То «заика», то «золотуха» - AnaVi

Всё! И эти — тоже… Силы — окончательно покидают меня, выходя на осадке души и остатке же тела! И вот я — снова на полу. Где — мне и место. Где — мне и «самое» место! А был ли смысл взлетать, если всё равно вернулась к нему?.. Всё равно — осталась с ним!

Но и почти тут же — меня находят! Находят в таком состоянии «не стояния» и… Поднимают! Да… Вот только и мне — уже всё равно! Лишь бы — всё это закончилось для меня… И со мной же… Быстро. И всё! Больше — никого и ничего не надо! Но…

Но и вновь — ничего из этого… того не происходит! Я слышу лишь — как открывается окно и… на меня вдруг прямо-таки и обрушивается поток холодного свежего воздуха! Я вздрагиваю. А он… А это был и есть — парень! Повелитель и… Хозяин. Он… Дал мне — лишь подышать?!

Краем глаза и боковым же зрением — вижу его «преувеличенно» большие черты лица. Вроде и длинного с горбинкой носа. Пухлых губ… Мощного и округлого подбородка… Тупых, и пусть не «умных», но и, тем не менее, видных скул. Как кончики моих крыльев! Светло-серых глаз — на фоне и такой же, почти что и белой кожи. Светло-русых коротких волос: с редкой чёлкой, спадающей на низкий лоб и прикрывающей его широкие светлые брови вместе с тонкими ресницами! Непривычно, но и как на контрасте, со всем вокруг и мной же — он одет во всё черное: футболку, шорты и бандану… на руке!

Но и, посчитав же эти несколько минут достаточными для обновления кислородного баланса внутри и возобновления дыхания снаружи, а и скорее всего — попросту решив проветрить, не замерзнув сам, он вдруг прикрывает окно и… несёт меня в прихожую! Через коридор с бежевыми стенами. И белым же потолком… По светло-коричневому линолеуму… По обеим сторонам которого и от нас — тянутся ещё какие-то белые деревянные двери. Но и он — не заходит в них! Поворачивает направо. Подходит к такой же почти двери, только с замками и цепочками… Где и по левую уже сторону от нас — стоит тёмно-коричневый деревянный шкаф-трюмо: с висящей и стоящей, как снаружи, так и внутри же, скорее всего, верхней одеждой и обувью. А по правую — такая же, «в цвет», тумба, но побольше и тоже, наверное, с обувью: в три ряда полок. И рядом с которой уже, по левую сторону от неё, примостился небольшой пуфик, обтянутый серой тканью… И вот под его ногами — чёрный жёсткий коврик, чтобы вытирать ноги при входе. Казалось бы… Казалось бы, кто-то предпочитает белый коврик… Вроде меня! Чтоб вытирать об меня и мной же — всё. А «кто-то» и… «Чёрный»! «Спасибо же, что ты — это ты». Но и… Однако… Однако, здравствуйте! И… Добрый вечер! День же — уже был… И что же это, на самом деле, значит? «Ты так быстро наигрался!». Повезло же… наверное.

На-вер-ное… Распахивается дверь!.. В пустой и тёмно-серый бетонный подъезд… И я снова сжимаюсь, вздрагивая! Непонятно же ещё, что хуже: холод его, ветра или того, кто сейчас держит меня, будто и вы- и отпуская, хотя совсем недавно — сам же и закрыл в комнате?.. Не говоря уж и о том, что он сам остался за порогом, а меня же — кинул, почти что и «швырнул» через него, заставив «упасть ниц» перед собой. «Перед «ним», да! Перед кем же ещё?.. Не перед собой же, т. е. мной!». Холод же, что был ранее, ничто, в сравнении с болью, которая тут же пронзила моё хилое тельце, стоило лишь шмякнуться об пол: как лепёшка напополам с мешком картошки! Какие же они все — злые. Жестокие и циничные!

Переворачиваюсь… Лишь бы более — никак не видеть его! Пытаюсь привстать, если уж и пока не встать, и слышу стук двери за спиной! Щелчок металлического замка по ту сторону двери. И… Удаляющиеся от меня, в глубину и саму же квартиру, тяжёлые шаги!..

И какой смысл отдавать годы жизни, чтобы после — слышать эту звонкую тишину в ответ и свой же адрес?..

Да… А ведь, и нисколечко не давя на жалость, я уже совсем — не та, что была раньше! «Да»!.. «Раньше» же — я ещё была милой. Была даже и… красивой. А уж и что говорить за?.. Яркой — я была! Любимой и… Любящей! А что — теперь? Теперь — я сломлена!.. Как духовно, так и физически… Выцвела и выгорела!.. И вот за что мне — всё это? В чём я таком и с кем я таким «так» же провинилась, чтобы заслужить эти подчас и ежедневные лапанья, не говоря уж и за «время», посиделки в одиночестве на холодном линолеуме?.. На холодных деревянных досках. Паркете! Ковре или сером бетонном полу!

К чёрту — всё! К чёрту — эту жизнь! Этих (не)людей и… К чёрту — меня! Я не хочу — так. Не могу — так… больше!

Резко подрываюсь… Что даже, поначалу, и изображение перед глазами плывёт в чёрно-белом свете, взрываясь ещё параллельно где-то и цветом… И несусь — в сторону улицы. В сторону — выхода!.. Подхваченная, пусть и холодным, но и потоком же ветра, свободы: из открытой или не закрытой кем-то ранее чёрной металлической входной двери подъезда, побитой временем и не «только» и обитой же поверх ещё тёмно-коричневыми досками. «Она выведет меня — на волю. А ветер — спасёт… Спасёт меня — своим же холодом! Ему ведь — не жалко… А мне — и подавно… приятно! Не совестно… Он же — не сострадает. И не сожалеет… Ему — наплевать на меня. Значит — и мне наплевать. Значит и мы — солидарны! И уж пусть лучше меня собьёт — чья-то машина!.. Больше такой пытки — я не выдержу. Просто — не вынесу… Не могу. Не смогу и… Не (за)хочу!».

А стоит пересечь «черту» и вылететь к белому, прямо-таки и слепящему после квартирно-комнатного и подъездного полумрака свету, как