Алая печать - Олаф Бьорн Локнит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты видела, как ее привезли?
Киваю, зная, что отец, как и я, хорошо видит в темноте.
– Майль нашел ее в каком-то притоне, – бесцветно произносит всесильный глава Тайной службы. – С ней были двое молодых парней. Третьему повезло – успел сбежать до того, как она решила за него приняться. Тех двоих она… – отец запинается. Я молчу. Мне очень страшно. – Она переспала с ними, а потом убила. Обоих. Разорвала горло. Когда Майль со своими помощниками ворвался в комнату, она сидела и лакала кровь. Он так и сказал – сидела на постели и лакала кровь. Он назвал ее по имени, она узнала его, засмеялась и спросила, не проводит ли он ее домой, мол, она устала. Когда ее стали выводить из комнаты, она начала визжать и отбиваться. Поцарапала одного из стражников и разукрасила физиономию выглянувшего на шум постояльца. Бедняга до конца жизни будет ходить со шрамом в поллица и оторванным ухом.
В камине догорают последние угольки. Я сижу, слушаю страшную историю о моей собственной матери и боюсь заговорить.
– Двое, что пришли с ней… Один – студиозус из Аквилонии, приехавший в гости к приятелям. Второй – младший сынок графа Эрлена. Внук канцлера Тимона. Кто третий – пока неизвестно. Кеаран клянется всеми богами, что никто не видел, как они выходили из гостиницы. Единственного свидетеля и пострадавшего они забрали с собой. Я этому не верю. Завтра город будет полон слухами. Тимон потребует расследования.
– Почему так? – мой голос похож на жалобный скулеж Бриана. – Почему так случилось, отец? Почему?
– Твоя мать всегда боялась потерять рассудок. Она говорила, что ее народ всю жизнь бродит в сумерках, на границе ночи и дня. В сумерках возникают трещины между жизнью и смертью. Такая трещина зародилась в ее душе, и сквозь эту трещину вползло немного ночной тьмы. Она разбиралась в таких вещах, не то, что я…
Отец не договорил. Я поняла, чего он пытается избежать. Ведь мы, я и мой старший брат Вестри – такие же наследники рода нашей матери и, возможно, обладатели наследного безумия. Ведь леди Ринга Эрде – не человек. Она – порождение тьмы ночной, гуль из Рабирийских гор, вампир с Полуденного Побережья. Ее муж, наш отец, Мораддин из Турана – плод союза дверга-гнома и женщины-человека. Вестри и я – полукровки гульской крови. Такие существа рано или поздно теряют рассудок. Слишком много в нас перемешалось, и наследие каждой расы требует своего.
Правда, ни я, ни мой брат не испытываем тяги к питью крови. Наша мать вынуждена делать это, чтобы жить и сохранять молодость. Но, может быть, мы еще слишком молоды? Вдруг через годик-другой нам захочется выйти на ночную улицу и вкрадчиво окликнуть запоздалого прохожего? Ведь у нас, как у нашей матери, вместо обычных ногтей – втяжные кошачьи когти, у нас слишком острые резцы и глаза, отлично видящие во мраке…
– Сегодня Канделлоры, – неожиданно и не к месту вспомнила я. – Митрианский Праздник Свечей.
Отец молча пошарил в ящиках стола, на ощупь отыскал коробочку с белыми восковыми свечками. Защелкало кресало, затрещал, чадя, подожженный фитилек.
Мы смотрели друг на друга поверх горящей свечи. Усталый, лысоватый человек средних лет, большую часть жизни посвятивший заботе о благе огромного государства, и молоденькая девушка, не знающая жизни.
– Я мог бы переправить ее за город, в замок Эрде, – задумчиво сказал отец. – И тебя с Вестри тоже.
– Вестри не поедет, – я покачала головой. – Завтра в Военной Академии начинаются весенние экзамены. Он же лучший. Он не сможет бросить все.
– Да? – как-то потерянно переспросил отец. Мне захотелось расплакаться. – В самом деле… – он тряхнул головой, приходя в себя. – Разыщи своего брата и передай, что я хочу его видеть. Дана, не вздумай впадать в отчаяние! Мы с твоей матушкой попадали не в такие переделки, и ничего, до сих пор живы.
– Я никогда не впадаю в отчаяние, – как можно тверже сказала я. – Я – Эрде. Крепче камня, настойчивее воды и гибче стали.
Наверное, я неудачно повернулась и взмахнула рукавом, задев свечу. Та опрокинулась и погасла.
2 день Первой весенней луны.
Дурно так отзываться о родственниках, но мой брат до сих пор не осознает всей тяжести рухнувшей на нас беды. Он уверен, что отец в состоянии разрешить любые трудности. Вестри же чрезвычайно заботит, не пошатнется ли его положение выпускника Академии, не пострадает ли его начинающаяся карьера и не отвернутся ли от него друзья и подружки.
Вестри старше меня ровно на четыре года. Как положено в благородном семействе, я – изысканная молодая дама, завидная невеста, он – подающий надежды блестящий офицер, с возможностью по окончании Академии прямиком угодить в личную королевскую гвардию, поближе к трону, либо же отличиться где-нибудь в привилегированных легионах, вроде «Золотого орла» или «Немедийского дракона». Отец более склонен ко второму, считая, что дети должны добиваться всего сами, а не благодаря протекции родителей. Вестри же спит и видит себя в Бельверусском замке. В шестнадцать лет, его, как полагается, вместе с остальными кадетами представили царствующей фамилии, после чего военная молодежь с величайшим удовольствием приступила к несению караулов во дворце и вовсю злоупотребляла правом посещать королевские балы и званые вечера.
В отличие от меня, Вестри родился пусть невысоким, зато красавчиком, его любят и охотно всюду приглашают. Он скрыл это от отца и мамы, но я-то знаю, что мой неугомонный братец уже три или четыре раза дрался на поединках из-за чести прекрасных дам, и что он каждый вечер сочиняет возвышенные послания для девушки из свиты графини Неффель. Однажды я даже нашла посвященное этой особе стихотворение. Оно выглядело таким прямолинейным и незамысловатым, что я решилась переписать его на свой лад и вручить братцу, как образец. Вестри решил, что сестренка просто обязана слагать кансоны для его подружек и не дает мне проходу, пока не заполучит очередной шедевр.
Надеюсь, девушки остаются довольны.
* * *Долго сторожила на галерее, дожидаясь, когда отец закончит беседу с Вестри. Наконец, брат вышел из кабинета, раздраженно хлопнув дверью. Я окликнула его, и мы встретились на излюбленном месте, где секретничали во времена нашего детства – в большом окне-фонаре, выходящем во внутренний двор и сад. Домоправительница разводила там какие-то разлапистые деревца, привезенные из Шема. Не знаю, как они называются. Раз в год, ближе к осени, они цвели, наполняя весь дом сладковатым и душным ароматом.
Вестри выглядел огорченным и разозленным.
– Вот не было печали, – буркнул он. – Приспичило же матушке поразвлечься…
Вестри недолюбливает мать и не скрывает этого. Считает, что она никогда не уделяла ни ему, ни мне должного внимания и слишком часто отсутствовала. Такое уж у нее ремесло. До появления в ее жизни некоего Мораддина, сына Гроина из Турана, баронесса Энден занимала место первой помощницы и отчасти наставницы герцога Лаварона, тогдашнего главы Тайной службы, с небывалой легкостью и изобретательностью разрешая трудные политические загадки и улаживая всяческие недоразумения. И тогда, и сейчас наша мать являлась весьма решительной и предприимчивой женщиной, не подчиняющейся общепринятым правилам и настойчиво добивающейся своих целей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});