Дело Эрбэ и К° - М. Протусевич

Угрюмов не сводил глаз с Кати, как называли ее товарищи, и гордо улыбался.

— Я вполне согласен с m'lle Катей, — заявил Войтинский, — сейчас не время изменять наше соглашение. Временные неудачи ничего не доказывают и смею вас уверить, что с приездом Кати в Москву дела сразу изменятся к лучшему.

— Я хотела бы вам сообщить одну новость, — продолжала Катя. — Это касается вас, г-да офицеры; мне давно уже известно, что профессиональные союзы, в особенности союз моряков, довольно удачно чинили вам препятствия в ваших сношениях и делах с Крымом. Вчера я беседовала с английским генералом Кук-Коллисом по этому поводу и могу вас обрадовать. В течение ближайших дней главные руководители профсоюзов — коммунисты будут арестованы и увезены англичанами в Константинополь. Я предлагала сразу расправиться с ними, но Кук-Коллис колеблется. Он боится волнений и нагоняя сверху.

Опять поднялся шум, но на этот раз радостный, и опять Кате пришлось напомнить о конспирации.

Инцидент был ликвидирован. Началось обсуждение текущих дел. Затем Войтинский дал военный обзор.

— Каждый день мы можем развить из Крыма наступление. Как только получим нефть от англичан, мы широко применим метод десантов. Дела сейчас, как никогда, хороши. Дух войск — отличный. Технически армия вооружена, как любая западная. Танки, пулеметы, орудия, воздушный флот — всем этим союзники снабдили нас вдоволь. Скоро, скоро будем в Москве. И вам, Николай Николаевич, — он благожелательно улыбнулся Угрюмову, — больше всех нужно подумать над этим, так, как только тогда начнется ваша работа — и уже не боевая, подпольная — а мирная созидательная в масштабе русского государства.

Часам к 12 стали расходится по одному, по два, пока, наконец, остались только Угрюмов, Катя и Войтинский.

— Ну что, Екатерина Павловна, были у Драценко? — спросил Войтинский.

— Была. Чрезвычайно милый генерал. Он был очень обрадован, когда узнал про Янковича. А Янковича в оборот я возьму. Он уже, кажется, влюблен в меня. Работы будет много. Вы знаете, что сейчас многие важные дела в Москве сосредоточены в руках Костина. Его ближайший сотрудник — мой бывший обожатель — Сергеев. Думаю, удастся как-нибудь изъять Костина со всеми делами. Больше всего меня волнует молчание Эрбе. Боюсь, что арестован. Тревожит также ваше сообщение о комиссарах. Есть предчувствие, что приезд их связан с молчанием Эрбе. Нужно во чтобы то ни стало заполучить их и хорошенько допросить, как помните, Гумидзе, — по ее тонкому, текучему рту скользнула хищная улыбка…

Угрюмов молча допивал вино.

— Пора, полковник, идем.

Они, беседуя, вышли.

VII. Уроки бокса

Квартирный вопрос разрешался с чрезвычайной быстротой. Андрей недаром радовался в духане. Просматривая карту Батума, он сообразил вдруг, что Мария 14—I есть просто-напросто Мариинская, одна из главных улиц города. Направил Валико по этому адресу, и тому удалось снять комнату в первой квартире 14-го номера, где жил присяжный поверенный Угрюмов. Такая квартира чего-нибудь да стоит. Помимо того, ориентация на греков опять увенчалась успехом. В передней д-ра Потманиди к нему подошел рыжий грек, тот самый, что сперва предупредил Андрея о розысках, а потом сам искал его. Из двухминутного разговора Андрей узнает, что грек служит в английской контрразведке, пользуется там доверием, обременен семьей, отнюдь не заработками, не прочь съездить в Новороссийск с камешками, но с тем, чтобы вернуться живым обратно, и, в заключение, грек предлагает комнату у себя, вполне застрахованную от обысков, а Потманиди готов ответить головой за грека. И вот первый результат: грек вручает Андрею список агентов, служащих в английской контрразведке.

Лежа на гальках и просматривая газету, в конце страницы. Андрей заметил петитом напечатанное:

— «Даю уроки бокса. Ученик знаменитого боксера Костина. Цены по соглашению. Видеть с 12-ти до 2-х. Спросить Сержа. Городок III Просека, 18, кв. 9».

Но тут начинаются затруднения. Тупая физиономия со шваброй вместо усов и с маузером на ремешке, — вместо выражения на лице (что означает: «я — есмь грузинский шпик», ибо другим маузеры запрещено носить), вменяет себе в обязанность быть молчаливым спутником Андрея.

Грузин со шваброй вместо усов следил за Андреем…

Андрей стремится в Городок, но и грузина обуяло это желание. Тогда Андрей заходит в павильон и ждет. Через полминуты входит грузин, садится против, заказывает мороженое. В то время, как барышня подносит ему порцию, Андрей спокойно встает и уходит. Грузин давится мороженым: ему расплачиваться.

Едва ликвидируется первое затруднение, как возникает другое. Навстречу Андрею выходит парень, нисколько не похожий на Сергея.

— Вам кого?

— Боксера Сержа.

— Это я.

Андрей бросает взгляд на молодца. Физиономия понравилась. Неужели ошибка?

— Пришел по объявлению. Однако, уроки мне не нужны. Я сам не плохой боксер.

— Очень приятно. Рад встретиться в любое время на любое количество раундов.

— Не в том дело. Я ученик Костина. Как поживает старичок?

Андрей произносит это так трогательно, что на этот раз у Саши Стукова мелькает — неужели ошибка?

— Мы, вероятно, о разных Костиных говорим.

— И мне это кажется, м-р Сергей.

И вдруг оба партнера заливаются хохотом. В это время сзади доносится сухой голос.

— Где тут живет боксер?

Оба весельчака переглядываются и оборачиваются.

— Вы не ошиблись адресом. Боксер — я.

Высокий военный смотрит в упор подозрительно и говорит:

— Я имел другое представление о вашем сложении.

— Вы думали встретить атлета, а не боксера? — с иронией спрашивает Стуков.

— Нет. Но Костин, как я помню, придавал сложению первостепенную роль.

— Простите, — перебивает Андрей, — вы говорите об Андрее Костине, или о Петре?

Этот неожиданный вопрос ставит военного в тупик.

— А что? Разве и вы Костина знаете?

Андрей смеется.

— Видите, я сам Костин. Федор Костин.

— Тоже боксер?

— Вот именно.

С неприятным смешком:

— Вероятно, Костины взяли себе патент на боксерство, или же, наоборот, так называемые боксеры взяли патент на Костиных?

— Милостивый государь, вы забываетесь… — вспыхнул Андрей.

В следующий момент противники, нащупывая, обходят друг друга. Через минуту военный с синяками под глазами и расшибленным носом лежит на земле.

Через минуту военный лежит на земле.

Серж считает до десяти и затем заявляет.