Капитал и идеология - Томас Пикетти

приходящаяся на 1 процент верхнего уровня, могла бы быть снижена до 10 или 20 процентов, или, возможно, даже меньше, что позволило бы значительно повысить уровень жизни 50 процентов нижнего уровня. Эти вопросы достаточно важны, чтобы потребовать более детального исследования. В любом случае, данные показывают, что нет оснований полагать, что существует только один способ организации мировой экономики. Нет оснований полагать, что 1 процент самых богатых должен получать именно 27 процентов роста доходов (по сравнению с 12 процентами для 50 процентов самых бедных). Цифры глобального роста показывают, что распределение доходов так же важно, как и общий рост. Следовательно, есть достаточно места для дискуссий о политическом и институциональном выборе, который влияет на распределение.

Об оправдании экстремального неравенства

Крупнейшие состояния в мире росли с 1980 года даже более быстрыми темпами, чем доходы населения мира, представленные на рис. I.5. Крупные состояния росли чрезвычайно быстро во всех частях света: среди ведущих бенефициаров были российские олигархи, мексиканские магнаты, китайские миллиардеры, индонезийские финансисты, саудовские инвесторы, индийские промышленники, европейские рантье и богатые американцы. В период с 1980 по 2018 год крупные состояния росли темпами, в три-четыре раза превышающими темпы роста мировой экономики. Такой феноменальный рост не может продолжаться бесконечно, если только человек не готов поверить, что почти все мировое богатство окажется в руках миллиардеров. Тем не менее, даже в десятилетие после финансового кризиса 2008 года разрыв между самыми богатыми и остальными продолжал расти практически теми же темпами, что и в два предыдущих десятилетия, что говорит о том, что, возможно, мы еще не стали свидетелями окончания масштабных изменений в структуре мирового богатства.

Перед лицом таких впечатляющих перемен было предложено множество оправданий неравенства богатства, некоторые из них весьма удивительны. На Западе, например, апологеты любят делить богатых на две категории. С одной стороны, это российские олигархи, ближневосточные нефтяные шейхи и миллиардеры разных национальностей, будь то китайцы, мексиканцы, гвинейцы, индийцы или индонезийцы. Критики задаются вопросом, заслуживают ли эти люди своего богатства, которым они якобы обязаны тесным связям с властями предержащими в своих странах: например, часто подразумевается, что эти состояния возникли в результате несправедливого присвоения природных ресурсов или незаконных лицензионных соглашений. Бенефициары якобы мало что сделали для стимулирования экономического роста. С другой стороны, есть предприниматели, как правило, европейские или американские, для которых инноваторы Силиконовой долины служат хрестоматийным примером. Их вклад в глобальное процветание широко восхваляется. Если бы их усилия были должным образом вознаграждены, говорят некоторые, они были бы еще богаче, чем сейчас. Общество, утверждают их защитники, в моральном долгу перед ними, который оно, возможно, должно возместить в виде налоговых льгот или политического влияния (которого в некоторых странах они, возможно, уже добились самостоятельно). Такие гипермеритократические, ориентированные на Запад оправдания неравенства демонстрируют неуемную человеческую потребность придать смысл социальному неравенству, порой таким образом, что это вызывает недоверие. Эта квази-беатификация богатства часто игнорирует неудобные факты. Смогли бы Билл Гейтс и его коллеги-техномиллиардеры построить свой бизнес без сотен миллиардов долларов государственных денег, вложенных в фундаментальные исследования на протяжении многих десятилетий? Смогли бы квазимонополии, которые они создали, патентуя общественные знания, получать такие огромные прибыли без активной поддержки со стороны законодательного и налогового кодексов?

Однако большинство оправданий крайнего неравенства богатства менее грандиозны. Часто подчеркивается необходимость стабильности и защиты прав собственности. Другими словами, защитники признают, что неравенство богатства может быть не совсем справедливым или неизменно полезным, особенно когда оно достигает уровня, наблюдаемого в таких местах, как Калифорния. Но, по их мнению, оспаривание статус-кво может запустить самоусиливающийся процесс, который в конечном итоге негативно скажется на беднейших членах общества. Эта квазирелигиозная защита прав собственности как непременного условия социальной и политической стабильности была характерна для обществ собственности, которые процветали в Европе и США в XIX и начале XX века. Потребность в стабильности также фигурировала в обосновании трифункциональных и рабовладельческих обществ. В последнее время к аргументу стабильности добавилось утверждение о том, что государства менее неэффективны, чем частная филантропия - старый аргумент, который недавно вновь обрел популярность. Все эти оправдания неравенства заслуживают внимания, но их можно опровергнуть, применив уроки истории.

Учиться у истории: Уроки двадцатого века

Чтобы понять и извлечь уроки из того, что происходит в мире с 1980 года, мы должны использовать долгосрочную историческую и сравнительную перспективу. Нынешний режим неравенства, который я называю неопроприетарным, несет в себе следы всех предшествующих ему режимов. Чтобы изучить его должным образом, мы должны начать с рассмотрения того, как трифункциональные общества досовременной эпохи, основанные на троичной структуре (духовенство, дворянство и третье сословие), эволюционировали в общества собственности XVIII и XIX веков, а затем как эти общества рухнули в XX веке перед лицом вызовов со стороны коммунизма и социал-демократии, мировой войны и, наконец, национально-освободительных войн, положивших конец многовековому колониальному господству. Все человеческие общества нуждаются в осмыслении своего неравенства, и оправдания, приводимые в прошлом, при внимательном изучении оказываются не более непоследовательными, чем нынешние. Рассматривая их все в конкретном историческом контексте, уделяя пристальное внимание множеству возможных траекторий и развилок дороги, мы можем пролить свет на нынешний режим неравенства и понять, как его можно изменить.

Особенно важную роль в этой истории играет крах собственнического и колониального общества в двадцатом веке. Он радикально изменил структуру и обоснование неравенства, что непосредственно привело к нынешнему положению дел. Страны Западной Европы - в первую очередь Франция, Великобритания и Германия, которые накануне Первой мировой войны были более неэгалитарными, чем США, - стали более эгалитарными течение двадцатого века, отчасти потому, что потрясения периода 1914-1945 годов привели к большему сжатию неравенства, а отчасти потому, что после 1980 года неравенство в США увеличилось (рис. I.6). Как в Европе, так и в Соединенных Штатах сжатие неравенства в период 1914-1970 годов можно объяснить правовыми, социальными и финансовыми изменениями, ускоренными двумя мировыми войнами, большевистской революцией 1917 года и Великой депрессией 1929 года. Однако в интеллектуальном и политическом смысле эти изменения начались уже в конце XIX века, и есть основания полагать, что они произошли бы в той или иной форме, даже если бы этих кризисов не было. Исторические изменения происходят, когда развивающиеся идеи сталкиваются с логикой событий: ни одно из них не имеет большого эффекта без другого. Мы еще не раз столкнемся с этим уроком, например, когда будем анализировать события Французской революции или изменения в структуре неравенства в Индии после окончания колониальной эпохи.

РИС. I.6. Неравенство, 1900-2020 гг: