Девичья команда. Невыдуманные рассказы - Петр Заводчиков

— Мой Мигуля?

Она сдала свою собаку еще прошлым летом, как все. Мобилизация, нечего делать. Миг был второй выдрессированной ею собакой. Первую, Джульбарса, Лиза сдала за три года до войны пограничникам. Очень гордилась, что Джулька несет такую важную службу, и очень скучала по нему. Она переписывалась с бойцом, который стал проводником ее собаки. Боец благодарил Лизу, а Джульбарса хвалил — умный и выучен хорошо. Однажды пришло письмо, в котором пограничник сообщал, что Джульбарс отличился, помог задержать опасного нарушителя, перешедшего государственную границу.

«Наш Джульбарс работал бесстрашно, — писал пограничник, — вражеский лазутчик вытащил пистолет, а Джулька схватил его за руку и уже не отпускал, пока не подоспели бойцы. Все-таки нарушитель сумел его ранить. Славный наш пес погиб, но задержал врага».

Лиза горько плакала, перечитывая письмо. После гибели Джульбарса она еще сильнее привязалась к новой собаке. Расставание с Мигом было особенно трудным. Его она совсем уже не надеялась увидеть: Миг уходил на войну. И вот миновала страшная блокадная зима, а Миг, оказывается, выжил. Он был тут, в Сосновке, в питомнике, рядом с бараком их команды.

Едва услышав слова Риты, Лиза побежала к вольеру. Там было много собак, но Мига она узнала сразу. Он изменился, был так худ, что выпирали кости. И шерсть потеряла свой блеск.

И Миг сразу кинулся к Лизе. Он многое испытал и перенес за этот год. Зимой у него был другой хозяин — не очень добрый. Миг давно забыл, что значит наедаться досыта. Он научился тихо сидеть долгими часами в узкой щели, вырытой в замерзшей земле. Стыли лапы, холод леденил тело так, что мучительно хотелось завыть. Но выть нельзя было, нельзя было даже тявкнуть. Такая у Мига теперь была служба.

Теплая квартира, где он имел свой отдельный уголок, ласковая веселая хозяйка, с которой было так интересно играть, — все это отошло куда-то далеко-далеко. Миг об этом почти и не вспоминал, разве что во сне. Но вот услышал голос Лизы и все вспомнил сразу. И остановился как вкопанный. Потом бросился к проволочной сетке и лег возле нее, глядя на Лизу. Он тихонько поскуливал и всхлипывал от радости и счастья.

С этого часа Лиза при первой возможности бежала к вольерам. Она охотно работала там. Она старательно делала то, что многим девушкам было не по душе — чистила собак, убирала за ними.

Что ж удивляться, если старшина рассчитывал на нее как на примерного солдата. Да, с собаками она работала отлично, но вот держать язык за зубами Лиза совершенно не умела. Все хотелось, чтобы последнее слово осталось за ней. На любое замечание старшины Лиза норовила возразить.

— Боец Самойлович, сколько раз вам надо говорить, что поворачиваться следует через левое плечо, а не через правое?

— Какая разница? — посмеивается Лиза. — Разве мы из-за этого фашистов не разобьем?

Или явится, стукнет каблуками:

— Товарищ старшина, тут лейтенант приказал доложить вам, что я не приветствовала его.

— Что же вы не смотрите, кто идет навстречу?

— Я видела, не слепая. Только почему он требует, чтобы девушка первая кланялась ему? Невежливо это.

— От вас не поклонов требуют, а уважения к старшим по званию. Кажется, объясняли устав.

— Когда писали устав, девушки, наверное, в армии не служили.

Кончалось тем, что Лиза получала наряд вне очереди. Она мыла на кухне посуду, а старшина ходил сумрачный. Ему не хотелось давать Лизе взыскания, но что поделаешь, если она нарушает воинский порядок?

Хлопотно было старшине с этой командой… А все же когда через несколько дней в Сосновку приехал командир батальона, он заметил, что Петров ужо не так горюет из-за своего назначения.

Майор приехал не один. С ним был полковник из штаба фронта. Еще на подходе к бараку команды их встретила высокая девушка с повязкой на рукаве. Обмундирование было тщательно подогнано по ее тонкой фигуре. Девушка подошла твердым шагом, отчетливо доложила:

— Товарищ полковник, дежурный по команде молодых бойцов…

Высокий, немного картавый ее голос звучал уверенно и громко, каждое движение было отработанным.

Полковник радостно улыбнулся. Такого лихого рапорта он не ожидал услышать. Комбат взглянул на подоспевшего старшину и поймал довольную улыбку, мелькнувшую на его лице. Кажется, Егор Сергеевич уже начинал гордиться своей командой.

… На курс учебы молодым бойцам дали всего десять дней. Подъем в шесть, отбой в одиннадцать и за весь день едва полчаса личного времени, когда можно заняться своими делами, пошить, написать письмо. Старшина, глядя на девушек, думал: «Не выдержат. Это и здоровому мужику тяжело». Но они выдерживали — не жаловались, не хныкали.

Был у него как-то разговор с Ниной Бутыркиной:

— Вы должны понимать — тяжело в ученье, легко в бою. Про это еще Суворов говорил…

Маленькая, тихая Нина казалась еще слабее других, но она была единственным членом партии среди девушек; вдвоем со старшиной они составляли партийную «прослойку» команды.

— А мы уж и забыли, когда было легко, — улыбнулась Нина.

«Кажется, она еще меня утешает», — с удивлением подумал старшина.

Возможно, девушка угадала ту боль, которая саднила душу Егора Сергеевича. Не девичье дело — война.

— Разве нам до армии легче было? На нашем заводе автоматы делают. Сами знаете, хлеба нет, угля нет, электричества другой раз тоже нет, А все равно работаем. Я была техническим секретарем в заводском парткоме. Работа как будто не трудная — писать протоколы, подшивать бумажки, ходить в райком, у телефона дежурить. Завод в начале войны эвакуировали в тыл, остался в Ленинграде один цех. День отработаю в парткоме, а вечером иду в цех. Я раньше слесарем была. В цеху на сборке приходилось работать до глубокой ночи. Потом с утра опять в партком. — Помолчав, Нина тихо сказала: — У меня отца кулаки убили. Я его даже не помню, но он был рабочий и большевик. И я еще в детстве решила, что буду как он.

… В минуты отдыха, в перерыве между занятиями, когда можно было рассесться на поляне или полежать на траве, команда превращалась в шумный многоголосый рой. Девушки весело болтали, ребячились, пели. Иногда старшина ловил кокетливые взгляды — девушки испытывали на нем силу своих чар. Тогда Петров принимал суровый, «служебный» вид. Он помнил строгое предупреждение командира: «На этот счет ни-ни! В этом смысле они для нас с тобой бойцы, больше ничего. И такое отношение надо всем внушить с самого начала, с первой минуты, иначе потом уже дисциплины не установим и порядка не будет».

Пока это было, в общем, не трудно, девушки кокетничали скорее из любопытства. Всерьез их волновало другое.