Два выстрела во втором антракте - Андрей Гончаров

— Тут ты прав, — кивнул Петр. — Организации какие-то есть…

Старая конспиративная привычка проверять каждого нового человека еще держалась в Петре Наливайченко, и он думал, как бы проверить нового знакомого. Но в то же время мысль его уже торопилась дальше. Он прикидывал, как можно будет использовать юношу из провинции. Вдвоем они могли бы, например, устроить покушение на одного из жандармских чинов. Или на судью Белецкого, который год назад отправил на эшафот давнего товарища Петра по партии. А могли бы экс устроить. Давно в Киеве ничего такого не было…

И тут, словно отвечая на эти мысли, Ваня Полушкин вдруг произнес:

— Я уже думал, где я могу пригодиться в революционной организации, какую работу выполнять. Вообще-то я что угодно могу делать. Могу прокламации расклеивать, как сегодня. Могу и бомбу метнуть, смелости у меня хватит. Правда, левая нога у меня хромает, быстро бегать не могу. Но ведь не всегда бегать приходится, верно?

— Да, это точно, — кивнул Наливайченко. Гость ему нравился все больше.

— Но что у меня лучше всего получается, — продолжил между тем Ваня, — это в людях разбираться. Дар у меня такой есть, от природы. Я чувствую, что человек скрывает. Причем чем сильнее он хочет это скрыть, тем острее я это желание чувствую. И даже начинаю догадываться, что именно он скрывает.

— Вот как? — сказал Петр. — Ну, давай проверим этот твой дар. Вот скажи, например, что я скрываю?

— Вы? — Ваня задумался. Сел прямо, чашку с недопитым чаем в сторону отставил, руки на стол положил. И начал этими руками водить по клеенке, словно крошки с нее смахивать. Глаза у него закрылись, лицо побледнело. Так прошла минута. Потом Ваня открыл глаза и заявил:

— У вас есть три тайны. Первая и главная — это Катя, жена паровозного машиниста. Она к вам каждую ночь приходит, когда муж в поездке. И нынче вы тоже ее ждете. Она…

— Хватит, не надо! Это мое личное, к делу не относится! — прервал его Петр. Вся насмешливость из его голоса исчезла; теперь он глядел на своего гостя с некоторым страхом.

— Верно, не относится, — согласился Ваня. — Второе, что вы скрываете, — что вы на самом деле вовсе не ветеринар, а революционер, боевик. Участвовали в пяти покушениях, ваши карточки имеются во всех полицейских участках. А третья тайна касается вещей, что вы храните в тайнике…

— Все, достаточно! — остановил его Наливайченко. — Скажи, а что, ты так про любого человека можешь узнать?

— Ну, большой практики у меня не было, — признался Ваня. — Так, товарищи по школе, заказчики, что к дяде приходили, соседи… Какие у них тайны? Так, ерунда. Но если я что хотел узнать — все узнавал.

— Да, действительно, какие уж в вашем Елисаветграде тайны… — медленно произнес Наливайченко. — А вот, допустим, в боевой организации революционеров, куда жандармы засылают своих агентов, — там тайн очень даже хватает. Сейчас здесь, в Киеве, организаций почти не осталось. Но в Москве, в Питере они есть. А еще за границей. И там для такого парня, как ты, работа найдется. Ох, найдется…

— Так вы меня в Москву хотите отправить?! — произнес Ваня с восторгом в голосе. — Или в Питер? Здорово! Вот только… на такую поездку деньги нужны, а у меня совсем нет…

— Ничего, деньги не проблема, деньги найдем, — заверил Петр. — Зря мы, что ли, в свое время эксы проводили…

Глава 7

Господин Леон Давидес сидел за столиком в кафе «Бильбокэ» на Крещатике и пил кофе. Утренние дела были сделаны, и можно было наслаждаться жизнью: видом нарядной улицы за стеклом, теплом сентябрьского солнца, превосходным кофе — честное слово, не хуже, чем в Вене! Господин Давидес умел ценить маленькие радости жизни. Еще большую остроту этим радостям доставляло ощущение некоторой опасности, с которой было сопряжено его пребывание в центре Киева и вообще в России. Впрочем, опасность была совсем небольшая. В кармане у господина Давидеса лежали документы — очень хорошие документы, почти совсем как настоящие — из которых значилось, что господин Давидес является подданным Австро-Венгерской империи и имеет постоянное проживание в городе Вене. А если бы нашелся кто-то, кто проявил излишнее любопытство и спросил, зачем австрийский подданный прибыл в город Киев, господин Давидес мог бы ответить, что прибыл он в Киев как журналист, по приглашению газеты «Киевская мысль», и что он уже полгода состоит военным корреспондентом данной газеты на фронтах Балканской войны. Далее он мог бы сообщить, что только что прибыл из Сербии, привез очередную порцию репортажей и что назавтра собирается вернуться в Сербию. Ну, какие еще вопросы?

И что самое интересное, все сказанное было бы правдой. Леон Давидес действительно прибыл из Сербии и на самом деле сотрудничал с солидной газетой «Киевская мысль». Ну, а если имелись в биографии Леона Давидеса кое-какие обстоятельства, не согласующиеся с образом благополучного австрийского журналиста, то кто здесь о них знает? Кто задаст вопрос? Некому.

Поэтому журналист Давидес не слишком обеспокоился, когда за соседний столик уселся господин лет тридцати, одетый в поношенный серый костюм. Ну, сел человек и сел. Вон, тоже кофе заказал, с булочкой. Австрийский журналист продолжал наслаждаться жизнью, когда вдруг над самым его ухом твердый голос с металлическим оттенком произнес:

— Ну что, товарищ Бронштейн, долго вы тут собираетесь сидеть?

От неожиданности журналист чуть не поперхнулся кофе. Справившись с приступом кашля, обернулся. Давешний господин в серой паре чуть придвинул свой стул, так что теперь сидел с Леоном Давидесом спина к спине. Достаточно было чуть повернуться, чтобы разговаривать.

— Я вижу, мой невинный вопрос на вас сильно подействовал, — продолжал между тем господин в сером. — А у меня и другие вопросы есть. Может, побеседуем?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — отвечал журналист Давидес, стараясь держаться непринужденно. — Я австрийский подданный, моя фамилия Давидес…

— Ну, конечно, ваша фамилия Давидес, и вы сотрудничаете с газетой «Киевская мысль» и живете в лучшей городской гостинице «Континенталь», причем в хорошем номере, — кивнул незнакомец. — И вы, конечно, ничего не знаете о человеке по имени Лейба Бронштейн, который в декабре 1905 года был арестован, а в следующем году осужден за преступную деятельность в так называемом Петербургском совете рабочих депутатов. И осужден не на ссылку, как в первый раз, в 1902 году, а на вечное поселение в Сибири. Да вдобавок еще и лишен всех гражданских прав. Правда, эту деятельность вы вели уже под другой фамилией, которую сами себе придумали, — вы назвались Львом Троцким. Так что, знаете вы о таком человеке?

— Кто вы такой? — спросил сотрудник газеты «Киевская мысль» неожиданно глухо — от волнения у него сел голос. — Вы из полиции?

— Ну, наконец догадался! — усмехнулся человек в серой паре. — Недаром в революционных кругах вас считают человеком исключительно догадливым. Позвольте представиться — майор Углов.

— В русской полиции нет майоров… — зачем-то сказал Давидес, он же Бронштейн.

— А вы откуда знаете? — парировал человек в сером. — Вы ведь австрийский подданный, откуда вам знать, какие чины есть в русской полиции, а каких нет? Ладно, я пошутил: не майор, а штабс-капитан. Это вас устроит?

— Вы собираетесь меня арестовать? — спросил разоблаченный лже-Давидес. — Но за что? Я не совершил здесь ничего противозаконного…

— Как это «ничего»? — удивился Углов. — А бегство с назначенного вам поселения? А антиправительственная деятельность, которой вы много лет занимаетесь в Вене? А незаконное проникновение на территорию Российской империи? Нам есть за что вас судить, господин Троцкий, будем уж называть вас вашим революционным именем, вы под ним больше известны. Однако…

— Что? Что вы хотите сказать? — горячо спросил Троцкий. Отправляться в тюрьму ему совсем не хотелось. Причем вот так глупо, на пустом месте! А в словах жандармского офицера скрывалась какая-то неясная возможность избежать посадки. Впрочем, чего тут неясного? Известно, что предлагают революционерам в обмен на свободу: так называемое сотрудничество, выдачу товарищей. Нет, на это он не пойдет…

— Я хочу сказать, что у меня нет особого желания вести вас в полицейский участок и сажать в тюрьму, — сказал штабс-капитан. — И вербовать вас в осведомители я тоже не собираюсь. Мне нужно от вас нечто другое. А именно — информация о подготовке покушения на Петра Аркадьевича Столыпина.

— Покушение на Столыпина? — приезжий из Вены так удивился, что произнес эти слова чуть громче, чем следовало; две дамы за соседним столиком удивленно повернулись в их сторону.

— А вы разве не слышали? — в тон ему, и даже еще громче, произнес человек в сером костюме. — Весь город об этом говорит!

Убедившись, что налицо обычное обсуждение волнующего события, дамы за соседним столиком вернулись к прерванной беседе. А Углов тихо прошептал на ухо Троцкому: