Приобщение к чуду, или Неруководство по детской психотерапии - Ирина Млодик

«Пора браться за очистку кастрюли!» – говорю я ребятам. И мы начинаем со страшными воплями кидать в стенку какой-нибудь матерчатый мячик или мягкую игрушку, вспоминая всех тех, кто нас обидел, или колотим кулаками по мягкой подушке. Чем тише и послушнее ребенок, тем с большим чувством и силой он это делает, при условии, что его удается уговорить на это мероприятие. Особенно воспитанные соглашаются не сразу, но потом останавливаются, только совершенно обессилев.

Он явно не был желанным. Родиться пятым ребенком в семье алкоголиков – это несчастье или испытание? «Безусловно, второе», – внушала Ему Его приемная мама. Эта сильная, интеллигентная, очень опекающая и очень верующая женщина была всерьез озабочена Его сложностями в школе: Он не мог найти общий язык с учителями и одноклассниками, из-за чего обучался индивидуально (!). Меня же серьезно волновало совсем другое: Его потухший взгляд, полное отсутствие сил, несмотря на крепкое телосложение, нежелание не только что-то делать, но и просто говорить. Рядом с Ним мне поначалу было немного не по себе. Я не сразу уловила отчего. Потом понта: ощущение запертой в узком пространстве мощной силы, энергии. И при этом – молчание, взгляд человека, к одиннадцати годам утомившегося жить.

Он ненавидел школу, казалось, больше, чем смерть. Каждое утро Он просыпался уставшим от ненависти к тому дню, который ему предстояло прожить. Он, конечно, не сразу рассказал про это.

В тот первый день нашей встречи мне было интересно узнать, хочет ли Он чего-либо в этой жизни. Рисуем цветик-семицветик, исполняющий любые желания. Семь желаний: маме, бабушке, всему миру, себе – ничего. Ну хоть что-нибудь, уговариваю я Его. Нет, ничего. «Это неправильно! – возмущаюсь я. – Человек должен хоть чего-то хотеть. Хотеть не только можно, но и очень даже правильно». Он «просыпается» и смотрит на меня с большим удивлением. «Давай ты попробуешь понять, чего тебе хочется прямо сейчас, а я буду твоим партнером по осуществлению твоего желания, идет?» Он ложится на парту, несколько долгих минут одними глазами осматривает кабинет: «А поиграть в ту игру можно?»… Уходя, Он улыбнулся. Меня саму удивило то облегчение, которое вызвала у меня такая простая вещь, как Его улыбка.

Следующая встреча началась так же, как и первая: потухшим взором, апатией, полным отсутствием желаний. Я, серьезно опасаясь за Его состояние (учебный год подходил к концу, а значит, и наши занятия), явно торопя события, предложила Ему нарисовать гнев, злость или агрессию. И встретила отказ, который развернулся в теологическую дискуссию об отношении Бога к злости. Его Бог категорически запрещал Ему злиться.

– А что делать, если кто-нибудь тебя действительно разозлил?

– Ты должен страдать – это единственное, что разрешает Бог.

Я совершенно растерялась, в чем сразу же решила признаться:

– Знаешь, я с большим уважением отношусь к тебе и твоему Богу, но я в совершенном замешательстве, я не знаю, что мне делать. Моя наука, как и твой Бог, мне так же убедительно говорит о том, что злиться неизбежно, этого никто не может избежать, а не злиться, когда тебя сильно разозлили, – это к тому же и очень вредно, так как злость все равно никуда не девается, она спрессовывается и остается в нас, продолжая жить в нас какой-то своей дурацкой жизнью, принося нам вред.

Он с нескрываемым удивлением смотрит на меня:

– Что же нам делать?

– А что тебе предлагает твой Бог, если такое все же случилось: ты был зол, кричал, ругался, подрался даже. Что тогда?

– Тогда ты должен пойти в церковь и помолиться, замолить свой грех.

Конец ознакомительного фрагмента.