Феникс сапиенс (СИ) - Штерн Борис Гедальевич

– Ну-ка, вдарь камнем! – попросил он Остроглаза, показав взглядом на свободный конец прута.

Когда после нескольких ударов прут вошел в щель, Камнебой отогнул своим орудием красную ленту вверх, немного вытянув ее, потом вниз, потом ударил по ней несколько раз и порвал. Лента шириной в ноготь и толщиной в полногтя неплохо гнулась. Камнебой с Остроглазом освободили кусок ленты длиной в размах рук и отломили его, перегнув туда-сюда несколько раз.

– Я знаю, что с ней делать! – вскричал Остроглаз. – Браслеты нашим женщинам на ноги и на руки – надо нарубить ленту на куски и согнуть в кольца. Женщины сами этого захотят.

– Не боишься крепких объятий с такими браслетами? Так, глядишь, всю спину расцарапают! У Красотки знаешь какая силища порой просыпается!

– Ради женской красоты и потерпеть можно! Зато по таким украшениям сразу видно сильного доброго мужа!

– Ты перед кем хвастаться собрался? Передо мной, Камнебоем или Приемышем? А пожалуй, эта лента нужна не только для женских запястий. Веревки, которые держат плот, почти перетерлись на мелях. Я удивляюсь, как он не рассыпался, когда мы с тобой на нем вчера кувыркались. Надо отмотать длинные ленты – они, мне кажется, идут кругом и переходят от витка к витку. Скрепим плот ими. Камнебой, что думаешь?

– Думаю, скрепим. А если сделать петлю и закрутить ее прутом, то можно туго затянуть.

– Соберем длинные ленты завтра. А сейчас по пути к стоянке посмотрим, что сверху над долиной, где начинается гряда, на ровной голой пустоши. Там я видел что-то непонятное.

Голая пустошь была унылой и странной. Ровное твердое пространство, продуваемое ветром, без растительности, а на нем продолговатые темные пятна, расположенные как будто аккуратными рядами. Кто их так старательно наляпал? Пятна состояли из спекшейся трухи разного цвета – бурой, рыжей и черной по сторонам.

– Что-то мне немного не по себе, – сказал Землевед. – Эти пятна по размеру и форме сродни каменному курзыцу, что я нашел за восточным хребтом. Если бы он не окаменел, а сгнил – получилось бы такое пятно. Надо посмотреть, нет ли там человеческих костей…

Костей не было. Были мелкие прозрачные камушки-осколки. Если поковырять, обнаруживались кусочки тонкой корки – белые, серые, черные, синие – в каждом пятне своего цвета. Кое-где в трухе прятались тяжелые куски, не успевшие сгнить. И еще находились маленькие белые «пальчики» – по несколько штук в каждом пятне.

– Смотрите! – вскричал Приемыш. – Вот что я откопал!

Он держал в руке что-то круглое, вытянутое, прозрачное – несомненно, курзыц!

– Отец, покажи то, что у тебя в нашейном мешочке!

Край предмета, найденного Приемышем, тот край, на котором он мог стоять, был похож на маленький кружок, который Землевед так берег два года. Только знаки там были другие. Находка Приемыша оказалась первым и единственным курзыцом, чье назначение быстро разгадали. Уже на следующее утро гордый отрок нес в нем речную воду и демонстративно отхлебывал по пути.

Экспедиция вернулась задолго до заката. Остроглаз оказался провидцем: Красотка с Запевалой бросились к красной ленте, взяли ее за концы и стали восхищенно рассматривать.

– Камнебой, сделай мне из нее браслеты! – с обворожительной улыбкой сказала Красотка.

– А ты не будешь ими царапаться?

– Нет, не буду, что ты, как можно тебя такого сладкого царапать? Всеми духами клянусь, не буду!

– Эй, Запевала, тебе тоже браслеты сделать?

– Да ну их, тяжелые, только мешаться будут. Подожди… Слушай, Камнебой, сделай мне из красной ленты венец антилопы!

– Что-о-о?!

– Вот так согни обручем на голову, но не замыкай, а вот отсюда с затылка концы подними вверх, загни дугой, как рога, и направь немного вперед. И еще протри, чтобы блестел.

– У антилоп рога назад смотрят.

– А я буду антилопой с рогами вперед! Так красивее и грознее.

Камнебой выполнил заказы до ужина, когда солнце еще не село. Красотка надела свои браслеты, а Запевала со своим венцом вскарабкалась на скалу, встала, выставив одну ногу и сама подавшись вперед, надела венец, выставила перед собой руки, согнув в локтях и запястьях, и прокричала: «Я антилопа!» И это было зрелище! Легкая, длинноногая, красно-золотистая – сама под цвет рогатого венца, заблестевшего на предзакатном солнце. Все уставились, открыв рты, а Остроглаз только и выдавил:

– Надо же, я и не думал, что она у меня такая красивая…

А Красотка весь вечер дулась и не разговаривала с Камнебоем.

На следующее утро экспедиция направилась к тем самым странным утесам, по которым путешественники издалека распознали Большой Курзыц. На сей раз зашли по берегу выше по течению и спустились по склону долины к шести утесам – высоким и ровным. Между ними зияли раздваивающиеся пещеры – широкие, уходящие вниз, в полумрак. Оттуда тянуло холодом, сыростью и неведомой жутью. Камнебой кинул вниз булыжник, камень долго скакал по крутому склону пещеры с нарастающим гулом – удары камня дробились, усиливались. Камень затих, но тут же раздался хоровой писк и шум. Он быстро усиливался до оглушительного и невыносимого гвалта – из пещеры вылетела туча крыланов, сделала два круга и втянулась назад в пещеру с затихающим гвалтом, переходящим в шорох.

Путешественники, поежившись, ушли от греха подальше на поиски добычи в более теплых и светлых местах.

Они никогда раньше так не страдали от чудовищной бедности своего языка. Тяжелый серый прут; красная тяжелая лента; прозрачный плоский слой; плоский каменный слой; коричневый диск; ровная скала с ровными углами; круглый провал; бурая труха; зеленая труха; то, во что можно наливать воду; липкая чернь; коричневый жир. Они так и не смогли поименовать все, что принесли из интересного жутковатого места, которому не смогли придумать лучшего названия, чем Большой Курзыц. Вообще говоря, их язык не был убогим. В нем была масса оттенков для выражения чувств, особенно ярости – 25 синонимов; множество слов для обозначений оттенков цветов (28) и естественных форм (46 слов); для разновидностей дождя (21 слово). Но он был ужасно беден во всем, что касалось геометрически правильных объектов сложнее круга, шара и треугольника, и полностью немел перед новыми находками. Тем не менее, некий выход нашелся сам собой.

Мамаша наблюдала, как Прыгулька с Веселькой играют с коричневыми дисками, безуспешно пытаясь сложить их в стопку.

– Что это у вас такое? – спросила она.

Прыгулька протянула ей один из дисков и ответила:

– Это зыла.

– Ну что же, пусть будет зыла. Эй, Камнебой, знаешь, как твои коричневые круги называются? Так знай, «зыла» – замечательное название, прямо точь-в-точь подходит.

– И правда, похоже, хотя слова такого отродясь не слышал. Пусть будет зыла.

– Эй, Приемыш, – крикнула Мамаша, – иди-ка сюда! Вот то, что у тебя в руках, как оно называется?

– Не знаю… То, во что наливают воду… Не кувшин, а другое, прозрачное с узким горлом.

– Разве это имя? Ну-ка, дай его Весельке, пусть скажет, как он называется на самом деле.

– Веселька, как называется эта вещь?

– Не знаю, надо сначала поиграть с ней.

Веселька побежала к реке, набрала воду, прибежала и полила травинки, которые тем временем посадила в песок Прыгулька. Затем, сбегав еще раз за водой, сообщила:

– Тулб, он называется тулб.

– Эй, Приемыш, слышишь, в чем ты теперь будешь таскать воду почем зря?

– В тулбе… Да и правда, тулб, похоже. Зная, в чем носишь воду, приятней носить!

– А ты, Землевед, что ты носишь с собой повсюду, с чем, чувствую, скоро будешь спать вместо меня? Что это за тяжеленная длинная штуковина? Ну-ка, покажи ее малышкам!

– Прыгулька с Веселькой долго ощупывали, обнюхивали, скребли тяжелый прут Землеведа. Для игр он был слишком тяжел, но вызывал у малышек уважение, доходящее до благоговения.

Наконец Веселька с придыханием сообщила:

– Зандын!

– О, мне нравится, – отреагировал Землевед. – Сейчас возьму зандын и отковырну им ту глыбу. Звучит! Как у них это получается? Почему мы не можем придумать имена для новых вещей, а у них от зубов отлетает? Будто дышат новыми словами.