Журнал «Вокруг Света» №11 за 1979 год - Вокруг Света

В Цаган-Сар жители нашего хотона надевали праздничные дэли, нарядно подпоясанные оранжевыми хадаками, и, захватив вареную баранью грудинку, борцоки — кусочки теста, сваренные в жире, и молочную водку, направлялись к вершине горы, а потом ходили угощаться друг к другу.

Целый день и целый месяц животноводы празднуют Цаган-Сар — Новый год, радуясь тому, что кончилась зима; готовятся к наступающей весне, к окоту и приплоду скота.

Для монгола скот пяти основных видов — овцы, козы, верблюды, коровы и лошади — основа жизни и благополучия. Все, что окружает скотовода, и все, чем он пользуется и живет, дает ему скот. Потому и любит монгол животных. А коня просто боготворит.

Весеннее кочевье

Мой дядя слег незадолго до того, как началось весеннее кочевье. За день до смерти он положил руку мне на голову и сказал: «Сынок, ты уже не семенишь позади, а выравниваешь свои шаги с мужскими...»

Ранней весной по единственной утоптанной тропе караваны наших верблюдов потянулись к озеру Хяргас-Нур. Когда мы достигли хребта Тогтохып-Шил, навстречу подул сильный, сбивающий с ног ветер. Холодный и порывистый, он как будто хотел остановить меня: «Воротись назад, мальчуган! Тебе здесь нечего делать. Вперед идут только мужчины!..»

Но, сжав зубы, я упорно шел вперед с караваном. Первый хребет позади...

За этим хребтом, первым в моей жизни, осталось мое детство. Может быть, немного раньше времени. Но в Монголии считают: «Мужчиной становятся тогда, когда рука дотягивается до луки седла, а нога — до стремени».

Уставшие, голодные, мы спустились в долину Хяргас-Нур. Нас встретил запах дыма и домашнего очага. Перед нами появилась старая женщина. Она поднесла путникам горячий монгольский чай в большом медном кувшине, обернутом войлоком.

— С благополучной перекочевкой! Да будет вам белой дорога! — говорила она, разливая чай по деревянным пиалам, вырезанным из корней березы. Так всегда встречают тех, кто идет па весенние пастбища. Ведь любая перекочевка — тяжелое и сложное дело, кочевать можно только вместе. Не случайно говорят в пароде: «Когда идешь по одной дороге со всеми — забудь, что ты один!»

Но то был только первый перевал. Белая дорога вела нас дальше. ...Раздумывая о своем, я не заметил, как отстал от каравана. С испугом озирался я кругом. От моих ног, змеясь между холмами и отрогами, убегало несколько дорог — по какой из них ушел мой караван? Я закричал — мне вторило только эхо.

Затерявшийся среди холмов и гор, одинокий и голодный, я верил, что меня найдут. Меня действительно отыскали пастухи из нашего хотона. Они привезли меня в красивый поселок, где стояли большие белые дома с прозрачными окнами. Хотон этот назывался, как и озеро — Хяргас-Нур.

Старики сказали, что этой весной будет большая трава и хороший приплод скота. Довольство и благополучие войдут в каждую семью. Об этом они слышали собственными ушами от самого Аражава, который встает очень рано и успевает обойти весь мир и ложится спать лишь поздней ночью.

«Кто это такой, Аражав, который все знает и все всем объясняет?» — думал я.

Оказывается, это был небольшой ящик, величиной с плитку кирпичного чая. Когда его крутили за ухо, он гремел во всю мочь. А я, не зная, что такое «аражав» — старики так произносили слово «радио», — поражался, как этот великан мог поместиться в маленьком ящичке...

Игры в летнюю лунную ночь

Когда окрестности Цаган-Хайрхана оделись в зеленый наряд, люди погнали скот на сочные пастбища у его подножия. У нас говорят: «Если выберешь солнечное место для стоянки — три летних месяца будут счастливыми!»

На зеленом ковре пастбищ, словно белые пуговицы, виднелись юрты, рассыпались отары овец Весь мир казался мне нарядным. Надел свой новый дэли и я.

Для меня не было большего счастья, чем в новом дэли пойти играть в «цаган-модон». Лунной светлой ночью парни и девушки собираются, одевшись в лучшие наряды, на красивой полянке и играют, изображая белого верблюда, волка, лису, в прятки. Один из играющих с криком «Раз-два-три!» бросает палочку — «цаган-модон» подальше, в темноту. На счет «три» все бросаются ее искать.

Тот, кто первый находит ее в густой траве, с криком: «Палочка счастья у меня!» — быстро бежит к тому, кто бросил. Остальные кидаются к нему, пытаясь отобрать палочку. Так игра продолжается до рассвета. Бывает, что старики и старухи, разбуженные криками играющих, приходят к их хороводу с кумысом и сочными борцоками.

В короткую летнюю ночь молодость находит выход своей радости и энергии. В эту ночь дети вступают в юность, а юноши и девушки становятся взрослыми. Недаром старики говорят, что сказки детям надо рассказывать длинными зимними ночами; короткими летними ночами молодежь должна веселиться сама, без взрослых.

В каждом времени года своя красота. А красота лета еще и в трех мужских забавах: стрельбе из лука, скачках, борьбе. Ни один праздник монголов не проходит без них.

Наш сомон славился сильными борцами, но долгое время у нас не было резвых скаковых лошадей, способных соперничать с соседскими скакунами. Чтобы вырастить сомонного коня, каждая семья подарила сельхозобъединению по лучшему жеребенку.

И вот в одну из летних праздничных скачек наш сомонный гнедой, которого я любил и помнил еще длинноногим забавным жеребенком, взял первое место. Наездником был шестилетний Батэрдэнэ.

Согласно традиции почетный судья — старейший житель взял под уздцы лошадь с седоком и подвел к нарядному шатру.

Торжественно поднял он уздечку и запел: «О славный конь! Твоя уши чутки, как у кулана, твоя спина резва, как у зайца, твой живот поджар и гибок, как у змеи, ты хитер и резв, как снежный барс. Не успели обсохнуть при рождении роговицы твоих копыт, как ты заявил миру о своей резвости! И ты не обманул ожиданий своих земляков! Отныне питайся самой сочной травой, пей из самых прозрачных источников!»

И старик окропил голову лошади, обмакнув пальцы в серебряную, наполненную кумысом чашу.

Из толпы вышел отец наездника, поцеловал копя в нос, подвел под уздцы к уважаемому человеку — председателю сельхозобъединения и молвил: «Пусть мой любимец, приносивший радость нашей семье, будет приносить радость всему сомону! Пусть он принесет славных жеребят, которые прославят наш сомон!»

Осенний солнечный родник

Сказочно красиво озеро Хяргас-Нур осенью. Вода становится темной, и в глубине явно проглядываются прозрачные, светлые тела рыб. Рыбы у монголов — символ бдительности, потому что большие их глаза никогда не закрываются. Поэтому, наверное, рыбу раньше не ели, считая это святотатством.

Над черной гладью озера собирались и взмывали вверх стаи гусей и уток. Сделав круг над озером, они улетали в теплые края, куда-то далеко на юг.

Над озером нависла большая черная скала, из которой даже зимой, не замерзая, бьет хрустальный родник. Его издавна считали целебным. Сейчас у подножия скалы построен дом отдыха для чабанов. Он всегда переполнен летом, а осенью пастухи уходят в горы, и тогда он пустует.

Я любил бегать по берегу озера, заросшего высокими травами. Особенно мне нравились зонтичные цветы, у которых всегда кружили пчелы. Сорвешь, бывало, зонтик, надкусишь — сразу же ощущаешь сладкий аромат меда с непонятным привкусом травы.

— Цветок наполнен солнечным соком, — говорила мне мама, — все, что растет, — дети солнца.

И я издавна понял: все живущее пронизывается солнцем, становится солнечным.

В южной части озера, в густых зарослях моей любимой травы, в приятной прохладе, светился родничок, который у нас звали «солнечный»: он весь был пронизан лучами до золотистого песчаного дна. Нет ни одного человека в наших краях, который не пил бы из него студеную прозрачную воду.

Чуть вдали от этого родника начинаются густые заросли облепихи. Осенью в зеленом кустарнике оранжевым пожаром светятся сочные ягоды. Обычно при первых заморозках женщины кладут под облепиху полотнище и бьют по кустарнику. Из собранных ягод готовят разные сладости и соки. Особенно славится облепиховое масло, в чудодейственные лечебные свойства которого наши люди верили всегда. А теперь это признает и медицина.

В ту осень разбросанные пастбища стал объезжать представитель отдела народного просвещения. Он составлял списки детей школьного возраста: начинался учебный год.

Тридцать первого августа вечером, когда я загнал овец в хашан, меня позвали в юрту. Мама, таинственно переглядываясь с отцом, держала руки за спиной.

— Ну, сынок, с завтрашнего дня у тебя начинается новая жизнь. Хорошенько учись — и ничего на земле не будешь бояться! — сказал отец.

Сияя от радости, мама протянула мне новенький, пахнущий кожей портфель.

В эту ночь я долго не мог заснуть.

— Мама, дай мне попить, — просил я. ворочаясь.