Что знал Сталин - Дэвид Мёрфи

Подписание Германско-Советского пакта о ненападении мешало этой схеме. Однако она демонстрировала степень, до которой немцы могли объединиться с украинскими националистами ради «общего дела» — фактор, который начнет действовать весной и летом 1941 года. Видение будущего Клейстом звучало до удивления пророчески:

«Мы придерживаемся мнения, что конфликт с Польшей можно локализовать. Англия и Франция по-прежнему не готовы к выступлению на стороне Польши. Если мы в короткий срок сломим главное сопротивление Польши, то Англия продемонстрирует своим флотом в Средиземном море. Франция побряцает оружием за линией Мажино — этим и кончится. Если, несмотря на ожидания, европейская война, в связи с выступлением против Польши послужит поводом к войне против Германии, то превентивная война дело решенное. В таком случае Гитлер готов на длительную дискуссию. В любом случае мы не дадим спровоцировать себя в невыгодное время. Выбор момента действия мы оставили за собой. В настоящее время мы не решились бы ввязываться в европейскую войну вследствие нашей недостаточной подготовленности и маловыгодной международной обстановки; однако, за три — четыре месяца мы можем быть полностью готовы. Германское командование убеждено в своей победе ‹…› благодаря нашей авиации. По расчетам германских военных специалистов все английские порты могут быть разрушены в течение шести часов. Опустошающее действие германской авиации до сего времени было продемонстрировано лишь один раз: в испанской гражданской войне под Герникой. Успех был потрясающим — город сравняли с землей. В этом свете покорение Англии и Франции не представляется слишком трудным делом ‹…›. Америка со своим вмешательством не поспеет вовремя, а Советский Союз окажется нейтральным».

Клейст продолжил свои пророчества:

«Для нанесения удара по Польше, в Берлине в настоящее время снова начали интенсивно заниматься юго-востоком. Мы должны ближе подойти к Румынии. Гафенку (румынский министр иностранных дел) рассыпался в Берлине хорошими фразами, а в Лондоне и Париже занимался антигерманской политикой. Таким способом мы не добьемся нашей цели. Требуется непосредственный нажим на Бухарест. Мы ‹…› сделаем Венгрию германским протекторатом, а затем выдвинем войска к румынской границе. Румыния капитулирует. В Прибалтийских государствах мы рассчитываем достичь эти же цели другим путем ‹…›. Нейтралитет прибалтов в случае войны для нас так же важен, как нейтралитет Бельгии или Голландии. Когда-нибудь позднее, когда у нас будет для этого подходящий момент, мы сможем нарушить его, но, в силу заключенных пактов о ненападении (с Польшей в 1934 году), мы избежим автоматического вмешательства Советского Союза».

В заключение он сказал:

«Итак, наступление против Польши намечается на июль или август. Если же поляки спровоцируют превентивную войну ранее этого срока, то дело будет обстоять иначе. Ответим ли мы на эту провокацию решительным выступлением — будет зависеть от решения фюрера и его оценки международной обстановки. Во всяком случае для нас будет неприятно, если поляки вынудят нас к войне в настоящий момент, когда международная обстановка не благоприятна нам и наша подготовка к войне еще не закончена».

Прочитав докладную записку, Сталин написал на полях: «Спросите у Проскурова — кто этот „источник“?» Слово источник было дважды подчеркнуто. У Проскурова имелся ответ на вопрос Сталина. Среди сотрудников Германского посольства в Варшаве было три советских агента: Рудольф фон Шелиа, Герхард Кегель и Курт Фёлькиш, жена которого также сотрудничала с нами, фотографируя документы, добытые другими членами группы Гернштадта. Фон Шелиа должен был присутствовать на брифинге Клейста, и сообщение, вероятно, было его работой. Проскуров, естественно, доложил Сталину, по каким причинам он склонен верить в надежность данных источников, и если кто-либо сравнит вопросы, поднятые Клейстом, и действиями, предпринятыми Сталиным, чтобы разрушить некоторые из планов Гитлера, то видно, что он отнесся серьезно хотя бы к некоторым частям этого доклада. Естественно, что у Сталина не было намерения с молчаливого согласия допустить «разрушение Советского Союза», хотя он должно быть видел, что замыслы Гитлера против Польши серьезные, и, вероятно, понимал, что и Англия и Франция могут мало что сделать, чтобы предотвратить ее поражение. И вполне вероятно, что эта линия рассуждения привела к заключению нацистско-советского пакта о ненападении, соглашение, которое, как чувствовал Сталин, отодвинет возможное германское вторжение. Он соглашался с тем, что когда победа над Польшей будет пережита, Гитлер повернет на Англию и Францию. Однако он не мог предугадать, что разгром Германией их сил во Франции произойдет почти так же быстро, как предсказал Клейст.

Рассуждения Клейста о германских планах в отношении Прибалтийских государств, последовавшее после немецкой оккупации Мемеля, должно быть, осели в мозгу Сталина. Как только пакт с Германией был подписан, а нападение немцев на Польшу произошло, так СССР вступил в переговоры с Прибалтийскими государствами о заключении двусторонних договоров о взаимопомощи, которые предусматривали размещение там советских войск. По мнению Сталина, эти действия показывали Гитлеру, что Литва, Латвия и Эстония были и останутся в сфере советских интересов. Постоянный приверженец дипломатических тонкостей, Сталин дожидался до лета 1940 года, чтобы провести выборы в Прибалтийских странах, за чем последовало их вхождение в СССР в качестве союзных республик. Что касается замечаний Клейста огерманских планов в отношении Румынии, то Сталин дождался 1940 года, чтобы вновь обрести Бессарабию и Северную Буковину.

На протяжении лета 1939 года обе стороны были заняты посылкой сигналов друг другу. Гитлер, конечно, хотел, чтобы его интерес в достижении соглашения со Сталиным, был замаскирован несколькими путями — например, торговыми переговорами. Известный на протяжении долгого времени как явный антикоммунист, он не хотел, чтобы его истинные цели стали известны. Например, 5 июля 1939 года Проскуров послал наркому Ворошилову перевод анонимного письма, полученного советской дипломатической миссией в Берлине, которое могло быть «тайной» дипломатической нотой, начинавшейся следующим заявлением: «Германское правительство будет приветствовать предложение от Советского правительства, касающееся немедленного соглашения обоими правительствами по будущей судьбе Польши и Литвы». [21] Далее следовало предложение о возвращении к границам 1914 года, «то есть, возвратить обратно земли, захваченные третьим государством». Явный намек на Польшу. В следующем параграфе говорится, что «перед началом акции обеими сторонами будет целесообразно провести демаркационную линию, которую ни одна из сторон не будет нарушать». Добавлялось, что ввиду «относительно большой территории, которую получит СССР, Германия оккупирует Литву».

Хотя и специально сформулированное в неопределенных выражениях, это неофициальное предложение подходило по формулировкам к секретному протоколу, который в конечном счете будет согласован Германией и СССР во время обсуждения пакта о ненападении. В то время как пакт обязывал обе стороны воздерживаться против агрессивных действий друг против друга в одиночку или вместе с другими странами, секретный протокол отводил Латвию, Эстонию и Финляндию в советскую сферу интересов, а Литву — в германскую. Было согласовано, что граница между сферами интересов Германии и СССР в Польше будет проходить по рекам Нарев, Висла и Сан.

Сталин держал каналы открытыми, как для Германии, так и для англо-французской стороны в надежде на заключение более выгодной сделки для Советского Союза. Отдавая себе отчет в том, что Гитлер твердо решил напасть на Польшу и поэтому страстно желал обеспечить себе нейтралитет СССР, советская сторона попыталась получить согласие Англии и Франции начать переговоры по военным вопросам. Однако только 25 июля Британский кабинет дал свое согласие. Но уже тогда, советскому послу в Лондоне Ивану Майскому было ясно, что англичане не будут торопиться с началом обсуждения. Он был прав в своих оценках. Перед самым отъездом глава британской делегации адмирал Реджиналд Драке спросил британского министра иностранных дел виконта Галифакса, как он должен поступить, если будет невозможно заключить договор. Ему было сказано «тянуть переговоры как можно дольше» в надежде, что германское вторжение в Польшу будет отложено. [22]

Сталин верил, что подобные обсуждения, проводимые параллельно с переговорами о торговом договоре, создадут дополнительное давление на Гитлера, который согласится с его требованиями в обмен на советское согласие. Поэтому он надеялся, что военные переговоры начнутся без промедления. Однако задержки продолжались в связи с выбором средств транспорта. Регулярного воздушного сообщения между Лондоном и Москвой не было, а поездка по железной дороге выглядела неподходящей. В конце концов, было решено, что делегации прибудут морским путем. Но вместо того, чтобы воспользоваться быстроходным крейсером, французская и английская делегации выбрали, соответственно, медленные грузовое и пассажирское суда, прибыв в Ленинград только 9 августа. Этой же ночью они отравились в Москву. Русские, конечно, уже назначили членов своей делегации и приняли меры, чтобы обеспечить скорейшее проведение переговоров. [23]