Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

«И я допущен в очень узкий, личный круг этого воистину великого явления, — думал он. — Он изменит наш мир, он изменит восприятие этого мира. В нем нет ни грана страха, он полностью уверен в себе. Однако, — напомнил себе Варрон, — остальные тоже держались хорошо, пока не началась эта катавасия. Как он поведет себя, когда придет в действие военная машина, когда враги окружат его со всех сторон, когда он встретится лицом к лицу — нет, не с Карбоном и не с Серторием — с самим Суллой? Вот это будет настоящим испытанием! Вместе или друг против друга, но отношения между старым буйволом и молодым буйволенком решат судьбу молодого. Согнется ли он? Может ли он вообще согнуться? Что же готовит грядущее для человека столь молодого, столь уверенного в себе? Найдется ли в мире сила или человек, способные сломать его?»

Определенно Помпей считал, что таковых нет. Хотя он не был суеверным, он создал из себя некоего придуманного человека. Человека, обладающего качествами, которые полностью соответствуют представлениям Помпея о его способностях. Например, он знал, что кое-что присвоил себе: непобедимость, неуязвимость, неприкосновенность. Ничем этим он в действительности не обладал. Но поскольку он хотел иметь эти качества, то присвоение их казалось ему таким же правильным, как и обладание. Это как если бы некий божественный ихор влился в его вены и божественные ароматы обволокли его тело. Почти с младенчества он жил в мире, созданном его колоссальными фантазиями. Мысленно он командовал десятками тысяч сражений, ездил на древних триумфальных колесницах в ста триумфах, вновь и вновь стоял, как Юпитер, сошедший на землю, а Рим склонялся, боготворя его, величайшего человека, когда-либо жившего на земле.

Но Помпей-мечтатель отличался от других таких же мечтателей качеством своего контакта с действительностью. Он вполне отчетливо видел реальный мир и никогда не упускал любой возможности или вероятности, присасываясь к ним пиявкой. Он концентрировал свой ум на фактах огромных, как горы, равно как и на обстоятельствах крошечных, точно капля чистейшей воды. Таким образом, его колоссальные фантазии были наковальней, на которой он выковывал форму реальности, он закаливал и обжигал ее, вгоняя в рамки материальной жизни.

Итак, Помпей собрал своих людей в центурии, когорты, легионы. Он тренировал их и проверял их личное снаряжение. Он отбраковывал слишком старых вьючных животных, сильными ударами проверял прочность осей, тряс повозки, спускал их на скорости по каменистому спуску за лагерем. Все будет в отличном состоянии, потому что ничего непредвиденного не должно случиться, все должно быть идеальным, как идеален он сам.

Через двенадцать дней после того, как Помпей начал набирать войско, пришло сообщение из Брундизия. Сулла двигался по Аппиевой дороге под приветственные крики, доносившиеся из каждой хижины, деревни, города. Но прежде чем отправиться в этот путь, рассказал Помпею гонец, Сулла собрал свою армию и попросил ее дать клятву верности — лично ему, Сулле. Если в Риме и сомневались в намерении Суллы избавиться от любой возможной угрозы преследования за предательство, тот факт, что армия поклялась поддержать его — даже в том случае, если Сулла выступит против правительства Рима, — недвусмысленно дал понять: теперь война неизбежна.

А потом, продолжал гонец, солдаты Суллы пришли к нему и предложили ему все свои деньги, чтобы он смог заплатить за каждое зернышко пшеницы, за каждый лист овощей, за каждый фрукт, пока они будут идти по Калабрии и Апулии. Они ничем не омрачат удачу своего полководца, они не вытопчут полей, не станут убивать пастухов, насиловать женщин, морить голодом детей. Все будет, как хочет Сулла. Он вернет им деньги потом, когда станет хозяином всей Италии, всего Рима.

Весть о том, что южная часть полуострова рада приветствовать Суллу, не слишком понравилась Помпею. А он-то надеялся, что к тому времени, как он явится к Сулле со своими тремя легионами закаленных ветеранов, тот будет отчаянно в них нуждаться. Теперь было ясно, что этого не случится. Помпей пожал плечами и пересмотрел свои планы применительно к обстановке.

— Мы пойдем по нашему берегу до Буки, потом направимся внутрь полуострова, на Беневент, — сказал он своим трем старшим центурионам, которые командовали тремя его легионами.

Согласно закону, эти обязанности должны выполнять высокорожденные военные трибуны, которых Помпей мог бы найти — при желании. Но высокорожденные военные трибуны подвергли бы сомнению право Помпея командовать своей армией, так что Помпей предпочел назначить командиров из числа своих людей. И пусть высокорожденные римляне сожалеют об этом, если проведают.

— Когда отправляемся? — спросил Варрон, поскольку никто другой не осмелился задать этот вопрос.

— За восемь дней до конца апреля, — ответил Помпей.

Затем на сцене появился Карбон, и Помпей снова был вынужден поменять планы.

От Западных Альп прямая нить Эмилиевой дороги тянулась через Италийскую Галлию вплоть до Адриатического моря у Аримина. Из Аримина другая отличная дорога шла вдоль берега до Фана, прибрежного города в Умбрии, где начиналась Фламиниева дорога до Рима. Это делало Аримин стратегически важным пунктом, равным лишь Арретию, стоявшему на подступах к Риму, к западу от Апеннин.

Поэтому логично, что Гней Папирий Карбон — двукратный римский консул и теперь правитель Италийской Галлии — поставил свои восемь легионов и кавалерию лагерем на окраинах Аримина. С этой базы он мог двигаться в любом из трех направлений: по Эмилиевой дороге через Италийскую Галлию к западным Альпам, по Адриатическому побережью к Брундизию и по Фламиниевой дороге на Рим.

Уже восемнадцать месяцев как он знал, что Сулла придет. И конечно, Сулла явится в Брундизии. Но в Риме пока еще засело слишком много людей, которые, когда придет время, встанут на сторону Суллы, хотя сейчас они и заявляют о своем нейтралитете. И все они намеревались свергнуть нынешнее правительство. Их наличие делало Рим необходимой целью для Карбона. Однако Карбон также знал, что Метелл Пий Поросенок ушел в Лигурию и окопался на границе с Западными Альпами Италийской Галлии. С Метеллом Пием были два добротных легиона, которые он взял с собой из провинции Африка, после того как сторонники Карбона выгнали его оттуда. Карбон был уверен: как только Поросенок прослышит о высадке Суллы, он пойдет на соединение с мятежником и это сделает уязвимой также Италийскую Галлию.

[Карта 3 - "Северная Италия и южная часть Италийской Галлии, часть 1"][3]

Конечно, имелись шестнадцать легионов в Кампании, и они были намного ближе к Брундизию, нежели Карбон в Аримине. Но насколько надежны консулы нынешнего года, Норбан и Сципион Азиаген? Карбон не мог быть полностью в них уверен. Он сам, своей волей, ушел из Рима. В конце прошлого года он был убежден в двух вещах: что Сулла придет весной и что Рим с большей вероятностью выступит против Суллы, если самого Карбона при том не будет в Риме. Так что он обеспечил консульство двух стойких своих сторонников, Норбана и Сципиона Азиагена, а потом сам себя сделал правителем Италийской Галлии, чтобы контролировать происходящее и, при необходимости, быть в состоянии действовать в любой момент. Его выбор консулов был, по крайней мере теоретически, хорош, ибо ни Норбану, ни Сципиону Азиагену не приходилось ждать пощады от Суллы. Норбан был клиентом Гая Мария, а Сципион Азиаген во время Италийской войны переоделся рабом и бежал из Эзернии, — поступок, вызвавший у Суллы презрение. И все же достаточно ли они сильны? Используют ли они свои шестнадцать легионов как истинные полководцы или упустят счастливый случай? Этого Карбон не знал.

Но одного он не учел: что наследник Помпея Страбона, совсем мальчишка, будет иметь наглость набрать три полных легиона из ветеранов своего отца и отправиться на соединение с Суллой! Не то чтобы Карбон всерьез воспринимал молодого человека. Карбона беспокоили три легиона ветеранов. Если они попадут к Сулле, он их использует блестяще.

Это квестор Карбона, Гай Веррес, сообщил Карбону о предполагаемой экспедиции Помпея.

— Мальчишку следует остановить, прежде чем он двинется в путь, — сказал Карбон, нахмурясь. — Какая досада! Мне лишь остается надеяться, что Метелл Пий не уйдет из Лигурии, пока я не расправлюсь с молодым Помпеем, а консулы смогут совладать с Суллой.

— С молодым Помпеем справимся быстро, — уверенно заметил Гай Веррес.

— Согласен, но это не делает его меньшим неудобством, — сказал Карбон. — Пожалуйста, позови моих легатов.

Легатов Карбона было никак не найти. Веррес бегал из одного конца лагеря в другой — слишком долго, Карбону это не понравится. Пока Веррес разыскивал легатов, много мыслей пронеслось у него в голове, но ни одна из них не была о наследнике Помпея Страбона. Нет, все его думы — о Сулле. Хотя они с Суллой никогда не встречались лично (не возникало повода, поскольку его отец был заднескамеечником в Сенате, а сам он служил во время Италийской войны у Гая Мария, а потом у Цинны), Веррес помнил, как выглядел Сулла, когда тот шагал в процессии во время своей инаугурации в должность консула. Сулла произвел на Верреса огромное впечатление. Поскольку по натуре Веррес не был военным, ему и в голову не приходило отправиться с Суллой на восток. К тому же Рим Цинны и Карбона не казался ему невыносимым. Верресу нравилось быть там, где водятся деньги, ибо ему свойственны высокие запросы в области искусства и очень большие амбиции. Но теперь, разыскивая легатов Карбона, он подумал: «А не пора ли сменить лагерь?»