224 избранные страницы - Лион Измайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром народ пришел, а там настоящий памятник стоит. Поглядел народ и говорит:
— А Ванька-то наш лучше стоял. Ванька ну прям как живой был.
1986
Свинство
Вообще, это хорошее дело — устраивать на предприятиях подсобные хозяйства. Ну, там выращивать в оранжереях лук, чеснок и другую закуску. А потом продавать ее в столовой тем, кто ее выращивал. В некоторых хозяйствах кроликов разводят, а у нас в НИИ электроники вообще не знали, чем тоже заняться.
Собрали общее собрание. Директор говорит:
— Товарищи, давайте решать, средства у нас есть, пристройка на первом этаже пустует, кого будете разводить?
Одни кроликов предлагали, другие сусликов, а вахтер наш встал и говорит:
— Давайте крокодилов разводить.
Его спрашивают:
— А почему крокодилов?
Вахтер говорит:
— А потому что из них потом кобура хорошая получается.
А Сидоров, он у нас шутник, говорит:
— А зачем крокодилов, давайте лучше нашего вахтера разводить. И продавать в слаборазвитые страны. Почище любого крокодила будет.
Вахтер обиделся, стал кричать, что не позволит себя разводить, что у него справка есть, что у него никого быть не может. Одним словом, еле успокоили.
Тут технолог Петров встает и говорит:
— Давайте нутрий разводить, все будем тогда ходить в дубленках.
Народ у нас в институте грамотный, все с высшим образованием, стали доказывать Петрову, что это совсем разные животные — нутрии и дубленки.
А он говорит:
— Вы меня не так поняли: мы нутрий будем на рынке продавать и все будем ходить в дубленках.
Народ, конечно, обрадовался. Но директор говорит:
— Чушь это все, нам надо электроникой заниматься, а мы еще будем по рынкам шляться. Вот что, у нас от столовой отходов полно, будем разводить свиней, если, конечно, они не отравятся.
А Сидоров говорит:
— А чего их разводить, когда у нас и так каждый второй…
Директор говорит:
— Что-что?
Сидоров говорит:
— Нет, нет, вы первый…
Но директор его перебил:
— Раз вы так хорошо в свиньях разбираетесь, вы и будете отвечать за их размножение.
Одним словом, в воскресенье поехали в колхоз, закупили пятьдесят штук поросят, привезли их на работу и запустили в пристройку.
Они шустрые такие, хрюкают, визжат, бегают, ищут чего-то.
Директор говорит Сидорову:
— Спросите у них, чего они хотят.
Сидоров говорит:
— Я вам что, переводчик, что ли, со свинского? Сами не видите? Есть они хотят.
И действительно, мы про еду-то забыли, а столовая в воскресенье закрыта. Побежали в соседний магазин, накупили чего было: хлеба, макарон… Стали кормить.
Директор говорит:
— Вот что, тут пятьдесят свинюшек, каждый из нас должен взять шефство над одной из них.
Стали выбирать. А они же все одинаковые. Тогда принесли масляной краски, и каждый на своей фамилию вывел. И теперь бегают по пристройке: свинья Иванов, свинья Сидоров, а который без надписи, тот директорский.
Директор говорит:
— У кого будет больше веса и приплода, тому зачтем как кандидатскую диссертацию.
И началось. С утра приходим — и сразу к этим дармоедам. Каждый к своему — и давай кормить. Кто кашей гречневой, кто селедкой. Сидоров своему даже один раз с дня рождения торт принес. Кремом ему всю физиономию вымарал, но все же заставил с чаем съесть.
Дней через пять у нас в институте с кислородом как-то значительно хуже стало. Прямо, какое-то кислородное голодание началось. Нет, мы, конечно, за ними убирали, но они делали в два раза быстрее, чем мы убирали.
Недели через две народ книжки уже читает не по электронике, а по свиноводству. Стойла сделали, кормушки, свет — все по науке, и для лучшего роста музыку включили. Заметили, что под Пугачеву свиньи едят в два раза больше. А от симфоний их просто несет. А растет эта живность не по дням, а по часам. Еще бы, каждый своего, чем может, ублажает. Я лично видел, как директор поил своего чешским пивом, кормил воблой, а по воскресеньям возил на персональной машине за город загорать.
Месяца через три они у нас так созрели, что мы стали ждать от них приплода. Неделю ждем, другую, третью. Никого.
Сидоров первый догадался.
— Напрасно, — говорит, — ждете, поскольку они все как один — свиноматки, им для размножения нужен хоть один свинопапка.
Директор говорит:
— Надо доставать быка.
Сидоров говорит:
— И что он с ними будет делать?
Директор ему говорит:
— Вот вы ему и объясните, что делать, если сами не забыли.
Сидоров говорит:
— Я в том смысле, что у свиней бык хряком называется.
Директор говорит:
— А мне все равно, как он у них называется, главное, чтобы он был. Иначе вы у меня сами им станете.
Сказал, а сам в Лондон укатил, станок покупать. Недели через две возвращается, открывает огромный баул, а оттуда выскакивает здоровенный английский боров. Сбил директора с ног и кинулся к свиньям.
Сидоров говорит:
— Да, такому ничего объяснять не надо, такой сам что угодно объяснит.
Ну и жизнь, я вам скажу, у нас пошла. Народ работу бросил и выстроился в очередь к борову. Скандалы начались:
— Почему Семенова без очереди?! Вы здесь не стояли!
Зато хрюшки по институту довольные ходят. На наших женщин гордо поглядывают. Ну а уж когда опорос пошел, тогда у нас такое свинство началось, что в округе разговоры пошли, будто мы выпускаем секретное химическое оружие, которое убивает запахом в радиусе ста восьмидесяти километров.
А мы принюхались. Нам — ничего.
1986
Летаргический сон
(ПО М. ЗОЩЕНКО)У нас тут один старичок после тяжелой и продолжительной жизни заснул летаргическим сном. Ну, это потом стало известно, что он заснул. А в тот момент все подумали, что он умер. Или, другими словами, его кондратий обнял.
И надо сказать, что этот старичок был, по мнению окружающих, очень вредный. Он работал бухгалтером в потребсоюзе, и своей честностью и принципиальностью буквально никому не давал житья. Ему, бывало, товарищи по работе скажут: "Степан Егорович, подпиши эту бумажку, и мы втроем по тысяче рублей получим". А он — ни за что. И главное, ничего особенного ему за это не грозило. Ну, максимум года три. А он — ни за что. Не хочет сидеть, хоть ты лопни! Вот такой был принципиальный! И из-за своих принципов он прожил всю жизнь в одной комнатенке в коммунальной квартире. Со всей своей семьей. Значит, он, здесь же его дочка, прямая наследница по части вредности, муж дочки, тоже тот еще тип… Носик такой, что голову от ветра разворачивает… И ихний ребенок. Вылитый старик. Только с зубами.
Старичок встал на очередь на жилье в райисполкоме в тысяча девятьсот… Вот что в тысяча девятьсот помню… В общем — как райисполкомы организовались… Короче говоря, наконец подошла его очередь, а он взял и, по мнению окружающих, отдал концы. Без старика не дадут, метража хватает. А уже деньги на мебель в долг собрали. А старик взял и отбросил сандалии. Отбросил, значит, сандалии и так без сандалий и лежит.
День лежит, второй… На третий день сосед по коммуналке заподозрил чего-то неладное и говорит:
— А где это наш дорогой Степан Егорович, что его третий день не видать?
Дочка говорит:
— А он занят!
Сосед говорит:
— Чем же он так занят, что третий день в туалет не ходит?
Дочка говорит:
— А вы откуда знаете? Вы что, за ним следите?
Он говорит:
— Почему — следите? Я сам третий день не выхожу оттуда! — и рвется в комнату. А дочка его не впускает.
Тогда он на них наслал "Скорую помощь". И вот часа через два появляется врач из больницы, судя по грязному халату, старичка слушает и потом говорит:
— Мне сдается, что он на тот свет перекинулся. Вы его, случайно, не отравили?
Дочка говорит:
— Что вы такое мелете? Как же могли его отравить, если мы его дома вообще не кормили?
А муж дочки заявляет:
— Вы нам голову не морочьте. Или делайте ему какой-нибудь укол от ОРЗ, или убирайтесь!
Врач говорит:
— Нас не учили мертвых лечить!
Тут дочка видит, что врач уперся, и говорит:
— Мы, конечно, все понимаем, может, он и действительно умер, но нельзя ли сделать как-нибудь так, чтобы еще дней семь — десять он был бы для нас живой?.. То есть не то что он совсем умер, а так… частично скончался…
Врач говорит:
— Мне все равно. Я сейчас напишу в справке по латыни "дал дуба", а вы сами расшифровывайте, что с ним!
Короче, делать нечего, квартира накрылась, значит, надо старика хоронить.
Правда, когда на работе узнали, что старик приказал долго жить, от радости до потолка запрыгали и, не жалея никаких общественных денег, стали оформлять похороны. Лишь бы побыстрее увидеть дорогого Степана Егоровича в гробу в светлой обуви.
