Дочь сатаны, или По эту сторону добра и зла - Алексей Зикмунд

Глава двенадцатая.

Зеркало в стиле модерн было сделано в виде змееобразной фигуры тролля, цветные эмалевые стершиеся от времени когти кокетливо поджаты, черные глазки блестят и выглядят, как живые. Низкие облака проплывают над Прагой и отражаются в этом волшебном зеркале, острые шпили соборов разрывают мягкую плоть облаков.

Утопающий в стеклянном тумане безлюдный фантастический город смотрел на мир снисходительной улыбкой мудрости и покоя. На шестьдесят пятом году жизни Цимера волновал пейзаж города так же, как и много лет назад, когда он двухлетним малышом первый раз выглянул в это окно. За четыре века дом, в котором он жил многократно перестраивался внутри, однако готический фасад здания не менялся. На первом этаже помещалась мастерская и часовой магазин. Сквозь открытую форточку, до глуховатого Цимера доносилась отчетливая немецкая речь. Спустившись вниз, он включил электрический чайник и свет над конторкой. Первым в дверь постучался немецкий мотоциклист с месяцеобразной бляхой на груди. Он протянул Цимеру дешевые часики, которые выпускались миллионами, в этих часах даже не было рубиновых камней. Цимер без всякого интереса сковырнул крышку и углубился в механизм, это были неинтересные часы, примитивные, как будильник, он быстро справился с ними, и вскоре солдат ушел. Но зато следующий посетитель поразил много повидавшего часовщика. Широкополая шляпа, какие сто лет назад носили бродячие музыканты, закрывала половину его лица. Странная одежда, толи фрак, переходящий в пальто, то ли пальто, переходящее во фрак, была на нем и в довершение облика старомодные черно-белые башмаки, один из которых был явно больше другого. Этот худой и высокий господин, похожий на дирижера симфонического оркестра, вынул из внутреннего кармана крупную золотую луковицу на массивной золотой цепи. На эмалевом циферблате с затейливо выписанными арабскими цифрами был нарисован Бафомет, древний символ темной стихии. Цимер сразу понял, что часы эти старые, ценные и очень дорогие, и сделаны не менее двух веков назад.

- Хочу располагать этим временем, - произнес человек в черном, и грустная, едва уловимая улыбка пробежала по его тонким губам.

- Посмотрим, - сказал Цимер и открыл заднюю крышку, за которой находилась ещё одна, представляющая головоломку, в центре ее была расположена маленькая пятиконечная звезда, и, как понял Цимер, золотой столбик с рубином надо было перевести с края головоломки в центр. Механизм часов был сломан, это был очень сложный механизм, раньше Цимер таких не встречал.

- Попробую что-нибудь сделать, - тихо сказал Цимер, погружаясь во внутренности прибора.

- Пожалуйста, постарайтесь, мне необходимо получить это время, - промолвил симфонический дирижер и вышел из мастерской на негнущихся ногах.

Днем Цимер принимал немногочисленных посетителей. Каждый раз, как захлопывалась дверь и успокаивался колокольчик, он вынимал часы и через лупу рассматривал их под сильной электрической лампой. С виду механизм был абсолютно здоров и, казалось, часы вот-вот задвигают стрелками. Цимер прогрел часы над лампой и провернул заводной ключ, и как будто маленькое медное эхо зазвучало во внутренностях механизма, потом он тронул маятник, но золотой полумесяц качнулся и замер. "Не понимаю", - пробурчал Цимер,

- "На взгляд механизм не имеет дефектов". Так размышляя, он стал рассеянно передвигать столбик головоломки. Через некоторое время Цимер оказался в середине звезды, столбик сложился и ушел внутрь, а маленькие золотые пластинки, похожие на пластинки в фотографическом объективе, закрыли отверстие в центре звезды. И часы пошли, застучал механизм и Цимеру показалось, что все его тело наполнено разновеликими шестеренками, которые вдруг ожили и завертелись, а на груди у него закружились огромные жирные стрелки, это были руки Цимера привинченные к центру груди. Он почти физически ощутил, как внутри его тела начинают движение раскаленные металлические колеса. Тысячи шестеренок жили и двигались в теле его, но стрелки-руки, прибитые к груди, двигались в обратном направлении. Это время дьявола. Стрелка, бегущая в обратную сторону, слова читаемые наоборот, мужские имена у женщин и женские имена у мужчин, инфернализация сознания, все это он с разнообразными своими приемами, это был он в одежде провинциального дирижера. И с каждой ускользающей в обратном направлении секундой его сознание становилось все менее подвластным ему. Прожитые когда-то минуты реанимировали мертвые клетки, время побежало вспять. И из этого мертвого времени, которое вдруг стало как бы живым, стали появляться давно исчезнувшие минуты и дни. Бежавшие в обратном направлении стрелки воплощали в его сознании другой, исчезнувший мир. Сам Цимер, заключенный как бы под стеклянный колпак, наблюдал за сменой лет и эпох. Одежда проходящих по улице терпела изменения, она становилась все более затейливой и не современной, изменялись модели автомашин и повозок, изменилась противоположная сторона улицы. Находящийся напротив дом стали разбирать, и за несколько оборотов стрелки вокруг циферблата он полностью исчез. Вместо электрических фонарей появились газовые, а затем керосиновые. По улице маршировали войска и двигались траурные катафалки, и смеющаяся публика разных эпох появлялась на свет из могил, из того, что уже представляло собой состояние небытия. Находящийся в неподвижности Цимер чувствовал огромную усталость. В доме его поменялась конфигурация окон, они стали уже и добавились дополнительные переплеты. Теперь по улице двигались рыцари и повозки с осадными мортирами. Цимер сообразил, что стрелки довели его до тридцатилетней войны. Но вот они замедлили бег и наконец остановились совсем. По-прежнему вокруг были рыцари и бронированные лошади в шорах. Цимер почувствовал, как тяжесть, как бы лежавшая на плечах, куда-то уходит. Он оторвался от кресла и взял в руки золотую луковицу часов, ему показалось, что в голове у него вспыхнула электрическая лампочка и осветила часть текста, написанного мелом на темном стекле.

"Башня в старом городе перед мостом. Иди". Цимер покинул дом и пошел по мощеным булыжником улицам Праги, они вели его через развязки разновеликих мостов и тоннелей. Проделав путь, он понял, что жители города не видят его, он проходил сквозь них, а они проходили через него. Тем не менее, что бы убедиться, что он еще существует, Цимер подошел к кирпичной стене и ощупал кладку, кирпичи были скользкими и холодными, с мягкими прожилками мха. Не сам шел Цимер вперед, не была его воля. Пройдя несколько кварталов, он понял, что сильно устал. Он сидел на чугунной скамейке и разглядывал островерхие крыши соборов и облака, проплывающие над головой. Мимо него проходили жители средневекового города. Цимер знал, что они давно уже умерли, знал он, что нет их на свете, но смотрел на них, как на живых, которым предстоит уже не существующее будущее. Цимер шел мимо торговых рядов, мимо петляющих на разном уровне улочек, так что, оказываясь внизу, он мог видеть сразу несколько улиц, распластавшихся ниже уровня глаз, а, поднимаясь наверх, обозревать невысокие здания и вереницу движущихся пражан. И дошел он до башни, которая была невысокой, приземистой и имела отдельный подъем с моста. Когда-то весь город представлял из себя большую крепость, он мог защищаться, превращая каждую улицу в бастион. На вершине башни были расположены чугунные орудия, в случае опасности они легко могли перекрыть мост. Оказавшись рядом с башней, Цимер услышал, как в его кармане бьют часы, он вытащил их и посмотрел на циферблат. Минутная стрелка медленно двинулась вперед. "Значит, это время уже существует. Тогда почему они проходят через меня, почему реальные предметы этого мира не преодолеваются мной?" Не находил Цимер ответов на этот вопрос. Так, не находя ответов, он стал подниматься по лестнице, обвивающей башню, будто змея. Цимер толкнул дверь, но она оказалась закрытой, тогда он обошел башню вокруг, наверху площадки он увидел каменный люк, он был открыт, и Цимер медленно стал спускаться вниз, застревая на каждой ступеньке. Посередине круглой комнаты стояло деревянное кресло, на котором спиной к нему сидел человек. Это был тот самый провинциальный дирижер, который принес ему ремонтировать часы. Изменилась его одежда. Теперь он был в рясе монаха, в руках он держал камень черного цвета, похожий на кусок угля. Подняв голову, он посмотрел на Цимера, и тому показалось, что его протыкают шпагой.

- Семь колен миновало, - сказал странный посетитель, владелец часов, - да, семь колен. Сейчас вы просто часовщик и ничего более, но если бы ваша далекая родственница предпочла любовь, а не деньги, вы бы не стали часовщиком, вы бы получили вот эту, вот эту душу. Душу, спрятанную в куске антрацита. Несколько веков камень этот жжет мою руку. Семь поколений должно было исчезнуть прежде, чем возможность рождения вновь обрела реальность свою.