Час пик - Антон Антонов

Но когда он вышел в холл, где стоял гроб с телом Снежаны, ему показалось, будто мертвая девочка улыбается. Совсем как та, живая, в его сегодняшнем сне.

А между тем, это был день похорон, 19 декабря. В этот день непогода разыгралась вовсю. Буран, обрушившийся на город, был подобен тому, который приснился Грекову накануне ночью. Но похороны все равно получились грандиозными. Слишком много было в городе людей, чем-то обязанных Грекову или Ткачу, либо желавших заручиться их поддержкой. А еще было много друзей у самой Снежаны. Правда, их сначала пытались не допустить до участия в похоронах. По этому поводу Ткач сказал Грекову так:

— Это из-за них она погибла. Если бы она развлекалась в нормальных кабаках и найт-клубах, а не в их вонючих подвалах, ничего бы не случилось.

— Но они — друзья моей дочери, — возразил Греков и приказал пропустить тех, с кем Снежана провела последний день своей жизни.

А уж потом, во время поминок, Греков сказал Ткачу:

— Знаешь, я решил не отменять праздник.

— Какой праздник? — не понял сначала Ткач.

— Открытие гостиницы. Представляешь, она сама пришла сегодня ко мне и попросила об этом.

— Кто, гостиница? — Ткач был уже изрядно под газом и соображал с трудом.

— Нет, Снежана. Во сне.

— Во сне, говоришь… А с каких это пор ты веришь в сны?

— А вот с этих самых и верю. Понимаешь, а вдруг там, — он показал рукой вверх, — что-то все-таки есть? Вдруг там рай, и моя Снежана? И она оттуда смотрит на нас и хочет этого праздника. Представляешь, вся в белом и с крылышками…

— Скажи честно, ты свихнулся?

— Не исключено, — пожав плечами, ответил Греков.

16

В тот день, когда хоронили Снежану Грекову и город целый день находился во власти непогоды, молодой художник Денис Арцеулов искал натурщицу для своей новой работы. То есть сначала он вышел на улицу просто потому, что с утра его мучили будуны и хотелось пива. После пива в голове посветлело, а буран подсказал идею картины со Снежной Королевой в качестве главного действующего лица. А может, причиной был вовсе не буран, а тридцатитрехэтажная белая громадина — новый отель, возле которого уже начали работать ларьки. В одном из них Арцеулов как раз и купил свое утреннее пиво.

Натурщицу он нашел несколько часов спустя, уже под вечер, совсем в другом месте и будучи уже в том градусе подпития, когда скрытая в глубине подсознания наглость прорывается наружу и берет верх над природной скромностью.

Блондинка с холодным аристократическим лицом была не одна. Но художник не обратил совершенно никакого внимания на мужчину, идущего рядом с нею, Решительно преградив обоим путь, он обратился к женщине так, как если бы никакого мужчины не было в помине.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я художник, и вы должны мне позировать сегодня вечером.

Он всегда говорил именно эту фразу, и, как ни странно, многие действительно соглашались ему позировать. Вернее, чаще всего отвечали так: «Вы сумасшедший?»

Но на это Арцеулов заявлял без тени смущения:

«От сумасшедшего до гения один шаг», — и дамам было нечем крыть.

Нет, конечно, его нередко посылали на три буквы, иногда били по щеке или по обеим, а то и просто по морде, но процент давших согласие позировать — и отнюдь не всегда в одежде — был достаточно высок для того, чтобы не отказываться от этой практики.

Блондинка в ответ на слова Арцеулова не произнесла ничего — просто остановилась как вкопанная, глядя на него непонимающе. А вот ее спутник повел себя странно. Он не возмутился, как следовало бы ожидать, и не сделал ничего, что полагается делать в таких случаях. То есть не набил нахалу морду, не оскорбил его словесно, не попытался сдать куда следует и даже не счел нужным просто проигнорировать приставания и побыстрее увести даму, как это делают в подобных ситуациях рафинированные интеллигенты, не склонные к дракам и нецензурным выражениям.

Ничего этого спутник сногсшибательной блондинки не сделал. Он бросил спутницу на произвол судьбы, а сам быстрым шагом направился к стоящим неподалеку красным «Жигулям».

На это Арцеулов тоже не обратил внимания, но тут блондинка попыталась догнать мужчину. Ей это не удалось, зато «Жигули» резко рванули с места навстречу, чуть не сбили ее, и не заметить этого художник не мог при всем желании.

Арцеулов помог упавшей девушке подняться и сам , задал вопрос, который обычно адресовали ему:

— Он что, сумасшедший?

— Кто? — удивленно спросила блондинка.

— Ну, этот тип в «Жигулях».

— Не знаю, я не заметила.

— Понятно. Кто из нас пьяный, ты или я?

— Наверное, ты, — ответила девушка, но все-таки пошла с Денисом рядом, а еще через несколько минут согласилась ему позировать…

— Интересно, что я скажу мужу, — пробормотала она на следующее утро, зевая и потягиваясь.

— А у тебя есть муж? — удивился Арцеулов.

— К несчастью, — ответила девушка, которую, как выяснилось еще накануне вечером, звали Мариной.

— Так это он вчера уехал так поспешно и не попрощавшись?

— Куда уехал?

— Откуда я знаю. Вдоль по проспекту Гагарина на красных «Жигулях».

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Вчера, когда мы с тобой познакомились, с тобой был какой-то тип. Он уехал на красных «Жигулях» и чуть тебя не задавил.

— Разве? Не помню.

— Да? И часто у тебя это бывает?

— Что?

— Ретроградная амнезия. Провалы в памяти.

— Никогда ничего такого у меня не бывает. И вообще, мне идти пора.

И она ушла, оставив вопрос об амнезии открытым, но дав художнику надежду разрешить эту проблему в будущем. Когда они целовались на прощанье в прихожей, Марина дала понять, что эта встреча не последняя и она непременно придет позировать еще, причем очень скоро. Муж позированию не помеха, и пора ему привыкать.

А на следующий день, ближе к ночи, уставший от трудов праведных и трезвый от безденежья Арцеулов решил посмотреть американский триллер про маньяков по местному телеканалу. Но включил ящик слишком рано и попал как раз на белокаменские новости.

— Интересное предположение относительно логики действий маньяка высказал известный в нашем городе психиатр, доктор медицинских наук Борис Абрамович Медник, — бодро сказал телерепортер, и на экране появилось благообразное лицо психиатра.

— Любой серийный убийца обязательно следует некоторой логике, но подчас она понятна только ему одному. В нашем случае это не совсем так. Обратите внимание на цвет волос жертв Санта-Клауса. Ирина Маелова — брюнетка. У Галины Петренко — русые волосы. У Снежаны Грековой — золотистые. Последняя жертва, о которой стало известно сегодня — блондинка. Правда, не натуральная, а крашеная — но все равно закономерность налицо. И она каким-то образом связана с характером мании этого человека.

— Вы хотите сказать, что для каждого преступления Санта-Клаус выбирает более светловолосую жертву?

— Это совершенно очевидно.

— Но тогда не логично ли будет предположить, что четвертое убийство окажется последним? Ведь у блондинок самые светлые волосы.

— Ручаться за это нельзя. Есть ведь еще и натуральные блондинки. А кроме того, он может выстраивать не прямую, а что-то вроде синусоиды — сначала от темного к светлому, потом наоборот, и так далее…

Слушая эту беседу, Денис задумчиво наматывал на палец длинный белый волос Марины. Она была натуральной блондинкой. Но думал Денис не столько о Марине, сколько о том типе в красных «Жигулях». Гордившийся своей фотографической памятью художник никак не мог вспомнить его лицо.

17

— Жалко Снежану.

— Как любого перспективного клиента.

— Ты циник, и это плохо. Неужели тебе не жаль ее просто по-человечески?

— По-человечески мне жаль всех. Даже себя. Но не ты ли проповедуешь, что после смерти все мы перенесемся в мир, где всегда тепло, сияет солнце и цветут орхидеи? У нас с тобой разделение труда. Тебе — бог, мне — бизнес. Чего стоит церковь без денег? Это только Христос гонял торгующих из храма, да и то его последователи сообразили, что зря.

— Если бы христианские заповеди кто-нибудь выполнял, им бы цены не было…

— Сомневаюсь.

— Ладно, я не о том хотел поговорить. Ты заметил, последняя жертва не имеет к нам никакого отношения. Как и вторая.

— Но в отличие от первой и третьей.

— Вот именно.

— Да. Не лишено своеобразия. Впрочем, у инквизиторов должен быть иезуитский ум. Только какова цель?

— Нагие девушки на снегу. Это тебе ничего не напоминает?

— А что это должно мне напоминать?

— Вспомни, до чего у нас осталось четыре дня.

— До дня рождения Солнца. Ну и что?

— А теперь вспомни канон мессы Торжествующего Рассвета. Ты ведь сам участвовал в его составлении.

— Ты хочешь сказать?..

— Именно это я и хочу сказать.

— Да, но ведь их же никто не привязывает к деревьям и не морозит насмерть.