Львы Аль-Рассана - Гай Кей

Только далеко не любой мог пристроить тебя туда, даже за такую цену. Капитан сам делал свой выбор, часто весьма неожиданный, и его единственным советчиком был старый Лайн Нунес. Лайн явно не интересовался теми наслаждениями, которые могли подарить юные мальчики, а что касается Капитана… ну, сама подобная мысль была почти святотатством, и, кроме того, Миранда Бельмонте д'Альведа была самой прекрасной женщиной на свете. Так утверждали все молодые люди в Эстерене, хотя почти никто из них ее никогда не видел.

Альвар де Пеллино в то утро стоял и мочился на колесо фургона в боковом дворе у дворца в Эстерене и случайно услышал вещи, для его ушей не предназначенные. Он был одним из тех, кто никогда не встречался с женой Капитана, да и вообще ни с кем не встречался по-настоящему. Прошло меньше года с того времени, как он покинул ферму на северо-западе. Он все еще не мог поверить, что его возьмут в поход в это утро.

Он услышал шаги и голоса, приближающиеся к дальнему от него краю фургона; это его не слишком встревожило. Возможно, некоторым обязательно нужно было остаться в одиночестве, чтобы опорожнить мочевой пузырь или кишечник; такие долго в армии не задерживались. Но только он успел подумать об этом, как мышцы в промежности Альвара сжал спазм, такой сильный, что совершенно перекрыл струйку жидкости. Он задохнулся, узнав недовольный голос Капитана, а потом понял, что голос второго человека, звучащий, словно медленно текущий мед, принадлежит графу Гонзалесу.

Решение следовало принимать быстро, и Альвар де Пеллино принял, как потом оказалось, неверное решение. Охваченный паникой и неразумным стремлением остаться незамеченным, Альвар чуть не навредил своему здоровью тем, что задержал остатки жидкости и затаился. Он страстно надеялся, что эти двое пришли сюда только для того, чтобы обменяться колкими шуточками.

— Я мог бы устроить так, что твоих сыновей убьют, а ранчо сожгут, — сказал Гонзалес де Рада довольно приветливым тоном, — если ты доставишь мне хлопоты.

Альвар решил, что самым разумным будет на время перестать дышать.

— Попробуй, — резко ответил капитан. — Мальчикам будет полезно потренироваться в отражении нападения, пусть и неумелого. Но, прежде чем ты уйдешь, объясни мне, почему хлопоты доставлю тебе я, а не твой мерзкий братец.

— Если де Рада хочет совершать набеги на Аль-Рассан, какое тебе до этого дело, Бельмонте?

— Вот как! Хорошо. Если дело обстоит так, то зачем просить меня закрыть глаза и притвориться, будто я его не вижу?

— Я только пытаюсь уберечь тебя от неловкого…

— Не надо считать всех остальных дураками, де Рада. Я собираю дань с Фезаны для короля. Единственное, чем обоснована законность уплаты этой дани, — это то, что Рамиро официально гарантировал безопасность городу и окружающим его селам. Не только от разбойников, от своего брата в Руэнде или от других мелких правителей Аль-Рассана, но и от шутов из собственной страны. Если твоему брату хочется играть в налетчика ради собственного удовольствия, то лучше ему не заниматься этим у меня на глазах. Если я замечу его поблизости от Фезаны, то разделаюсь с ним от имени короля. Ты сделаешь ему одолжение, если доведешь это до его сведения. — Теперь в голосе Капитана уже не было ни недовольства, ни иронии, ничего, кроме железа.

Воцарилось молчание. Альвар слышал, как Лайн Нунес резким голосом отдает приказы возле коней. Голос его звучал сердито. Это случалось часто. Несмотря на все усилия, Альвар испытывал настоятельную необходимость вздохнуть и постарался проделать это как можно тише.

— Не испытываешь ли ты некоторой озабоченности, — произнес Гонзалес де Рада обманчиво серьезным, почти мягким тоном, — уезжая в земли неверных после того, как так грубо разговаривал с министром Вальедо, и покидая свою бедную жену на ранчо одну, с детьми и слугами?

— Отвечу одним словом — нет, — сказал Капитан. — Во-первых, ты слишком ценишь собственную жизнь, чтобы стать моим настоящим врагом. Я не буду говорить недомолвками: если я узнаю, что кто-нибудь из твоих подчиненных замечен неподалеку от моего ранчо, то я знаю, как действовать, и буду действовать. Надеюсь, ты меня понимаешь. Я хочу сказать, что убью тебя. Во-вторых, возможно, у меня есть свои соображения по поводу восшествия на трон нашего короля, но я считаю его человеком справедливым. Как ты думаешь, что сделает Рамиро, когда гонец в точности передаст ему этот наш разговор?

В голосе Гонзалеса де Рады зазвучала насмешка.

— Ты поставишь свое слово против моего перед королем?

— Думай, приятель, — нетерпеливо ответил Капитан. Альвар уже знал этот тон. — Ему и не надо мне верить. Но когда до него дойдут твои угрозы, — и при свидетелях, я тебе это обещаю, — как должен будет поступить король, если что-то случится с моей семьей?

Снова воцарилось молчание. Когда де Рада снова заговорил, из его голоса исчезла насмешка.

— Ты ему действительно расскажешь об этом? Неразумно. Ты не оставляешь мне выхода, Бельмонте.

— А ты мне. Подумай об альтернативе, прошу тебя. Сыграй роль старшего, мудрого брата. Скажи этому забияке, мужчине-ребенку Гарсии, что нельзя позволить его играми компрометировать законы и дипломатию короля. Неужели это такая уж невыполнимая обязанность для министра Вальедо?

На этот раз молчание длилось дольше. Потом де Рада осторожно произнес:

— Сделаю все, что смогу, чтобы он не попадался на твоем пути.

— А я сделаю все возможное, чтобы заставить его пожалеть, если он попадется. Если он не проявит уважения к словам своего старшего брата. — Голос Родриго не выражал ни торжества, ни снисхождения.

— Теперь ты не станешь докладывать королю о нашем разговоре?

— Мне надо это обдумать. К счастью, у меня действительно есть свидетель, на тот случай, если он мне понадобится. — И после этих слов Капитан произнес, слегка повысив голос: — Альвар, заканчивай свое дело, ради бога, ты так долго этим занимаешься, что мог уже затопить весь двор. Иди сюда и позволь мне представить тебя министру.

Альвар почувствовал, что его сердце внезапно оказалось значительно выше, чем ему положено быть, и обнаружил, что пересох, как пески пустыни. Он дрожащими пальцами застегнул пуговицы на штанах и растерянно вышел из-за фургона. Красный от смущения и страха, он увидел, что лицо графа Гонзалеса стало не менее красным, а в его глубоко посаженных карих глазах прочел ярость.

Голос Родриго звучал невозмутимо, словно он не замечал их чувств.

— Господин граф, примите поклон от члена моего отряда в этой поездке, сына Пеллино де Дамона. Альвар, поклонись министру.