Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского - Неизвестен

Все благочестивые упражнения Димитрия Александровича служили подготовкой для того решительного переворота, который он должен был совершить, чтобы осуществить свои давнишние намерения и желания. Но чтобы произвести этот переворот, т. е. чтобы совсем порвать все связи с миром, — нужен был человек, который бы содействовал этому разрыву, который бы силой своего духа увлек за собой, нужен был свой Моисей, чтобы вывести нового израильтянина из Египта мирской жизни. Таким Моисеем явился для Димитрия Александровича вышеупомянутый иеромонах Леонид.

Отец Леонид отличался духовной мудростью, святостью жизни, опытностью в монашеском подвиге; под его руководством образовались многие истинные подвижники благочестия и наставники иночества. Об этом старце много наслышан был Димитрий Александрович от лаврских иноков. Наконец, представился случай познакомиться с ним. Отец Леонид прибыл по делам своим в Петербург и остановился в Невской Лавре. Там в одинокой беседе с этим представителем тогдашнего монашеского подвижничества Димитрий Александрович почувствовал такое влечение к этому старцу, что как бы век жил с ним: это были великие минуты, в которые старец породил его духовно себе в сына. Под впечатлением этой первой беседы Димитрий Александрович высказался после своему другу Чихачеву так: «Сердце вырвал у меня о. Леонид; теперь решено: прошусь в отставку от службы и последую старцу, ему предамся всею душею и буду искать единственно спасения души в уединении». После этой первой встречи Димитрий Александрович уже не принадлежал более миру, решительный переворот был произведен, требовалось только некоторое время, чтобы окончательно распутать мирские узы.

Вознамерившись совсем оставить службу и удалиться в монастырь, Димитрий Александрович сперва должен был выдержать великую нравственную борьбу: с одной стороны, с родителями своими, с другой — с сильными мира сего. Эта борьба стоила ему больших усилий. Как физические силы его подрывались постоянно болезнями, так теперь он должен был уготовиться нравственно, чтобы принять напор со стороны власти родительской и государственной, которые устремлялись подавить, сокрушить то, что для него было всего дороже и вожделеннее. Сугубую выдерживал он борьбу в молодых летах своих — физическую и нравственную; но как в первой он всегда торжествовал силой духа своего над слабостью плоти, так и во второй явился искусным и надежным борцом со стихиями земной жизни, обещавшей ему много сладостного, великого и славного. В этой последней борьбе окончательно выработался его твердый характер, необходимый для прохождения многотрудной иноческой жизни, требующей полного самоотвержения, особенной непоколебимости воли, неустрашимости, постоянства и готовности на всякую крайность. Вот та дверь, через которую приходилось вступить юному подвижнику на тесный и прискорбный путь иночества.

В июне 1826 года Димитрий Александрович получил трехмесячный отпуск от службы и для поправления здоровья отправился в дом своих родителей, на родину. Зная честолюбивое намерение своего отца и не желая притом огорчить родителей решительным объявлением им своей воли, Димитрий Александрович старался исподволь и осторожно приготовить их к предполагаемой перемене жизни, но и это не помогло. Александр Семенович не мог примириться с мыслью о монашестве своего первенца. Он сердился на него, отказывал наотрез, отстранял его от себя как сына непокорного. Все должен был выносить кроткий и чувствительный юноша, послушный заповеди Спасителя: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня. (Мф. 10; 37). С глубокой скорбью, не получив желаемого согласия, он уехал из дома родительского и в сентябре месяце возвратился в столицу. Здесь готовилась встретить его другая буря, не менее грозная: он должен был иметь дело с высшей властью, должен был отстоять свое заветное желание даже перед монархом, которому всецело был обязан воспитанием, образованием и благодарностью за милостивое высокое к нему внимание.

Трудно ему было убеждать мирских людей в правдивости своих духовных стремлений, понятных только некоторой горсти чернецов в Невской Лавре. Тут нужна была решимость отважная, надо было противостоять лишь самоотвержением и силой воли, а не доводами и очевидными указаниями. Ясно, что спор был неравный: надлежало или подождать, уступить, или показать пример непобедимого мужества, доблести мученической, прямого исповедничества.

Вскоре по прибытии из отпуска Димитрий Александрович подал просьбу об увольнении его от службы с целью по увольнении тотчас идти в монастырь. Училищное начальство нашло невозможным дать ход этому прошению и потребовало от Брянчанинова сдать окончательный экзамен и затем воспользоваться законным правом просить увольнения от службы помимо этого начальства. Это заставило Брянчанинова заняться вновь науками; в декабре он сдал экзамен, причем по числу баллов сохранил свое первенство в сравнении с товарищами по выпуску, хотя и не мог уже быть сопоставлен с ними конкурентом, так как окончательный выпуск состоялся еще в ноябре месяце. Таким образом, окончив расчеты свои с училищем, он подал вновь прошение об увольнении его от службы через Инженерный департамент.

Государь император Николай Павлович, узнав об этой просьбе и о желании Брянчанинова идти в монастырь, поручил своему августейшему брату, великому князю Михаилу Павловичу,[46] отговорить всеми любимого воспитанника от такого предприятия. В первых числах января 1827 года Димитрий Александрович был потребован во дворец к великому князю. Там было собрано все высшее начальство инженерного училища. Девятнадцатилетний юноша с трепетным сердцем, но твердой волей предстал перед собранием. Великий князь сообщил ему, что государь император, зная его способности к службе, вместо отставки намерен перевести его в гвардию и дать там такое положение, которое удовлетворит и его, Брянчанинова, самолюбию и его честолюбию.

Молодой человек сказал на это, что, не имея достаточных денежных средств, он не может служить в гвардии.

«Заботы об этом государь изволит принять на себя,» — прервал великий князь. «Расстроенное мое здоровье, — продолжал юноша, — о чем известно его величеству из донесений лечивших меня медиков, поставляет меня в совершенную невозможность нести труды служебные, и, предвидя скорую смерть, я должен позаботиться о приготовлении себя к вечности, для чего и избираю монашеское звание». Великий князь заметил, что он может получить службу в южном климате России и что гораздо почетнее спасать душу свою, оставаясь в мире. Брянчанинов отвечал: «Остаться в мире и желать спастись — это, ваше высочество, все равно, что стоять в огне и желать не сгореть». «Я не проповедник, я не проповедник,» — отступив несколько шагов назад, сказал великий князь и, приветливо относясь к юноше, желал склонить его к покорности, но потом, видя непреклонность Брянчанинова, стал грозно кричать на него как на ослушника высочайшей воли; тот побледнел. Увидя такую перемену в лице болезненного юноши, его высочество, переменив тон, сказал: «А что? Испугался? Отказываешься от монашества?» — «Напротив, ваше высочество, — почтительно, но твердо отвечал Брянчанинов. — Прошу оказать мне милость — уволить меня от службы».