Корень жизни: Таежные были - Сергей Кучеренко

Зверь никогда в тайге не блуждает, и в любое ему нужное место шпарит прямиком, если оно и в ста километрах. А посмотри, как самец уважает самку и детенышей — никогда не обидит! Разве что медведь. Да что и говорить, старшие они нам братья… Сами же говорим: храбрый, как тигр, сильный, как медведь, быстрый, как олень, хитрый, как лиса, зоркий, как орел, выносливый, как верблюд».

О Феде хотелось написать книгу, да все как-то руки не доходили. Теперь, когда прошло почти два десятка лет, былое потускнело, детали растворились. Ярко светятся лишь события, хранящиеся в памяти как петроглифы. О некоторых из них мои короткие новеллки.

ПЕРВЫЙ ПОХОД В ТАЙГУ

Нам с Федей предстояло в ноябре обследовать тайгу и дикую жизнь в верховьях речки Светловодной, ему, как и мне, не знакомой. До устья нас и двух собак доставил Ан-2, там мы упросили геологов отвезти продукты и экспедиционный скарб на вьючных лошадях до конца двадцатикилометровой тропы вдоль речки, а дальше груз перетаскали сами.

Остановились на полуразвалившейся базе лесоустроителей. Пригодного помещения не оказалось, мы растянули в одном из домов палатку, поставили железную печку.

Рассчитывали работать на Светловодной месяц, обойти и изучить нам нужно было немалую территорию, спланировать организацию охотничье-промыслового участка. А потому, походив с проводником несколько дней и обсказав ему, что да как надо делать, стали работать порознь. Вечерами он обстоятельно докладывал обо всем увиденном, отвечал на вопросы, уверенно водил кончиком карандаша по топографической карте, ставил на ней точки в местах особых наблюдений и таежных знакомств.

За день он проходил раза в полтора больше моего и все запоминал безукоризненно: где и какой был лес, какие горы и ключи, где и сколько встретил свежих звериных следов и кого видел. В каких местах нужно строить зимовья. А из рюкзака доставал добытых попутно белок и рябчиков, приговаривая: «Совсем не зря побегал сегодня».

Легок на ногу он был необыкновенно. В невесомых лосиных олочах, суконных штанах и куртке, в тонкой беличьей шапочке и с ружьем за плечами он двигался не спеша, но так быстро, что я за ним еле поспевал, обливаясь потом, и просил «сбавить обороты». Но тихий ход был ему не по нутру, и он то и дело, вместо того чтобы просто ждать моего подхода, сбегал с маршрута в одну сторону и другую взглянуть, куда пошел свежий след зверя, кого облаяла собака, осмотреть с высоты местность…

А уж в следах он разбирался! Бывало, посмотрит на отпечатки соболиных лапок, пройдется туда-сюда и скажет: «Сытый. Пошел в гнездо спать. Должно быть вон на том склоне».

Как-то на ноябрьские праздники, когда и нам было не грешно немного поохотиться, он за день вытропил и выкурил дымом из дупел двух соболей. Меня удивляло, как он чувствует ход зверька: по запутанным его набродам идет прямиком, уверенно срезает петли, отгадывает, где тот должен вылезти из россыпи камней и через какое расстояние залечь на отдых. Больше уходило времени на выпугивание выслеженных соболей в пристроенный к дуплу сетяной рукавчик, чем на тропление.

Тогда же сходили и на кабанов. Он узнал раньше, что держатся те в дубняке на склоне небольшой сопки, и пришли мы к ней быстро, оставив дома своих неопытных девятимесячных собак. В том дубняке снегу было мало, погода стояла тихая, сухой лист под ногами предательски шуршал и подойти к кормящимся зверям на выстрел было почти невозможно. А Федя подошел: помня о тонком обонянии, чутком слухе и плохом зрении кабана, он усадил меня за выворотень, зашел против ветра и, в точности по-кабаньи шурша ногами, с остановками для осторожности, приблизился к табуну на верный выстрел. Я мог бы «взять» еще одну свинью, потому что промчались они около моего выворотня, да не было в том нужды.

Несколько ночей мы провели у костра. Федя спокойно спал, устроившись в расколотой сухой дуплистой валежине, как в корыте, повернутом к огню. Он и за костром следил, и высыпался, в то время как я ворочался с боку на бок да поминутно смотрел на часы.

Но такое умение коротать зимнюю ночь под небом в среде охотников не событие. Удивляло другое: Федя без часов чувствовал время почти безошибочно. Заметив, что я посмотрел на свой «Сигнал», он с другой стороны костра спросил: «Четверть второго?» А было всего на пять минут больше. И так раз шесть за ночь. И еще: спит напропалую, а гавкнет изюбр — он моментально прервет сонное посвистывание, приоткроет глаза да еще изречет: «Дым наш зачуял зюбряк… С километр до него…» Да что там «зюбряк»! Он цвирканье пищухи слышал сквозь завидный сон, далекий вскрик совы или визг норки. Шорох ветерка в высоких кронах, огонь в костре, мое ворочанье. Казалось, и мысли мои он тоже улавливал.

Хорошо помню, как однажды потеплело, стал таять снег, даже разные букашки ожили и заползали. Мы возвращались из дальнего похода, шаги глохли в увлажнившейся листве. И столкнулись с бурым медведем в упор. Неожиданно. Не нужен он нам, и готовы мы были отпустить его с миром. Но, на беду свою, оказался он слишком агрессивным, и пришлось его застрелить.

Освежевали тушу, разделали, развесили мясо и шкуру для просушки — не бросать же «дары тайги». Но засомневался я: «Как же мы все это унесем к избушке, ведь шесть километров, а у нас ни рюкзаков свободных, ни мешков… И груза пудов пять». — «Ха! О чем печалится! Была бы сила. Были бы руки да голова…»

И меньше чем за полчаса все устроил. Вырубил крепкие ясеневые рогульки, с молодого клена надрал широкие мягкие и прочные ленты коры на заплечные лямки, ее узкими полосками все накрепко увязал. Чтоб груз и рогульки не давили на спину и не пачкали, вырезал куски коры таким образом, что они мягко обжимали нас. И шел я с тяжелой ношей легко и быстро, не переставая удивляться своему проводнику.

Перед уходом в тайгу мы договорились с геологами, что к последнему дню ноября пришлют они за нами две-три вьючные лошади. Неожиданно повалил снег, и шел он три дня, покрыв землю метровым слоем. А лыжи мы не взяли, потому что в ноябре на Бикине редко в какие годы бывает много снега.

Я приуныл, и было отчего: теперь коней не жди, без лыж не ступи, а груза вывозить как минимум полтора центнера. Но не тужил Федя. Выслушав мои опасения, он успокоил: «Паникер ты, Петрович. Геологи лошадок, конечно, не пришлют. Но мы сделаем себе хорошие лыжи, смастерим нарты с широкими полозьями, обучим таскать их своих собак. Сначала пробьем тропу до Охотничьего, а потом, когда она затвердеет, двинем по ней с нартами. Раз-другой заночуем в палатке…»

У Феди были истинно золотые руки. В походы он всегда прихватывал замысловато изогнутые, с разными фигурными вырезами ножи, топорик, маленький рубанок. И прежде я убеждался: без единого гвоздя мог сделать походный стол и табуретку, из ствола тополя выдолбить легкую оморочку, выстрогать весло, отремонтировать сломанное ложе ружья…