Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   Томас иногда ходил со мной в пул или на конюшню, но никогда не попробовал сам заняться каким-нибудь спортом.

   - Спорт - это для таких, как ты, - говорил он спокойно. - У меня не хватит ни времени, ни терпения, чтобы отрабатывать падения по какой-нибудь красивой амплитуде.

   - А читать Шекспира на английском языке у тебя, значит, терпения хватает? - язвительно говорил я.

   - После Шекспира не болят мышцы и не хочется немедленно лечь в могилу и умереть, - веско сказал мой друг.

   На самом деле, я хотел ему припомнить не Шекспира, а книгу, которую один раз видел у Томаса на столе. И не припомнил только потому, что не смог точно вспомнить название. Что-то вроде "Кадастровый реестр земельных участков". Ужас, правда?

   Томас никогда мне не говорил, кем хочет стать. О том, кем они хотят стать в будущем, могут, наверное, рассуждать только маленькие дети: у подростков моего возраста в голове только ветер и ничего, кроме ветра. У меня там был спорт: собственно, принципиального отличия от ветра я не видел. У Томаса же там была целая тысяча разных вещей, стремления заниматься чем-то конкретным среди которых не прослеживалось.

   Я швырнул скейт на дно бассейна и нагнулся завязать шнурки. Спросил:

   - Как дела?

   - Ха-ра-шо, - нараспев сказала Клюква.

   Сейчас она поймала какого-то кузнечика, оторвала ему ноги, чтобы тот был поспокойнее, и рисовала на экране мобильника вокруг него дом с трубой, вазой на окне, огромной спутниковой тарелкой, и даже сараем.

   - Как поживают твои друзья?

   Это было чем-то вроде нашей словесной игры. Клюква выглядела человеком, который не нуждается в друзьях.

   - Как толстые грязные поросята в хлеве, - обычно отвечала Клюква.

   - В хлеву, - поправлял я.

   - И там тоже, - парировала Клюква. - Поросей полно везде.

   Сейчас она сказала коротко:

   - Не знаю.

   Я чуть не запутался в шнурках. Что случилось с этим миром, если даже Клюква упускает шанс посмеяться над своими одногодками... и заодно помочь мне немного развеяться?

   Есть люди, которые замыкаются в себе, когда происходит нечто, что размешивает кашу в их котелке. Им нужно сначала съесть эту кашу, не смазывая её маслом отвлечённого общения. Я же - совсем другое дело. Иногда во мне начинает бродить то, что скопилось, и я разговариваю даже с придорожными булыжниками. Я разговариваю, разговариваю и разговариваю, даже если темой послужит колонка для домохозяек из местной газетёнки. Сейчас как раз Томас стал причиной моей чрезмерной общительности. Не знаю, приятно ли это ему или нет, но ничего с собой поделать не могу.

   - Слушай, Антон, - Клюква аккуратно отложила телефон, и смертельно раненый кузнечик пополз в сторону газона. - Хочу тебя кое о чём спросить. Только пообещай, что не будешь надо мной смеяться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   - Обещаю, - сказал я так, как может сказать взрослый маленькому ребёнку. Разве что по головке её не похлопал.

   И сейчас же получил удар под коленную чашечку. Глаза Клюквы пламенели, рыжие волосы превратились в живой огонь. Веснушки как будто бы стали больше. Ноги у неё обуты в колготы и легкомысленные сандалии на тонких ремешках, но намерения были самые тяжёлые.

   - Обещай!!!

   Она наступала на меня, сжав кулачки.

   - Клянусь, - повторил я, на этот раз совершенно серьёзно. - Зачем пинаться-то? Я тебя понял и выслушаю.

   Клюква сразу оттаяла. Выставила вперёд нижнюю губу, будто бы размышляя как сформулировать вопрос. Но на самом деле всё у неё давно уже было сформулировано. Такое зло, как Клюковка, никогда не бывает стихийным. Это концентрированное маленькое зло, у которого всё просчитано до мелочей на десяток шагов вперёд.

   - Вот послушай: ты общаешься с теми, кто такого же возраста как ты, и даже иногда со мной, хотя я младше тебя аж на пять лет. Малыши играют с малышами -- все довольны. Только я одна не знаю с кем поиграть. Всех этих из второго класса хочется только обзывать. Неженки, все до единого, чуть что, сразу в слёзы, - она немного помолчала и довольно неожиданно закончила: - Значит, я такая одна?

   Я пошаркал ногами. Посмотрел вверх, где на фоне заполненного каштановыми листьями и облаками неба проносились жуки размером с подушечку пальца и стрекозы.

   - Ты же сама не хочешь с ними общаться.

   - Они все жутко тупые, - сказала она, а потом внезапно призналась: - Вот ты ничего. Хоть и набиваешь себе шишки как настоящий маньяк, но говоришь как нормальный. Томас тоже хороший. С ним можно болтать хоть весь день.

   Я не стал ничего ей говорить про Тома. В любом случае с малявкой ещё рано обсуждать о такие вещи, даже если она каждый день собственноручно лишает жизни до десятку букашек.

   - Дети взрослеют очень быстро. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как они тебя нагонят.

   - Значит, я топчусь на одном месте? Значит, когда-то я всем буду казаться круглой дурочкой?

   - Нет, ну что ты! - я растерялся. - Просто... со временем развитие замедляется, и... слушай, я не знаю точно. Я просто хотел сказать, что всё так или иначе приходит в норму.

   - Мама говорит, что я должна играть с другими детьми. Иначе в один прекрасный день я превращусь в камень. Просто пойду куда-нибудь играть, как всегда, сама с собой, и стану камнем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   - Нельзя так говорить... наверное, - я не был уверен. Мама Клюквы имела полное право говорить своей дочери всё что захочет. Тем более что она должна быть хорошим педагогом. Маму Клюквы знали Азалии Маркенсон, она обладала глубоким красивым голосом и вела около года назад на местном радио передачу для детей, в которой рассказывала сказки. По одной сказке каждый четверг. Называлось это действо "Вечер историй для Киттила". Все сказки, как говорили, она читала по памяти, достаточно вольно играя со словами и иногда добавляя туда деталей для атмосферы. Кроме того, атмосферы добавляли всякие подручные средства, которые тётя Азалия использовала в своих постановках: звук, который получался при соприкосновении двух округлых камешков, изображал стук костей и мог напугать любого ребёнка до колик. Песок в бутылке был песком, который скрипел под ногами Синдбада Морехода. Было ещё множество звуков, источник которых мы не могли идентифицировать, но звучали они до ужаса правдоподобно. Закрыли передачу не потому, что закончились сказки, а потому, что получили некоторое количество жалоб от встревоженных мам, которые выключали радио перед рыдающими и трясущимися от страха малышами. Зато мы, ребята постарше, были порядком расстроены: ничего так хорошо не держит тебя дома в четверг, как хорошая страшилка по радио.