Атомка - Франк Тилье

Врач достал из пластикового конверта, подвешенного к спинке кровати, кардиограмму и показал ее полицейским:

— Вот посмотрите: здесь частота сердечных сокращений без видимых причин то резко возрастает, то снижается. Был бы парнишка лет на сорок постарше — сказал бы, что лучшего кандидата на сердечный приступ не найти!

Шарко взглянул на кардиограмму, потом снова на ребенка. Такой красивый мальчик, ему всего-то лет десять, никак не больше, и уже настолько больное сердце.

— А вы раньше встречались с подобной патологией?

— Конечно такое случается, и тому может быть много причин: врожденная кардиопатия, аномалия коронарных артерий, стеноз аорты… наверное, хватит перечислять? Нам придется с ним повозиться… Да, вот еще что необычно: у этого ребенка — признаки начинающейся катаракты, хрусталик слегка помутнел.

— Катаракты? А разве это не стариковская болезнь?

— Не всегда стариковская. Есть несколько причин, в связи с которыми катаракту можно наблюдать даже у совсем маленьких детей; одна из таких причин — наследственность. Думаю, здесь именно тот случай, и операция достаточно проста.

— Но при этом ребенка не прооперировали… Сердечная аритмия, катаракта, дисфункция почек — как по-вашему, чем все это может быть вызвано?

— Пока трудно сказать: еще и четырех часов не прошло с тех пор, как мальчика доставили в наше отделение. Одно ясно: ребенок далеко не здоров. Как только он проснется, надеюсь провести ряд дополнительных исследований, в том числе сканирование мозга. Мы покажем мальчика кардиологу, гастроэнтерологу, офтальмологу: специалисты уточнят диагноз и разберутся в причинах патологии — каждый в своей области. А что касается крови, то кровь мы собираемся дать на проверку токсикологам: нет ли в ней, случайно, каких-то токсинов?

— Вы пытались разговорить вашего пациента?

— Да, наш больничный психолог пытался, но малыш так испуган и так устал, что попытка не увенчалась успехом. Сначала надо его успокоить, убедить, что теперь с ним не случится ничего плохого… Правда, и тут есть проблема: мы совсем не уверены, что он нас понимает.

Сунув руки в карманы халата, врач обошел кровать и, встав с другой стороны, предложил полицейским подойти ближе.

— Я связался с социальными службами, — добавил он к сказанному. — Специалист из отдела помощи детям придет завтра. Им в любом случае надо будет заняться ребенком, как только мы его выпишем.

Тренти приподнял одеяло, и открылась грудь мальчика — со странной татуировкой, шириной сантиметра три-четыре, на уровне сердца: нечто вроде дерева с шестью извилистыми ветвями, исходящими от вершины кривого ствола наподобие лучей. Ниже, под «деревом», подпись — совсем мелко: «1400». Только цифра, больше ничего. Сама татуировка — монохромная, черная на бледной коже — свидетельствовала об отсутствии у художника какого бы то ни было таланта и больше всего напоминала грубые рисунки, выполненные арестантами с помощью иглы, кончик которой окунают в чернила: здесь тоже явно использовались подручные средства.

— Это о чем-то вам говорит? — спросил врач.

Шарко обменялся с коллегой тревожными взглядами, наклонился и всмотрелся в татуировку. Чего он только не видывал за то время, что работает, но сейчас даже и не пытался представить себе чудовище, способное сделать подобное с ребенком! Просто он знал, что такие чудовища на свете существуют и надо их отлавливать, чтобы не вредили людям.

— Нет… Это похоже на что-то… что-то вроде символа, условного знака.

Тренти кончиком указательного пальца провел по краям рисунка[17]:

— Посмотрите сюда. Тут, в некоторых местах, следы заживших шрамов, едва заметные, но разглядеть можно. Похоже, татуировку сделали недавно, я бы сказал, неделю или две назад.

Капитан Тремор нервно крутил на пальце обручальное кольцо, по дороге в больницу он продрог, и лицо его на холоде стало более жестким.

— Можете прислать мне фотографию этой татуировки?

Врач еще не успел ответить, а Шарко уже достал мобильник и сделал камерой крупный план символа вместе с цифрами подписи. Из какого же ада вырвался этот измученный ребенок, заклейменный, как животное?

Тремор поглядел парижанину в глаза и растянул губы в подобии улыбки:

— Вы правы. Станем действовать самым простым и эффективным способом.

Он тоже достал сотовый и сфотографировал грудь ребенка. В ту минуту, как комиссар убирал телефон, тот завибрировал. Никола Белланже…

— Простите, — сказал Шарко, вышел в коридор и, оставшись в одиночестве, откликнулся на вызов: — Франк Шарко, слушаю.

— Это Никола. Ну что там с мальчонкой?

Полицейский вкратце рассказал обо всем, что удалось узнать в больнице, они еще немножко поговорили о деле, потом Белланже, откашлявшись, произнес:

— Знаешь… Вообще-то, я звоню по другому поводу… Тебе надо как можно скорее вернуться на Орфевр…

Шарко показалось, что тон у начальника преувеличенно серьезен и что этой преувеличенной серьезностью Никола прикрывает смущение. Он встал перед окном и уставился на огни города.

— Мне отсюда ближе домой, чем на работу, метеоусловия, сам видишь, хуже некуда, и я рассчитывал из больницы вернуться прямо к себе. Дороги сегодня такие — не проедешь… Что у вас там случилось-то?

— Не телефонный разговор.

— И все-таки попробуй. Я добирался с работы в Мезон-Альфоре больше часа и не хочу еще одного такого же путешествия.

— Ладно, скажу. Со мной связалась жандармерия какой-то бретонской дыры, в пятистах километрах отсюда. Дескать, неделю назад посреди ночи была взломана дверь местного зала торжеств, и взломщик написал там на стене следующее: «Бессмертных не бывает. Душа — это навсегда. Она ждет тебя там». Надпись сделана кровью с помощью то ли щепки, то ли чего-то в этом роде.

— А какое отношение это все имеет к нашему делу?

— Текст, на первый взгляд, никакого. Зато сама надпись точно имеет отношение к тебе.

Шарко закрыл глаза, пощипал себя за нос, лицо его отяжелело.

— Никола, я повешу трубку, если ты в течение пяти секунд не объяснишь мне, о чем речь! При чем тут я?

— Как раз к этому перехожу. Жандармы весьма серьезно отнеслись к этому событию — настолько, что взяли со стены образец крови и отослали его в лабораторию. Были сделаны анализы, включая анализ ДНК. Кровь оказалась человеческой. Тогда они отправили генетический отпечаток в НАКГО[18], предположив, что преступник мог оказаться достаточно глупым для того, чтобы сделать надпись собственной кровью. Отпечаток совпал с одним из зарегистрированных в картотеке.

Белланже замолчал. Шарко ощутил, что сердце забилось сильнее, словно уже догадавшись, что сейчас скажет руководитель группы.

— Это твоя кровь, Франк.

8

«Высокая трибуна», номер от 8 февраля 2001 года, издание филиала газеты в регионе Рона–Альпы.

По сведениям, полученным из жандармерии Монферра, вчера утром там было обнаружено тело женщины примерно тридцати лет. Труп нашли на рассвете в той части горного озера Паладрю, которая замерзла, у деревни Шаравин, это в пятидесяти километрах от бальнеологического курорта Экс-ле-Бен. Служителей правопорядка вызвал один из местных жителей, наткнувшийся на мертвое тело во время утренней прогулки. Женщина была полностью одета, документы оказались при ней. Причины смерти определит вскрытие, порученное Институту судебно-медицинской экспертизы Гренобля. Но что это? Несчастный случай или преступление? Ко второй версии заставляет склониться то, что автомобиль жертвы вблизи от места трагедии пока не найден, тут любой невольно задастся вопросом: что же понадобилось этой женщине в такой холод на краю озера с обрывистыми берегами? Тем более что здесь уже было зарегистрировано несколько несчастных случаев.

Люси думала об ужасном происшествии, о котором только что прочитала в машине.

Смерть от утопления посреди зимы… Гипотеза об уголовном преступлении. Почему Кристофа Гамблена так заинтересовала эта заметка десятилетней давности? Было ли закончено дело? Чем? А в трех остальных газетах, взятых журналистом из архива, тоже нечто подобное? Люси еще не успела туда заглянуть, она и так опаздывала на десять минут, но отныне ее терзало одно желание — разобраться, почему Кристоф Гамблен проводил время в подвале «Высокой трибуны» и даже брал ради этого отгулы.

Она на несколько секунд задержалась у мастодонта из красного кирпича напротив Аустерлицкого вокзала, по ту сторону Сены, и подумала со страхом: «Дом мертвых», куда людей, которые еще совсем недавно были живыми, привозят, чтобы разрезать на куски… Слева, из метро, выходили тени. Станция «Набережная Рапе». Указатели: там — площадь Италии, там — Бастилии, привлекательные для туристов места… А подозревают ли эти гуляющие или идущие с работы люди, что самые ужасные преступления самым внимательным образом расследуют в двух шагах отсюда, вон в том, затерявшемся в городском пейзаже, здании?