Тот, кто был равен богам - Джеймс Баркли

Вместе со своей тройкой ТайГетен Катиетт забралась на верхние стяжки стропил, перекрещивающихся под самой крышей. Они поднялись по лестнице на главную балюстраду, а уже оттуда — еще выше, в царство теней. Отсюда, на благоразумном удалении от огромной толпы, заполнившей собой каждое кресло, скамью, проход и подоконник, они могли видеть все.

Там, где сходились зоны для размещения приглашенных, располагалось возвышение. Задняя его часть представляла собой пять рядов кресел, поднимающихся уступами. Кресла были простыми, но удобными и снабженными мягкими подушечками. Одно место для верховного жреца и еще одно амлана[7] от каждой деревни, поселения и города, равно как и прочих представителей эльфийских кланов.

Перед этими рядами стояли три кафедры, украшенные резными изображениями Инисса при сотворении земли и эльфов. Они располагались полукругом вокруг темного пятна на в остальном безупречно выскобленном белом каменном полу. Однажды в Гардарине пролилась кровь. День инаугурации дворца навсегда останется в истории как гнетущее и мрачное событие. Большое пятно неправильной формы тщательно сохраняли в качестве напоминания о днях, память о которых канула в Лету, на что, впрочем, надеялись далеко не все.

В воздухе повисло напряжение. Часом ранее над Исанденетом прокатилась гроза, разрывая небо проливным дождем и вспышками молний. В городе начали перешептываться, что, дескать, боги подают знак. Но Катиетт не обращала на такую ерунду внимания. Если эльфы хотят избежать беды, то должны рассчитывать только на себя. Именно для этого боги и населили ими землю. Чтобы эльфы жили в гармонии и мире. Любили землю и все, что на ней обитает и произрастает.

Но слишком многие из них забыли об этом. И сейчас их здесь собралось тоже слишком много. Толпа глухо волновалась в ожидании, пока не начнутся речи, буквально исходя слюной от перспективы возможного осуждения. А Катиетт испытывала одну лишь глубокую печаль. Она знала, в чем кроется причина их ярости, но ведь ни одного из них не было здесь в тот судьбоносный день десять лет назад, когда Такаар отступил. Ни одного. Она спросила себя, а кто же в действительности стоит за всем этим и почему они так долго ждали, чтобы привести свой план в действие. Быть может, сегодня она получит ответы на эти вопросы.

Катиетт взглянула вниз на старшего представителя клана Инисса, Джаринна, Верховного жреца Инисса, которому явно хотелось поскорее оказаться в храме в Аринденете. На Ллирон, Верховную жрицу Шорта, обладательницу немигающего взгляда. На Калидда, амлана Денет-Барина, нервно потирающего руки. И на Пелин, архонта[8] Аль-Аринаар, главнокомандующего гвардии Инисса, которая, подобно всем остальным, выглядела взбешенной и готовой бросить вызов всему миру. Разумеется, сама она к детям Инисса не принадлежала, зато была верной сторонницей Такаара. Приближались нелегкие времена, и от того, на чью сторону встанет Аль-Аринаар, гвардия, составленная из представителей всех кланов, зависело слишком многое.

Взгляд Катиетт переместился на гобелены, которыми была увешана стена за рядами кресел на возвышении. Прекрасные творения описывали историю славных сражений и великих побед, потрясающий героизм и подвиги Такаара. Но картина эта была не совсем точной. Неполной. И Катиетт спросила себя, как долго они еще провисят здесь.

— Сейчас он бы нам не помешал, — подал голос Графирр, стараясь перекричать шум толпы.

Катиетт повернулась к своему Тай. Он сидел верхом на балке, опираясь грудью на другую, ведущую на самый верх «панциря». Она выразительно подняла брови.

— Он бы не помешал нам таким, каким был когда-то, — заметила она.

Графирр кивнул.

— Да. Извини. С моей стороны это было неумно.

Катиетт улыбнулась.

— Совсем немного. Инисс свидетель, что ты прав.

— Ты должна быть там, внизу, — сказала Меррат, и глаза ее лукаво блеснули.

— А ты не боишься упасть? — парировала Катиетт. Закусив губу, она окинула взглядом шумное сборище внизу. — Ни за какие благословения Инисса я не согласилась бы сегодня оказаться там.

— Ты так полагаешь? — осведомилась Меррат.

— Для этого не требуется особого ума, — отозвалась Катиетт. — Но я сомневаюсь, что сегодняшнее сборище обладает хоть каплей здравого смысла.

Враждебность и агрессия ощущались буквально физически. К ним примешивалась одуряющая влажность. Воздух снаружи был совершенно неподвижен, и, несмотря на открытые двери и оконные створки, в помещении не ощущалось ни малейшего сквозняка. Волны духоты поднимались все выше, становясь невыносимыми, запах пота смешивался с древесными и животными ароматами, забивая ноздри. За происходящим следили взгляды. Гневные. Презрительные. Ненавидящие.

— Ну, наконец-то, — сказала Меррат.

Распорядитель Гардарина поднялся на ноги. Его приветствовал оглушительный рев собравшихся. Звали его Хелиас, и свою зелено-белую церемониальную мантию он носил с привычной властной небрежностью. Он был молодым и амбициозным членом клана Туала. Обожаемым и ненавистным в равной мере. Он упивался своим положением и должностью. Разговоры на балконах и в зале стихли, когда Хелиас подошел к центральной кафедре. От стен отразилось эхо нескольких криков. Обычно они были добродушными. Только не сегодня.

— Итак, мы собрались здесь! — начал Хелиас. — Все вы знаете, что время пришло. И у каждого из вас есть свое мнение. И вы спрашиваете себя, почему же мы ждали так долго. Что ж, предлагаю вам выслушать тех, кто, в свою очередь, готов прислушаться к вам и надеется, что вы им поверите.

— Недурное начало. Он пытается снять напряжение, — пробормотала Катиетт.

— Думаешь, он готов переметнуться? — полюбопытствовала Меррат.

— Гони от себя подобные мысли, — улыбнулась Катиетт. — Он так же нейтрален, как и любой презренный туали.

— Для участия в дебатах приглашается Джаринн, Верховный жрец Инисса, хранитель храма Аринденета и защитник памяти Такаара!

Эти слова были встречены какофонией неодобрительных выкриков и свиста. Джаринн, высокий и стройный, что было свойственно представителям клана Инисса, обладал роскошной шевелюрой, длинные черные пряди которой были зачесаны назад и перевязаны золотой нитью. Лицо его с тонкими чертами светилось горделивостью, которая, по его словам, случайно досталась ему по праву рождения, а глаза, большие и раскосые, овальной формы, поражали синевой. Его мантия была простой и безыскусной, как того и требовал Инисс. Коричневой, лишенной каких бы то ни было украшений и даже капюшона. Он ходил босиком, что являлось символом веры в Инисса, который оберегал его от зла. Катиетт надеялась, что сегодня утром его молитвы были особенно горячими.

Подойдя к кафедре, Джаринн окинул собравшихся твердым взглядом. Пожалуй, он даже слегка покачал головой, прежде чем сосредоточиться на противоположной кафедре. Он пренебрег своим правом обратиться к спикеру-распорядителю с требованием защитить его от оскорблений, градом обрушившихся на него. Однако же он задержался на мгновение, чтобы кивком поблагодарить тех, кто встал из кресел в арочных рядах, дабы приветствовать его аплодисментами. От этого шум в зале стал оглушительным.

— Ну, и где же поддержка общественности? — осведомился Графирр, когда Хелиас воздел обе руки, запоздало призывая собравшихся к порядку.

— Джаринн посоветовал сторонникам Такаара не приходить на собрание, — ответила Катиетт и вновь улыбнулась. — Как бы то ни было, но большинство из нас находятся здесь, наверху.

На балках расположились сразу пять звеньев Тай[9]. Изрядное, следует признать, количество элитных воинов Инисса. Еще пять троек были рассредоточены по городу, наблюдая за местами наиболее вероятных беспорядков, которые непременно должны были возникнуть, если будет объявлено о всеобщем порицании и осуждении. Катиетт должна была знать о царящих в городе настроениях на тот случай, если Джаринну потребуется срочно и без помех вернуться обратно в Аринденет.

Собравшиеся внизу, под ними, гулко и ритмично начали топать ногами. По залу покатилось грозное эхо, напомнившее о великих битвах древности, прелюдия к хоровым песнопениям и погребальному плачу. Катиетт ощутила, как задрожали в такт балки перекрытия, и мысленно перенеслась во времена, предшествовавшие гармонии и принятию закона Такаара.

— Слово предоставляется… — начал Хелиас.

Голоса присутствующих слились в громоподобный воинственный рев.

— Ло-ри-ус, Ло-ри-ус, ЛО-РИ-УС!

Рев безостановочно катился по залу собраний. Хелиас вновь поднял руки, но это ни к чему не привело. И все-таки сквозь шум толпы Катиетт расслышала его голос, взлетевший к самому потолку.

— Слово предоставляется Лориусу, Верховному жрецу Туала, хранителю храма Тул-Кастарина и порицателю Такаара!