Разорванная связь - Чингиз Абдуллаев

– И вы думаете, что это был кто-то из нас? – спросил изумленный и несколько испуганный Ираклий. – Вы считаете, что это был кто-то из его близких? А если к нему постучалась горничная?

– Не подходит. Во-первых, у горничных всегда есть свой запасной ключ. Вернее, универсальный ключ, который подходит ко всем номерам. И она могла бы зайти в номер с помощью этого ключа, а не ждать, пока ей откроет Золотарев. И, во-вторых, это отель высшего класса. Как говорят в Испании, не просто пять звездочек, а гранд люкс отель. А это значит, что поздно ночью сотрудники отеля не будут тревожить спящего гостя. Тем более что я, выходя из номера, повесил на дверях табличку «не беспокоить». Значит, к нему пришел кто-то из близких, который сначала позвонил в дверь, затем, возможно, постучал. И подал голос, чтобы Золотарев поднялся и отпер ему дверь. Все остальное вы знаете. Добавлю, что карточку-ключ я лично положил на столик. И она исчезла. Убедительно?

– Не знаю, – растерялся Ираклий, – я даже думать об этом не могу. Получается, что главные подозреваемые мы с господином Солицыным?

– Почему именно вы?

– Среди пятерых приехавших только мы двое мужчины.

– Я не сказал, что убийца был обязательно мужчиной.

– Тогда кто? – удивился Ираклий. – Полицейские сказали, что ему проломили голову. Чтобы так ударить, нужно приложить некоторое усилие, – он посмотрел на свои большие руки, – получается, что его мог убить или я, или его компаньон. И в обоих случаях есть очень четкий мотив. Я могу получить его большое наследство, а Солицын избавиться от своего компаньона.

– Вы неправильно поняли. Ему не проломили голову. Чтобы сломать череп, нужно приложить большие усилия. Но его ударили лампой. И удар пришелся в висок. Возможно, его даже не хотели убить. Трудно убить лампой, если убийца на это рассчитывал. Возможно, его хотели оглушить. Но удар пришелся в висок, и Золотарев сразу умер. Для такого удара не обязательно быть сильным мужчиной. Этот удар может нанести и женщина, даже очень хрупкая. Теперь вы меня понимаете?

– Вы говорите страшные вещи, – признался Ираклий, – я даже думать об этом не хочу. Никто из нас не мог его убить, я в этом убежден.

– Тогда кто к нему приходил? Компьютер четко зафиксировал, что в первый раз после моего ухода дверь дважды открывали изнутри, а во второй раз, примерно еще через час, сначала снаружи, а затем изнутри.

– Там все перепутали, – неожиданно улыбнулся Ираклий. – Когда вы уходили, вы сами открыли дверь изнутри, а когда вошел убийца, он открыл дверь своим ключом. Вот поэтому все думают, что Петр Константинович сам открыл дверь.

– Не подходит, – возразил Дронго, – я был в этом номере минуту или две. А дверь открывали изнутри через два часа. Совсем не подходит. Там кто-то был. И этому человеку открывал дверь сам погибший. Кроме того, там исчез ключ, а это тоже говорит в пользу моей версии.

Ираклий прикусил губу.

– С вами трудно разговаривать, – признался он, – но я все равно не верю. Не хочу верить.

– Правильно делаете. А какие отношения у вашей супруги были с Солицыными?

– Нормальные. Господина Солицына она называла «дядя Павел», а его жену просто Инна. Я бы не сказал, что мы с ними очень дружили, но отношения были достаточно хорошие. Хотя я чувствовал некую настороженность в этих отношениях.

– Почему?

– Инна раньше была секретарем Павла Солицына. Они хоть и компаньоны с Петром Константиновичем, но сидели в разных местах. Компанией руководил сам Золотарев, а у Солицына был офис совсем в другом месте. Но каждый раз, когда кто-то звонил Солицыну, его соединяла с ним именно Инна. Вы меня понимаете? Она была раньше его секретарем, а потом стала его женой. Такое серьезное изменение статуса. Ей, конечно, никто и никогда не напоминал об этом, но некая настороженность все равно чувствовалась. И в отношении к ним других людей тоже было это. Такой мезальянс, который не всегда нравится окружающим. Считается, что умелая девушка ловко окрутила своего шефа-вдовца.

– Вы так не считали?

– Нет, конечно. Вы ее видели? Эффектная блондинка. Очень красивая. У Солицына всегда был хороший вкус. Скорее она сделала ему одолжение, выйдя за него замуж. У них разница в возрасте лет двадцать. И она очень эффектно смотрится в дорогих нарядах. Во всяком случае, рядом с ним она выглядит настоящей леди. Как будто никогда не была его секретарем.

– Двадцать лет разницы, – напомнил Дронго, – а вы меня еще спрашивали про ваши девять лет.

– Это разные вещи, – упрямо возразил Ираклий, – у нас с Лизой первый брак. Мне тогда было двадцать восемь с половиной, а ей только девятнадцать. Нормальная семья. А у Солицыных все немного иначе. Он был женат дважды. Первая жена родила ему сына, вторая погибла, третья оказалась его секретарем. У него совсем иная ситуация. И разница в двадцать лет здесь более чем оправдана. Он же не мог жениться на сорокалетней старухе, своей сверстнице.

– Вы иногда противоречите сами себе, – заметил Дронго. – Только несколько минут назад вы сказали, что ваша теща в свои сорок три года выглядит почти идеально. А теперь говорите о «сорокалетних старухах»?

– Не ловите меня на словах, – взмахнул руками Ираклий, – Алиса Владимировна сумела прекрасно сохраниться. Это ее достоинство. Но после сорока женщине трудно выйти замуж. А Солицын был здоровый, сильный мужчина в свои сорок пять или сорок шесть. Он же не мог жениться на своей сверстнице. Ему нужна была молодая и красивая супруга. Если хотите, даже для его тонуса.

– У вас образная речь, – похвалил своего собеседника Дронго, – что вы заканчивали?

– Институт дружбы народов. Специализировался на немецком языке, – усмехнулся Ираклий, – спасибо за комплимент.

– Да это не комплимент. Я пытаюсь понять отношения между членами вашей небольшой группы. А как к Инне относилась Алиса Владимировна?

– Нормально. Спокойно и холодно, как и ко всем остальным. Никогда не показывая своих эмоций. По-моему, она тепло относилась только к одному человеку. К Павлу Солицыну. Мне кажется, она немного жалела его погибшую жену. Во всяком случае, Лиза говорила мне, что они были с погибшей в хороших отношениях.

К ним подошел один из сотрудников полиции, который позвал Ираклия наверх, на допрос к комиссару Морено. Ираклий извинился и, поднявшись, отправился вслед за офицером. Дронго увидел подходившего к нему Гарригеса.

– Как у вас дела? – спросил Дронго.

– Никак, – пожал плечами Гарригес, – жена и дочь ничего не знают. Они все еще в состоянии шока. Невозможно разговаривать. Сейчас будем допрашивать его зятя. Может, он что-то знает. А какие успехи у вас?

– Не очень большие. А с компаньоном погибшего вы уже беседовали?

– Нет. Будем беседовать позже. Он сейчас в отеле, а его супруга уехала. Говорят, что она скоро приедет, пошла по магазинам. – Гарригес тяжело вздохнул. Это было его первое серьезное дело в новой должности.

Дронго остался сидеть на диване. Он подумал о более чем странном поведении Инны Солицыной, она так равнодушно отнеслась к смерти человека, с которым еще недавно встречалась и причиной гибели которого, возможно, стала.

Глава 5

Он недолго просидел на диване, обращенном к залитому солнцем входу. Сам отель представлял собой как бы распахнутую книгу, в которой свободное внутреннее пространство своеобразного атриума тянулось вверх до потолка, а по обеим сторонам внутренних «обложек» находились номера для гостей, обрамленные большими коридорами. Таким образом, с любого этажа и почти из любой точки можно было увидеть все внутреннее пространство отеля, в котором было так много воздуха и света.

Когда из подъехавшего такси вышла молодая женщина с тремя пакетами в руках и вошла в отель, он уже знал, что это Инна Солицына. Поразительное свойство «узнавания» своих бывших соотечественников было присуще не только Дронго. Если в семидесятые и восьмидесятые годы всех прибывающих в Западную Европу из-за железного занавеса можно было легко узнавать по одежде, макияжу, скованному виду и даже по аккуратной прическе, отчасти напоминающей стрижку под «полубокс», то после падения железного занавеса восточные европейцы и прибалты довольно быстро приобрели необходимый западный лоск, тогда как все остальные представители «братских» республик по-прежнему выделялись из толпы. Речь не шла о баснословно богатых олигархах, которые могли появиться в любом виде и в окружении толпы телохранителей. Если брать нормального среднего гостя, то его все равно легко можно было вычислить. По выражению лица, по манерам, по его многочисленным пакетам. Женщины носили каблуки на очень высоких шпильках даже утром и этим отличались от других представительниц прекрасного пола. Мужчины могли позволить себе появиться небритыми, в мятой одежде, с мрачным выражением лица. Хотя изменения происходили быстрее, чем могло показаться. Уже невозможно было встретить мужчин в малиновых пиджаках, с золотыми цепями и крупными перстнями, одетых даже в спортивные костюмы. Уже почти невозможно было встретить женщин, носивших платье стоимостью в несколько тысяч долларов и дешевую сумку-подделку.