ПАЛАЧИ И КИЛЛЕРЫ. - П. Кочеткова

Миронов продолжал свои записи…

Подниматься к окну все труднее. Невероятная усталость и бессилие. Может, пустить себе пулю в лоб? Что за вздор, поручик Миронов? Это же трусость, отступление. Нет, и так слишком долго отступали. От Орла до Перекопа. Довольно! Опять забраться в Крым? Никогда!

К окну уже не полезу. Это стоит ужасных усилий. Силы надо беречь.

В таком случае, что же ты за разведчик? Собираешься дрыхнуть в этом загаженном гнезде, пока красных загонят в Днепр?

А если это случится не скоро? Если красных не потопят в днепровских топях?

Проклятая нога!

Потерян счет дням. Ночи кажутся бесконечными. Хотя бы каплю воды! Но, может, они и Днепр испоганили?

Испоганили всю Россию. Топчет ее русский, латыш, китаец, жид, мадьяр, поляк, башкир…

За монастырским парком слышна перестрелка.

Понемногу нарастает. Может, наши перешли в наступление? Давно не слыхал я радостного стрекота пулеметов.

Ласкают слух эти шумы битвы, залетающие сюда из внешнего мира.

… Это было одно из последних сражений во время тех семи дней, что Эйланд находился на левом берегу.

Цепи залегли совсем близко друг от друга. Белые — в винограднике, стрелки — по ту сторону дороги. Так близко, что, окопавшись, они перестреливались, переругивались:

— Подлец латыш, куда катишь?

— Задать вам перцу, чертям толстозадым!

Белые открыли бешеную пальбу. Стреляли и, не вставая с мест, орали:

— Ур-р-р-р-ра! Ур-р-р-ра! В атаку все же пойти не решились.

— Ну что, сдрейфили? — кричали стрелки.

— А куда торопиться, бардаков на том свете нет, — отзывались белые.

На следующее утро, получив подкрепление, белые широким фронтом перешли в наступление. В соседней дивизии был убит командир. Всю степь заволокло сизым туманом.

И дальше Джек Эйланд прочитал:

Где-то у Днепра кукует кукушка. Может, красных уже прогнали? Не могу подползти к окну.

— Я буду ждать, я знаю, вы придете за мной, мои отважные орлы. Если только останусь жив, я научу вас, как ненавидеть врага. В этой колокольне я до тонкостей познал науку ненависти.

— А если вы найдете мой труп, — может статься, я не дождусь вас, — так знайте, поручик Миронов задохнулся от ненависти.

— Обагрите степь кровью врагов.

— На Украине глубокие колодцы. В них можно скинуть целую роту стрелков.

— Стройте мосты через Днепр из костей красных.

— Вы еще не пришли?

— Значит, вы их не прогнали за Днепр?

— И все же я буду ждать вас!

— Мое последнее желание: увезите меня за Днепр в мой тенистый парк. Там фамильное кладбище Мироновых. Похороните меня на том кладбище. Пусть растет, благоухает сирень над моей могилой. Поручик Миронов это заслужил.

Поручик Миронов простым солдатом дрался под Кромами в составе офицерской дивизии Дроздова. Под Харьковом он командовал батальоном, истребившим вражескую роту до последнего солдата. В апреле Миронов был на валу под Перекопом, и на эту колокольню он взобрался для того, чтобы указать вам путь к Днепру…

Хочу увидеть степь.

Воет ветер. Воет, словно красный волк. Где-то пощелкивают выстрелы.

Нога, как чурбан, синяя, опухшая. Боль невозможная. Может, все-таки пулю?

… За окном светало, когда Эйланд закончил листать пожелтевшие страницы. Дальше невозможно было что-либо разобрать. Угадывались отдельные эпизоды, но общий смысл терялся.

Да, тогда пришлось оставить левобережье, словно продолжая неоконченные записи Миронова, вспоминал Эйланд. Оставили и монастырь. Если бы только наблюдатели знали, что над ними, всего метр-другой повыше, сидит белогвардеец, они, конечно, взобрались бы наверх, свели с ним счеты.

Покидали монастырь тоже утром.

При всеобщем затишье начали переправу. И вдруг заговорила батарея. Артиллеристы, приметь в степи беляков, ударили по ним прямой наводкой. Первый же снаряд угодил в самую гущу, разметав их ряды. Батарея долго не смолкала. Противник решил, что красные приготовились к упорной борьбе, и потому сосредоточил огонь по монастырю. Л стрелки со своей батареей уже давно находились на правом берегу. Наблюдая, как белые атакуют покинутый монастырь, они от души смеялись.

Так прошли эти семь дней. Эйланду, да и другим стрелкам казалось, что прошли безрезультатно. Кавалерия Барбовича и офицерская дивизия Маркова на некоторое время отвоевали левобережье. Говорили, неудача объяснялась неправильной расстановкой, дроблением сил. Как бы то ни было, но это послужило хорошим уроком для будущих сражений, увенчавшихся славными победами.

… На следующий день над степью клубились тучи известки.

Разборка колокольни шла полным ходом. В пей находили невзорвавшиеся снаряды, глубоко засевшие в стенах. Камни кладки были громоздкие, тяжелые. Сколько народу гнуло спины, надрывалось, пока строилась эта колокольня. Л теперь ее ломали, смеялись.

Революция и не такие колокольни разрушала.

— Ну, так как нам быть с теми костями? — спросил рабочий, кивнув на лежащий в стороне мешок.

— Закопайте прямо тут, за свинарником, — равнодушно бросил Эйланд.

— Выходит, не наш был?

— Не наш!".

(Перо и Маузер. Рассказы латышских писателей, участников революции и гражданской войны. М.,1968).

Мораль наемника находит свое отражение и в мирной жизни.

Они несут смерть и разрушение. Их не покидает равнодушие к чужой жизни, они равнодушны к смерти, не испытывают христианских чувств в отношении побежденных.

13 НАЕМНИКОВ

В июне 1976 года Вилферд Барчет (журналист) и Дерек Робек (член международной комиссии по расследованию деятельности наемников) присутствовали на суде над 13 английскими и американскими наемниками в Луанде. Их впечатления легли в основу книги "Проститутки войны", посвященной наемникам и их вербовщикам.

"Только каменный истукан мог бы оставаться равнодушным во время суда в Луанде. В течение 9 дней перед глазами присутствующих развертывалась напряженная драма. В сложном клубке переплетались характеры и страсти, разнообразные мотивы и противоречивые поступки. Все это было невозможно представить себе заранее.

Особый интерес представляют показания, из которых становится ясно, что за люди идут в наемники. Ни один из 13 обвиняемых не принадлежал ни к головорезам из числа бывших легионеров, ни к молодчикам эсэсовского пошиба, то есть к тем профессиональным убийцам, которые наводнили Конго в 60-е годы.

Если не считать Каллэна, убивавшего совершенно хладнокровно, Баркера, убивавшего в ярости, и Герхарта, способного на то и на другое, то все они довольно типичные представители низших слоев общества. Даже если допустить, что приводившиеся в их оправдание истории о неудачной судьбе сильно преувеличены, то все же есть основания предполагать, что некоторых из них обманули, пообещав хорошо оплачиваемую работу в тылу. Стать наемником — да, убийцей — нет.

Причины, которые, по словам 13 обвиняемых, сделали их наемниками: отсутствие работы, денежные затруднения, скука бесцветного прозябания, неразрешимые семейные проблемы, тоска по прошлой армейской жизни, — могут толкнуть на тот же путь миллионы и миллионы людей.

На одно крохотное объявление, опубликованное всего лишь один раз единственной английской газетой, откликнулось более 300 человек! Аналогичной была реакция и на небольшую статью Буфкина (вербовщика). В своих письменных показаниях, написанных аккуратным почерком, наемник Акер рассказывает о том, как в ожидании отправки в Анголу он провел несколько дней в доме Буфкина в Калифорнии: "Когда я и Лобо жили у Дэйва, он велел нам вести картотеку на всех, кто ему писал по поводу Анголы. Мы заносили в карточки фамилию, военную специальность, боевой опыт и т. п. Заводили мы карточки только на тех, кто мог пригодиться, остальных мы не записывали. У нас уже набралось 120–150 карточек. Письма приходили даже из Израиля, Гонконга, Бельгии, Германии и Англии. И это не считая телефонных звонков. Дэйв также велел нам рассылать брошюры тем из приславших ему письма, кто его устраивал. В брошюре говорилось о работе, которая ждет наемников в Родезии и, возможно, в Южной Африке. Так же говорилось, что средства для отправки наемников в Анголу кончились, и неизвестно, когда они появятся снова…" Брошюра, которая была найдена у Грильо, не имела даты, но ссылка в ней на 6 января 1976 года, когда было получено его письмо, позволяет сделать вывод, что она была отослана в период между этой датой и 6 февраля, днем отправки группы американцев, то есть после того, как конгресс запретил финансировать операции против Анголы.

Наемник Макинтайр оставил школу в 15 лет и стал учеником повара в гостинице. Потом он три года учился на вечерних курсах санитаров при Эдинбургской королевской больнице. Вот что он рассказал в суде: