ладони, не останавливаясь, не сбивая шага, и метнулся во дворы.

Кажется, жертва охнула, а потом запричитала что-то – Кит не расслышал. В голове слегка шумело, и дыхание едва заметными на пятиградусном морозце струйками энергично рвалось наружу. Он не ждал, что старушка пустится вдогон (хотя и так бывало), максимум, что она видела несколько секунд, – быстро удаляющуюся фигуру в черной куртке и черной же шапочке. Кит пересек двор наискосок, обежав заброшенную хоккейную коробку, и устремился к арке в углу г-образной пятиэтажки, замыкавшей пространство между домами. Там он остановился, скинул куртку и быстро вывернул ее наизнанку, то же проделал и с шапочкой. Из арки Кит вышел в стеганой квадратами серой куртке с яркой иностранной надписью на спине, вязаной шапочке в тон и шарфом, повязанным на шее поверх воротника.

Он повернул направо и пошел по улочке между домами в сторону ярко освещенного проспекта, на ходу вынимая аккумулятор из трофейного Эппла. Мегафоновскую симку он бросил в урну, трубу сунул в нагрудный карман, бывший внутренний, аккумулятор – в джинсы, с удовольствием закурил. Великая вещь двусторонняя одежка. Такая вот канитель. Кит поймал себя на том, что лыбится во весь рот. Покупку «травы» он решил отложить на денек.

Трофейный телефон зазвонил минут двадцать спустя, когда Кит уже ехал в центр в уютно гудящем новеньком троллейбусе. Кто-то очень близко, словно над ухом, негромко произнес: «Странные праздники. Что-то меня знобит от этого веселья…» Кит выпрямился на сиденье и обернулся, уткнувшись носом в толстое стекло, забрызганное талой грязью: по давней привычке он предпочитал задние места в общественном транспорте. В груди что-то затрепыхалось, и первые такты смутно знакомой мелодии донеслись до слуха.

Кит поперхнулся, в паху возникла тянущая боль, словно его аккуратно прихватили за яйца. Он лапнул за грудь, и под вспотевшей ладонью ощутил, как мелко, с перебоями, дрожит сердце. Глаза полезли из орбит, Кит задыхался и хлопал себя по груди, как будто хотел сбить аритмию и пустить мотор положенным «тук-тук, тук-тук», а тошнотворный дребезг становился все сильнее и музыка – громче. Кит расстегнул молнию на кармане, выломав собачку и не заметив этого. Рука скользнула в темное и теплое нутро, словно между ребрами, и вырвала из груди на бледный свет длинных потолочных плафонов плоскую трепещущую коробочку…

Плотный узел в горле распустился, и хриплый громкий смех вырвался наружу. Тело растеклось по сиденью потной квашней, прядь волос выбилась из-под шапки и прилипла ко лбу. Кондукторша покосилась на Кита из глубины салона, а он смотрел на мерцающий багрово-зеленым экран айфона с двумя надписями: «вызов» и «номер абонента скрыт». Кит ощущал углы аккумулятора в брючном кармане, но недоверчиво пощупал пальцами через плотную ткань. Смех застрял на донышке легких, вызывая слабый щекотный зуд.

Кит перевернул телефон и открыл крышку аккумуляторного отсека. Айфон в очередной раз содрогнулся в пальцах, словно мышь, которую вспороли перочинным ножиком, и продолжал содрогаться, пока Кит рассматривал пустое гнездо для сим-карты, фабричный штамп со штриховым кодом и серийным номером на дне отсека. «Трам-па-рааам, трам-парааам», – надрывалась трубка жестким, повторяющимся ритмом.

«Глюк, – подумал Кит, чувствуя на себе множество взглядов других пассажиров, – просто глюк».

Он закрыл крышку, перевернул трубку и придавил большим пальцем сенсорный экран, где была нарисована кнопка отбоя, как клопа размазал. Эппл пискнул и замер, Кит сунул телефон в карман. В голове у правого виска, но выше и ближе ко лбу вспучился комок боли. Он пульсировал, распространяя жаркие ритмичные волны до самого затылка: трампа-рааам, трам-па-рааам. Рот наполнился кислой слюной, Кит сглотнул, но желудок протестующе дернулся, словно пустой мешок на веревочке.

Парень беззвучно, но матерно шевельнул губами. Есть надо вовремя.

При мысли о еде в голове хрустнуло, словно он разгрыз целый грецкий орех, глазное яблоко заломило, и Кит ослеп на одну сторону. Больно-то как! Он прижал ладонь к лицу. Голова гудела. Комок боли носился по всему черепу, как било в колоколе на звоннице Петровского собора под рукой пьяного служки. Кит понял, что его сейчас вырвет. Он вывалился в центральный проход, слепо нащупывая поручни сидений, тусклый свет салона резал зрячий глаз, как солнце в ясный день, и не успел…

– Что ж такое?! Наркошня поганая, не передохнут никак!..

– Подождите, может, ему плохо?..

– Ага, плохо. Ну бери его тогда – и вперед!..

– Ой-й!..

Его без затей вытолкали из троллейбуса на следующей остановке. Кит немного пришел в себя, сидя на скамье в углу павильона, обильно оклеенного рекламой и афишами. Свежий воздух остудил лицо. Боль в голове утихла. Зрение прояснилось. Кислая горечь вязала рот, но тошнота не проходила. Улица кружилась, мельтешила разноцветными огоньками витрин и освещенных окон. Фары проносились мимо. Колеса разбрызгивали снежно-песчаную жижу. Кит не имел понятия, где находится. Люди на остановке его сторонились – не спросишь, да и он не был уверен, что сможет произнести хоть слово. Скрипя тормозами, остановился автобус, двери призывно прогрохотали, но Кит не двинулся с места, пережидая сильное головокружение. Ватные ноги казались чужими, и он вцепился в сиденье, чтобы не свалиться на заплеванный, усеянный бычками тротуар.

Он закрыл глаза, стало немного легче. Плевать на цветные пятна и круги, главное, улица не переворачивается вверх тормашками, и автобусы не летают. Он поймал себя на мысли, что неплохо было бы купить литр водки и прийти в квартиру, где существуют люди, до сих пор считающие себя его родителями. Водка была паролем, как у шпионов, и здорово повышала шансы отлежаться: без расспросов, приставаний и игры в воспитание…